– Обязательно наймём теперь прислугу, чтобы Джесс не перегружала себя, – решил Билли и наметил сразу массу других полезных шагов.

– Ты, главное, не забывайся, – остановил его Бак, – помни, что тебе надо приберечь силы для дороги.

– Пожалуй, лучше спланировать нашу поездку, а не тонкости нашей семейной жизни. Сейчас это главнее. А Джесс сама сообразит, как ей тут без нас жить. Тётушка Эмма, конечно, её не оставит, она лучше всякой мамаши будет, или я ничего не смыслю в таких старушках.

– Поездка? – забеспокоилась Джессика. – Куда вы собрались?

– На север, дорогая моя, – с явным удовольствием сообщил Бак. – У Шкипера дела в форте Юнион, и я с великой радостью сопровождаю его, потому что чертовски утомился в городе.

– Но я? – Джессика схватила руку мужа.

– Ты, разумеется, останешься здесь, детка. Эта прогулка не для беременных женщин.

Молодая женщина пришла в отчаяние, когда он добавил, что в путь они отправляются завтра же, а вернуться смогут только к весне. Она заметалась по комнате, разбила единственную в доме китайскую чашечку и упала в глубокое кресло, обливаясь слезами.

– Но почему? – всхлипывала она. – Почему именно сейчас? Я только ощутила семью, а семья уходит от меня.

– По-моему, она уже оплакивает нас с тобой, Билли, – развёл руками Эллисон.

– Отложите поездку, умоляю вас, – сложила она руки на груди.

Шкипер расстроенно посмотрел на друга, но тот решительно помотал головой в знак отрицания.

– Зачем ты привёз меня сюда, если знал, что уедешь? – воскликнула несчастная женщина.

– Чтобы ты была здесь, когда я вернусь, Джесс. – Он сел перед женой на корточки и взял её ладони в свои руки. – Мне жаль, что наш отъезд опечалил тебя, детка, но у Шкипера важные дела. Мы должны ехать.

Она смиренно кивнула, поняв, что любые возражения бессмысленны. Перед ней находился человек, который повиновался исключительно внутреннему зову, любой другой голос для него тонул вдали. Женщина опустила голову и отёрла лицо.

Лопасти колеса взбивали мутную воду Миссури и оставляли за пароходом пенный след. Мимо проплывали яркие пятна желтеющих рощиц на склонах холмов и тяжеловесные утёсы. Иногда к самой воде подходили олени и с любопытством смотрели на пароход.

Однажды вечером пассажиров здорово качнуло, послышалось громкое шуршание снизу. Через пяток минут разгневанный капитан звонко стукнул лоцмана по физиономии и осыпал отборнейшей бранью.

– Что такое? – удивлённо поднял брови Бак, и Шкипер объяснил, что они сели на мель (более того, посудина застряла основательно, не просто же так капитан съездил по физиономии лоцману).

Ночью завыл волк, которому ответило пронзительное пугающее эхо. Бак беспокойно прошёлся по корме, всматриваясь в густую ночную даль. Вернувшись к Билли, он сказал, что кричали дикари, а не звери… Однако ночью ничего не произошло.

Утром в тумане появились обнажённые всадники. Они гарцевали на большом расстоянии от парохода, язвительно смеялись и десяток раз выстрелили из ружей. Бак не распознал, к какому племени они принадлежали, но роли это не играло. Для горстки дикарей пароход был слишком крупной дичью (разве что они решились бы спалить его). Но индейцы, кажется, сообразили, что плавучий дом Бледнолицых по какой-то причине должен оставаться на месте, и ускакали, как показалось Баку, чтобы позвать соплеменников.

– Если они подожгут вашу посудину, то деваться будет некуда, – произнёс Бак, и капитан смачно сплюнул. Вокруг собралась команда. У поручней толпились люди в длинных замшевых куртках и, лениво жуя табак, смотрели на берег. Их глаза прощупывали каждый куст и валун.

– Пускай попробуют сунуться…

– Болтаемся, как поплавок…

– Что нам делать, тысяча чертей? – Капитан теребил пуговицу на воротнике и морщил длинный нос.

– Только не думайте, что кто-то вспомнит о вас и выручит. Краснокожие вернутся (вопрос лишь в том, как далеко их деревня), и тогда все, кто тут находится, пойдут на корм волкам и стервятникам.

– Что ты предлагаешь?

– Я отправлюсь в форт пешком, – сказал Бак.

– Это безумие! – Стоявшие вокруг зашумели. Большинство пророчило скорую смерть Баку, но кто-то подбадривал его, видя в этом слабую надежду для себя.

Эллисон прекрасно знал здешние места, но риск был велик. Пешком и в одиночку, не имея возможности укрыться за надёжными стенами, любой скороход обрекал себя на верную потерю скальпа. Правда, в былые времена многие пионеры пользовались лишь собственными ногами да каноэ, чтобы изучить этот край, и утверждали, что подобная жизнь более надёжна, чем на лошади.

– Всё-таки я пойду.

– Пешком? – Шкипер вцепился в рукав Эллисона.

– Могу сесть верхом на тебя, – засмеялся Бак.

Со свойственной ему решительностью он вскинул сумку и надел лямки. Шансов на успех было мало. Даже если он доберётся до форта дня через два-три, солдаты всё равно появятся возле застрявшего парохода уже после нападения дикарей. Впрочем, краснокожие могут и не напасть, кто знает, что у них в душе?

Бак сошёл на берег, сжимая в руке карабин, и зашагал вверх по берегу.

– Да… Не таким мозглякам, как я, тягаться с тобой, – прошептал Шкипер, провожая глазами крохотную уже фигуру Эллисона.

Пассажиры судачили на борту, кто-то сошёл на берег, но далеко от парохода не отлучался. Солнце обмакнуло Миссури в мягкую розовую краску запоздалого осеннего рассвета.

– Знаете что, – негромко рассуждал тонколицый человек в строгом сюртуке, – я думаю, что этот малый имеет шансы на успех. Я слышал, что летом военные власти начали крупную кампанию против враждебных племён где-то в долине Пыльной Реки. Полагаю, что дикари все кинулись туда, чтобы сдерживать солдат. Это в некоторой степени облегчит дорогу нашему посланцу.

– Ставлю месячное жалование, – приблизился к нему капитан, – что вы ни хрена не смыслите в жизни, мистер. Против горстки краснокожих, которых мы видели отсюда, белому человеку в одиночку никогда не устоять. Не вам, расфуфыренному индюку, рассуждать о войне. Много вы понимаете…

За три дня ничто не растревожило ровной жизни пассажиров. Но утро четвертого ознаменовалось страшной грозой. Ночь ушла, но тьма осталась и обрушилась на землю жутким дождём. Такие ливни – редкость. Это был шквал. Библейский потоп. Струи хлестали по пароходу, взрыхляли берег, ветер и вода вытаскивали из земли мелкие кусты. Чёрные потоки бежали с берега в реку, тащили ветви и камни.

Пароход лениво завертел колесом, загудело машинное отделение.

– Мы поехали, господа! – крикнул кто-то.

– Нас потащила вода.

– Стихия спасла нас! Да здравствует буря!

– Капитан! – хрипел насквозь мокрый человек с багром в руках. – Капитан, там дерево… бревно…

– Если не везёт, то до конца… или я ничего не смыслю в невезении, – капитан мчался по скользкой палубе, падал, поднимался и опять падал. По его лицу бежала кровь из рассечённой брови и тут же смывалась дождём. Капитан видел, как бурный поток тёмно-коричневой воды тянул огромное дерево прямо на лопасти колеса.

– Отталкивайте его! – кричал капитан, и бледно-голубые вспышки молний освещали на секунды его напряженное лицо.

Пароход отползал от берега, гудел, пускал чёрные клубы дыма из высоких труб. Но обтрёпанная крона рухнувшего где-то выше по течению дерева неумолимо приближалась, гонимая течением. Три человека из команды тщетно пытались отогнать враждебное ветвистое бревно баграми, но длинные шесты лишь проваливались в мокрую листву и застревали там… Дерево сделало своё коварное дело, и пароход, продолжая пыхтеть машинами, медленно и безвольно стал выходить на середину реки. Колесо с переломанными лопастями вращалось вхолостую. Течение властно несло пароход вниз, откуда он с таким усердием поднимался много дней.

– По крайней мере, – ворчал капитан, стаскивая с себя мокрое бельё, – этот ливень избавил нас от необходимости дожидаться краснокожих. И всё же я чувствую себя счастливым, тысяча чертей! Теперь мы похожи на простую кастрюлю на плаву, но не на мишень…