Как все же странно складывается жизнь! Я уже взялась за ручку двери, и тут раздался телефонный звонок. Подойти — не подойти? Никогда не возвращалась, если собралась уходить. А сейчас почему-то рассудила иначе. Ошибка? Прозрение? Судьба?

В трубке голос Стефани. Первая мысль: зря я не ушла! Чего, собственно, можно такого особенного услышать от моей сверхспокойной, рассудительной подруги? Сегодня мы должны встретиться, так к чему лишние разговоры? Я, кстати сказать, не люблю пустую болтовню по телефону…

Однако Стефани чем-то настолько взволнована, что первые скороговоркой произнесенные фразы я посчитала вообще лишенными смысла. И вдруг совершенно отчетливо услышала:

— Элен, уезжай! Умоляю, сматывайся побыстрее!

— Стефани, ты в порядке?

— В порядке? Я в беспорядке! И если Патрик Смит узнает о ваших глупых играх, добром дело не кончится.

— Эй, остановись! Что значит «ваши игры»? Куда, прости, мне надо сматываться? И при чем здесь твой анемичный Патрик?

— Элен, ты уже успела обидеть всех. Пощади хотя бы нас с Патриком. А уехать… Помнишь недавний наш разговор о желательности твоего отъезда?

— С кем разговор? Моего отъезда куда?

— Не хочу обсуждать это по телефону.

— Стефани, дорогая, успокойся. Считай, что мысль в мою голову ты уже запустила, дай ей там отстояться. Вот только напомни, куда мне предстоит ехать?

— Элен, — простонала Стефани, — пойми, не сейчас…

— Неужели нас подслушивают?

— Нет, но…

— Мисс Джонс, переведи дыхание и хотя бы намекни, что случилось? Меня уличили в краже? Полиция уже стоит на ушах? След взят? Чего молчишь?

— Он собирается прийти…

— Смит, что ли?

— Нет. Он!

Стефани произнесла это короткое слово так, что не было сомнения: слово начинается с очень большой буквы. «Он»! — и меня осенило! Придет Он, и все откроется… Что и говорить — неприятно. Но не бежать же в панике через границы и моря.

— Стефани, увидимся?

— Постараюсь вечером заскочить. Но главное я уже сказала: тебе лучше уехать.

— До встречи, дорогая.

Ну и что же теперь делать? Доигрались, одним словом. А начиналось все так весело, так невинно…

— Подсудимая Элен Олдфилд! Прошу вас на ковер!

Элен Олдфилд выпорхнула из кресла и, грациозно опустившись на середину роскошного ковра гостиной дома Монтов, приняла смиренную позу. Прокурор в лице прелестной Стефани Джонс продолжил:

— Мисс Олдфилд, вы нарушили главные наши заповеди: не вешать нос и не ставить личное выше общественного, за что и должны понести суровое наказание.

Подсудимая в безудержном смехе покатилась по ковру, еле найдя в себе силы вымолвить:

— Леди, будьте снисходительны…

Теперь уже веселились все три участницы действа: мисс Олдфилд, мисс Джонс и леди Монт. Последняя исполняла роль адвоката.

— Мисс Джонс, — серьезным тоном заявила леди Монт, — отдавая должное вашим взглядам, которые в пору моей молодости считались эпатирующе передовыми, а сейчас, в пору вашей молодости, сходят за консервативные, спешу заметить…

На самом деле леди Монт не спешила. Она задумалась. Так трудно угнаться мыслью за этими особами! Так нелегко быть подругой очаровательных и любимых девочек!

«Девочками» были ее внучатая племянница Элен, без малого двадцати лет, и ее милейшая приятельница Стефани, двадцати трех лет. Если удвоить сумму их лет и вычесть утроенную разницу между их годами, то в результате этих арифметических действий любопытствующий мог бы вычислить возраст дамы, начавшей свою адвокатскую речь.

Несколько слов стоит уделить наряду леди Монт, поскольку это поможет лучше понять характер немолодой подруги двух юных особ.

Итак, платье леди Монт можно было бы счесть вполне современным, если бы не излишне жесткие требования, которые женщина предъявляла к себе. Туалету надлежало скрыть от глаз навсегда увядшую шею и раздражающе морщинистые руки. Зато была подчеркнута линия спины, которую, заметим, стоило подчеркнуть. Цвета, преобладающие в нарядах леди Монт, не выдавали желания бросаться в глаза. Отцветшая фиалка — нечто лилово-коричневое, исполненное в бархате и шелке, создавало впечатление, которое неизменно трактовалось в пользу респектабельной дамы.

На убранстве гостиной лежала печать требовательного вкуса. Портьеры, обивка мебели, ковры тоже были выдержаны в оттенках, свойственных увяданию, что, впрочем, отнюдь не мешало молодому поколению органично вписываться в интерьер.

Леди Монт прервала паузу, взятую из тактических соображений: она успела собраться с мыслями.

— Уважаемый прокурор изволил высказаться о нарушении главных заповедей… Моя подзащитная воспитывалась тетушкой, поведение и аристократичные манеры которой снискали признание лондонского света и которая засвидетельствовала: моя… ее, то есть, воспитанница не проявляла усердия и не усвоила ни одной мудрой заповеди…

Воспитанница казалась вполне удовлетворенной такой характеристикой. Странно только, что адвокат льет воду на мельницу прокурора. Однако адвокатская речь продолжалась:

— Я понимаю, незнание заповедей не освобождает от их соблюдения. Но, если быть до конца честной, стоит сказать, что подзащитная ничего не успела нарушить, так как некий мистер Икс, сам того не ведая, не дал бедняжке переступить ту еле осязаемую грань, которая отделяет мисс от миссис. Что дает мне основание полагать: откровенного, циничного нарушения меморандума нашего тройственного союза не состоялось, хотя, повторюсь, это следует приписать не заслугам мисс Олдфилд, а толстокожести, если не глупости, мистера Икс.

Девушки рассмеялись, к ним, устав сохранять серьезную мину, присоединилась и леди Монт.

— Ба, ты невозможна… — простонала Элен.

Разгул веселья был прерван все той же леди Монт:

— Стефани, скажи-ка этой маленькой нахалке все, что мы о ней думаем…

— Маленькой? — переспросила Стефани, видимо ставя под сомнение не только возраст и рост нахалки, но и что-то еще.

— Не будем отвлекаться на мелочи, Стефани. Так что мы о ней думаем?

А думали они о ней вот что. Маленькая нахалка, дочь Марии, урожденной Монт, и Артура Олдфилда родилась в особняке Монтов. Мать и отец по-своему любили ребенка, в меру баловали, но с легкостью уступили воспитание тетушке. Родители были не правы хотя бы потому, что сами не раз говаривали: тетя Барбара совсем не тот человек, на коего следует равняться начинающему жить.

Леди Монт, у которой не было своих детей, всю себя отдала внучатой племяннице. Хотела быть для девочки нянькой, подругой, матерью. Взамен просила лишь об одном — не называть ее бабушкой, что неукоснительно выполнялось.

Почти двадцать лет альянс Барбары Монт и Элен Олдфилд был безмятежен и желанен для обеих. И вдруг… Девочка влюбилась! Тетка в отчаянии, и вовсе не потому, что Элен уйдет из-под ее крыла. А потому, что тот, кого девочка выбрала, не желает даже замечать уникальность произведения души и ума леди Монт.

Леди удивил сам факт существования такого человека, и она высказалась, как у нее повелось, без околичностей:

— Дурак!

Элен возразила в том духе, что, мол, почему же дурак, если он даже не знает, что в него влюблены.

— Значит, ты дура! — безапелляционно отрезала тетка.

— Возможно, — задумчиво отреагировала девушка.

Элен и Стефани вместе учились в колледже, который снобистскими замашками его создателей возжелал стать инкубатором талантов. Живопись, скульптура, архитектура… Подруги, получившие в довесок к общему образованию еще и кое-какие начатки творческих профессий, избрали для продолжения учебы стезю зодчества.

Вот тут-то и появился Он. Стефани не могла взять в толк, что Элен в нем нашла? Та в ответ лишь пожимала плечами. Не скажешь же, что у нее уже завязались с этим человеком кое-какие, почти интимные отношения. Правда, в одностороннем порядке.