Газеты потом указывали, что расстояние между стрелявшими было тут же замерено. Оно равнялось семидесяти пяти ярдам, что казалось неправдоподобным фактом для дуэли. Репортёры кричали, что Билл войдёт в историю, но он вошёл в тюремную дверь в сопровождении шерифа. Правда, через пятнадцать дней он вышел на свободу, оправданный присяжными. Он даже выставил свою кандидатуру на должность городского маршала, но лишь шестьдесят три голоса поддержали его, среди остальных горожан он не пользовался популярностью. И Билл снова погрузился в карточные игры. Через шесть лет судьба забросит его в город Эбилин, где он вновь повстречает Сюзанну Мур, и женщина ни единым словом не напомнит ему о Дэйве Тате. Они проведут чудное время в уютном коттедже, скрытые от посторонних глаз… Однако сейчас Дикий Билл Хикок бродил по улицам Спрингфилда, перекатывая огрызок сигары во рту. Затем появились корреспонденты из других городов, и Хикок узнал, что читающее население жаждало кровавых историй. Люди, оказывается, успели привыкнуть за годы гражданской войны видеть списки погибших, читать душещипательные истории о героях, пересказывать друг другу репортажи о сражениях. Теперь они желали продолжения. И газетчики кинулись разыскивать новых героев, время которых как раз наступило на Дальнем Западе. Билл Хикок превратился в одну из самых замечательных личностей, его имя мелькало на страницах многих газет, длинные волосы и усы стали известны во всех штатах. Мастерское умение убивать создало матёрому дуэлянту пьедестал национального героя, с которого Билл сошёл только в могилу.

– Я, наконец, дождалась, – шептала Джессика и обнимала горячее мужское тело. Бак сопел и сильными движениями топил женщину под собой в перине. Она пыталась говорить, но захлёбывалась в порывистом дыхании.

– Я дождалась, – сказала она, когда Бак сполз с неё и развалился рядом.

– Что случилось, детка?.

– Я беременна, – она прильнула к нему, – теперь у нас будет настоящая семья, будут дети.

– Правильно. Стадо без телят – не стадо.

– Терпеть не могу твои сравнения с животными. Я не корова. – Она поднялась на локтях и строго посмотрела на мужа. Он расплывался в синем ночном воздухе и казался необъятным. – Я не корова, повторяю тебе.

– Рогов нет, зато есть вымя. Корова или волчица – какая разница, детка? В любом случае рожает и вскармливает детей самка, а детьми её наполняет самец. И ничто не меняется от названия. Не понимаю, что тебе не нравится? Ты пускаешь мужчину между ног, значит, животное. Деревья так не поступают. И не вижу ничего обидного в этом. Природа постаралась так сделать. Я не встречал ещё ни одного человека, который был бы совершенно глух к зову природы. Я заметил, правда, что многие белые, как и ты, не любят, когда их ставят в один ряд с животными. Мне это странно. Чем их жизнь кажется им благороднее? Они едят, испражняются, получают удовольствие. Впрочем, люди умеют рассуждать, поэтому они доказывают так яростно, что они не звери. Индейцы называют зверей своими братьями и не считают их ниже себя по развитию.

Джессика молчала.

Любовь…

Молодая миссис Эллисон, привлекательная и чувственная, понимала, что её опьянение любовью долго не сможет развеяться. Возможно, это было связано с тем, что её любовь выросла из глубокого чувства благодарности к Баку. Он взял её такую, какой она была, и она ощущала в сердце глубокую преданность этому человеку. Она не понимала, что Бак, находясь в мире белых людей, воспринимал её профессию проститутки столь же нормально, как профессию дровосека или, скажем, бармена. Джессика не понимала, что Бак не совершил ничего благородного, пригласив её с собой. Он просто взял ту женщину, которую хотел. Но её головка старательно думала о всевозможных способах выразить свою благодарность, и ничего не получалось…

– Я люблю тебя, – повторяла она мужу и тянулась к нему. Внутри неё всё пламенело. Алая кровь ударяла в лицо, и Эллисон смеялся, видя её счастливые синие глаза. Сам он был спокоен в обращении с Джессикой. Тот возникший в Спрингфилде страх потерять женщину исчез, едва они вместе сели в дилижанс. Возможно, он исчез даже раньше, когда Бак бросился за пьяным Хикоком в салун Филадора…

Эллисон был доволен женой. Она была ласковой и уютной, в ней чувствовался дом. Но страсть в Баке не кипела, хоть он умел быть пылким любовником. И это умение удовлетворить жену, освободить её от тяжести неутолённых желаний проститутки привязывало её к мужу ещё сильнее. Правда, временами Бак казался ей слишком холодным, далёким, провалившимся в долгое молчание, что расстраивало и угнетало Джессику, потому что она винила в этом именно себя. Но Шкипер утешал её:

– Это его характер. Ты пока что плохо знаешь его, милая. Он частенько проглатывает язык, поверь мне. В нём это от краснокожих осталось.

Но случались минуты, когда молодая миссис Эллисон смотрела на супруга глазами, полными отчаяния. Это происходило, когда она замечала, что в нём вовсе нет тех упоительных любовных страданий, которыми терзалась она сама. Бак был просто доволен, что жена находилась рядом.

Именно такое настроение было у неё сейчас, когда он сполз с неё. Она обвела ночное пространство глазами. На полу изломился отблеск луны и высветил кусочек свалившегося с кровати одеяла.

– Бак, – позвала она, и он вопросительно промычал в ответ. – Бак, чтобы ты ни говорил, я всё равно тебя люблю.

– Хорошо.

– Я хочу тебя ещё… Только не сравнивай меня с коровой…

– Ладно… Но мне приятно осознавать, что я бык. Я сильный, я хозяин, я брожу среди стада, выбираю подходящую коровку и…

– Какой ты сейчас мерзкий! – взвизгнула она. – Бессердечный.

– Меня таким вырастили. Я убиваю других, чтобы есть. Я владею самкой, чтобы получилось потомство. И я буду рвать на куски других, если они придут разрушить мой дом и погубить мою семью. Это мой закон. И мне не стыдно, что я такой, потому что я такой всегда. Вы, воспитанные цивилизацией, привыкли считать себя выше зверей. Возможно, вы в чём-то перешагнули их, но всё-таки вы делаете то, что присуще животным. Вспомни себя, Джесс. Тобой пользовались мужчины, и ты позволяла им владеть тобой именно по-животному. Там не пахло любовью. Но ты всё-таки не желаешь сравнивать такой образ жизни со звериным. Может быть, ты даже считала его безнравственным, но ни в коей мере не животным. Не странно ли?

– Перестань! Я… я не могу… О, как мне хочется умереть, чтобы исчезло моё прошлое. Я так люблю тебя Бак, и мне стыдно вспоминать. Я становлюсь несчастной… – Она отвернулась и заплакала.

– Ты напрасно волнуешься, – придвинулся он к жене. – Я не обижаю тебя. Но нет надобности забывать прошлое. Оно живёт само по себе. Тебя не было бы без него. Успокойся, Джесс.

Бак повернулся лицом к жене, и она доверчиво обвила его шею. Утром на их лицах не было и следа ночной размолвки. Бак, позвякивая чайной ложечкой, известил Билли Шкипера, что миссис Эллисон находится в положении. Сказал и улыбнулся, увидев, что Джессика смутилась вдруг и опустила глаза.

– Поразительно, как женщины странно реагируют на собственную беременность. Рады, но стесняются, – засмеялся он. – Можно подумать, что они готовы были бы носить эту тайну до конца дней, скрывая от всего мира.

Билли радостно подпрыгнул, выбежал из-за стола и расцеловал Джессику в глаза.

– Умница! Молодец, девочка! Ах, как я рад, друзья мои.

– Что ты пляшешь так, Билли? – удивился Бак. – Можно подумать, что мы с ней совершили подвиг. Могу тебя заверить, что увести табун из-под носа у Поуней куда труднее.

– О чём ты говоришь? Не неси чепуху, – Шкипер плюхнулся в кресло и восторженно захохотал. – К дьяволу твоих Поуней. Надо сегодня устроить кутеж. Никаких Брайнов с их салунами, простой домашний кутёж. Будем на радости бить посуду и кричать из окна глупости. Позовём обязательно Эрика Уила, потому что он от вас обоих без ума.

– Да он и в тебя влюблён, старина, – ответил Бак.