Я помню весеннее пенье весла,
За взлетом блестящим паденье весла.
Я помню, как с весел струился рой брызг.
В руке твоей твердо движенье весла.
Когда ты гребла, в сердце стих возникал:
Он зачат, сдается, в биеньи весла.
Когда ты гребла, музыкально гребла,
Не брызги текли, — упоенье с весла.
И вся ты в полете была золотом, —
Так златно твое окрыленье весла!
Ты так ясна и, вместе с тем, туманна.
Ты так верна и, вместе с тем, обманна.
И нет к тебе дорог.
Уста чисты, — слов грешных ими хочешь.
Рыдая, ты отчаянно хохочешь.
Развратный облик строг.
Тебя не взять, пока ты не отдашься.
Тебя не брать — безбрачью ты предашься.
Как поступить с тобой?
Ты так горда и так несамолюбна.
Ты — без следа, но в мире златотрубна,
К тебе влекусь с мольбой.
Я шел по берегу реки
Тропинкой в центре склона.
Ромашки — точно мотыльки,
И все вокруг зелено.
На повороте, на крутом,
Как будто из Жюль Верна,
Возникла в уровень с кустом
Хорошенькая серна.
И этой встречею врасплох
Захвачены мы стали,
Из губ ее метнулся вздох —
Испуга ли? — печали?
Спустя мгновенье, — как стрела,
Она неслась обратно.
Ужель душа моя была
И серне непонятна?…
Не ваша ли веранда, Лина,
Где розовеет lieberlong,
Закутанная вся сиренью,
Мне навевает настроенье —
Цитировать из «Ванделина»,
Сзывая слушателей в гонг?
Внемли, тенистая веранда,
Душисто красочным стихам,
Поэме истинной и чистой.
Пусть некий голос соловьистый,
Который нежно любит Сканда,
Звучит с тебя по вечерам.
От тоски ты готова повеситься,
Отравиться иль выстрелить в рот.
Подожди три оснеженных месяца, —
И закрутит весна хоровод.
Будут петь соловьи о черемухе,
И черемуха — о соловьях.
Дай-то бог револьверу дать промахи
И веревке рассыпаться в прах.
Будут рыб можжевеловой удочкой
Подсекать остриями крючка.
Будет лебедь со снежною грудочкой
Проплывать по реке, так легка.
Будут почки дышать влагой клейкою,
Зеленеть и струить аромат,
И, обрадованные лазейкою,
Ливни шейку твою обструят.
Зачеремушатся, засиренятся
Под разливной рекою кусты.
Запоют, зашумят, завесенятся
Все подруги твои, как — и ты.
Зазвенит, заликует, залюбится
Все, что гасло зимой от тоски.
Топором все сухое обрубится,
Смело сочное пустит ростки.
Чем повеситься, лучше загрезиться.
Не травись и в себя не стреляй.
Как-нибудь перебейся три месяца,
Ну, а там недалеко и май!
Что значит — одну любить?
Что значит — с одною жить?
Зачем же так много дев,
И в каждой есть свой напев?
И этих напевов рой
Не может пребыть в одной…
Кто любит напевы все,
Тот предан одной красе.
Краса не в одной — во всех.
В одной только часть утех.
Чтоб всю красоту впитать,
Нельзя уставать искать.
Стремиться от сна ко сну…
Всех — значит любить одну.
Ты говоришь, что книги — это яд,
Что глубь душевную они мутят,
Что после книг невыносима явь.
«Избавь от книг, — ты говоришь, — избавь…»
Не только в книгах яд, — он и в весне,
И в непредвиденном волшебном сне,
И в роскоши волнующих витрин,
В палитре струн и в музыке картин.
Вся жизнь вокруг, мой друг, поверь мне, яд —
То сладостный, то горький. Твой напад
На книги — заблужденье. Только тот
Безоблачен, кто вовсе не живет.
Опять себя вообрази
Такой, какой всегда была ты.
И в дни, когда блестят булаты,
Ищи цветочные стези.
Вообрази опять себя
Эстеткой, а не грубой бабой,
Жизнь, ставшую болотной жабой,
В мечтах, как фею, голубя.
Пусть мир — вперед, а ты — все вспять:
Не поддавайся прозным бредням…
Цветком поэзии последним
Вообрази себя опять!..