Завтра утром, если Ник даст согласие, эти и многие другие люди станут его подчиненными. И всё, приключение под названием «новые робинзоны» закончится окончательно.

- Да боюсь я, что ли? - зло говорит Ник, глядя в костер.

- Именно что боишься, - скрипит за спиной.

Не оборачиваясь, Ник бурчит:

- Как через посты прошли?

- Молча. - Филатов усаживается напротив, кладет рядом вилы, вытягивает ноги к огню. - Грош цена пока вашим караулам. Как рыбы сонные. И глухие к тому же.

- Других-то нет.

- Этих надо учить.

- А кто учить-то будет? Может, вы?

- Нет, ты. Не боги горшки обжигают, Никита.

- Слушайте, - Ник вскидывает голову, - вы кто такой вообще? Откуда взялись? Ходите, высматриваете, вынюхиваете… Когда воевать надо было, где вы были? И нашим, и вашим… Наблюдатель

херов!

Узкое лицо Филатова делается вдруг хищным, глаза сужаются в щелки. Он скрипит, почти не размыкая губ:

- Однажды, очень давно, я произнес перед строем моих товарищей такие слова: «Клянусь мужественно, не щадя своей жизни, защищать народ и государственные интересы России. Клянусь не применять оружие против своего народа и законно избранных им органов власти[35]». И не тебе, сопляк, учить меня, что и как я должен делать!

Ник косится на вилы, лежащие в стороне, вспоминает про пятого аковского патрульного, убитого этими самыми вилами, и ему становится стыдно. Если бы не Филатов, скорее всего МТ-ЛБ так и стоял бы сейчас в боксе Танкового училища, а кости Эн, Хала, Юсупова и самого Ника давно уже растащили бы собаки.

И не было бы никакой победы, никакой свободы, а Аслан со своими подручными развлекался бы в Кремле с новыми наложницами, попивая коллекционный коньяк.

Слышатся тяжелые, шаркающие шаги. Ник поворачивается и видит Цапко. Белый халат его спереди весь покрыт темными пятнами. Выглядит бывший фельдшер, а ныне главный врач общины ужасно - серое, землистое лицо, всклокоченные волосы, борода сосульками.

- Здравствуй, Анатолий, - кивает Цапко Филатову и буквально падает на пластиковый стул, стоящий поодаль.

- Как там? - спрашивает Ник.

- Еще двое умерло, - отвечает врач. - Внутренние кровотечения. Остальные вроде ничего. Руки уже инструменты не держат. Я на свой страх и риск отвар какой-то из дурмана даю вместо анестезии. Помогает, но хреново. Господи, когда ж это кончится!

- Тебе поспать надо. - Ник встает, подходит к Цапко. - Пошли, я провожу…

- Какой там спать! - с надрывом выкрикивает тот. - Пацаненка сейчас принесли. Температура за сорок. Водку развели, обтерли, малины заварили… Вроде сбили до тридцати восьми, теперь дежурить надо. И главное - диагноз не могу поставить. На простуду не похоже, горло в порядке, насморка нет, кашля тоже. То ли энцефалит, то ли менингит, а может и пневмония! Вот такой разброс… Я же фельдшер, просто фельдшер, а не педиатр!

Скрипнув зубами, Цапко поднимается и уходит обратно в Цирк.

- А ему, - нарушает тягостную тишину Филатов, - до утра думать никто не предлагал. Он, может, тоже хотел бы - как все. Рыбку ловить, дрова рубить, спать по ночам и на больших дядей-начальников надеется - авось они придумают, как дальше жить.

- Не надо! - раздраженно перебивает его Ник. - Не маленький, понял…

- Да я знаю, что не маленький. - Филатов подбирает вилы и собирается уходить. - Совет: ты мальчика с температурой на контроль возьми. Не нравится мне эта история…

Он уходит, а Ник еще долго, до следующей смены караульных, сидит у костра, время от времени подбрасывая в огонь нарубленные ветки.

Утро выдается недобрым: еще двое детей с температурой госпитализированы, и не сомкнувший всю ночь глаза Цапко объявляет по общине карантин. У первого заболевшего к этому времени на теле проступают какие-то пятна, набухают лимфоузлы в паху. Цапко приказывает вывесить над входом в Цирк черный флаг и вводит обязательное ношение масок.

- Эпидемия в нашем случае - это конец всем, - говорит он.

Ник по-простому, буднично известив Бабая и других членов Совета, что он вступает в должность начальника полиции, быстро отбирает тридцать человек из числа мужчин, участвовавших в штурме Кремля, разбивает их на пятерки и отправляет патрулировать центр города.

Халу, которого, не обращая внимания на вчерашнюю обиду и возражения, он записывает в рядовые бойцы полиции одним из первых, Ник поручает контроль за порядком на территории госпиталя. Эн с Камилом остаются при начальстве в качестве курьеров. Ник с удовольствием сделал бы своим заместителем Юсупова, но у Вилена масса дел с тягачом. Вместе с двумя помощниками, выделанными Бабаем, он с рассвета возится с ходовой - что-то там у него травит масло, то ли редуктор, то ли коробка…

Цапко, не смотря на протесты, отправляют отдыхать.

- Едрит-архимандрит, если что-то с тобой случится, мы ж совсем загнемся, - говорит ему Бабай. - Спать - и никаких разговоров.

Врач с импровизированной - из куска более-менее чистой ткани - повязкой на лице отходит в сторону и ложится прямо в кабинете, на стулья у стены.

Все помогающие Цапко в госпитале женщины безропотно носят теперь маски, но Хал, вставший на пост в карантинный блок, пытается отказаться от этой меры предосторожности. Ник, не выбирая выражений, говорит:

- Сдохнуть хочешь? Чтобы по-быстрому на тот свет, а нас тут бросить?

Татарин недовольно сопит, матерится вполголоса, но маску надевает.

В столовой начинают раздавать завтрак: вареную рыбу, салат. Детям - кашу. Перед началом раздачи Монах благословляет пищу и читает короткую молитву. Ник замечает, что никто не противится этому, хотя видно, что люди голодны.

После завтрака должен был начаться суд на аковцами. Пленных содержат в помещениях, предназначавшихся в прошлом для цирковых животных. Бабай просит Ника направить туда пятнадцать автоматчиков.

- А на Волгу кто пойдет? - возмущается новоиспеченный судья Заварзин. - Он же всех людей у меня забрал!

- Сегодня - никто, - отвечает Бабай. - Запасы у нас солидные, денек перетопчемся. Надо с этими вопрос решить.

Хал, похожий в белой повязке на какого-то неправильного ниндзя, появляется у Бабая за спиной.

- Там в госпитале доктора зовут, - говорит он. - Пацану одному совсем плохо, блин.

Ник идет будить Цапко. Тот поднимается, трет глаза и шаркающей походкой удаляется по коридору в сторону карантинного блока. Буквально через минуту - Бабай с Ником и Заварзиным еще не успели обсудить регламент судопроизводства - возвращается, сдирает повязку, сует в карман. Цапко бледный, руки трясутся.

- Я все понял! - тихо говорит он, пытаясь унять нервную дрожь. - У мальчика на ногах… там следы укусов от блох. Понимаете?

- Нет, - качает головой Бабай. - При чем тут блохи?

- Дети ловили сусликов на железнодорожной станции, мне родители рассказали. Они силки делали и возле нор ставили… - Цапко нервно шарит руками по карманам, вытаскивает грязную повязку и вытирает ею крупные капли пота со лба. Сосредоточившись, он переходит на шепот: - Шкурки сдирали. Блохи… Переносчики… Эпидемия… Черт, неужели вы не понимаете?

- Переносчики чего? - вдруг громко кричит Бабай. - Да говори ты нормально!

Ник чувствует страх - в памяти всплывают какие-то полузнакомые термины, вывеска возле дверей небольшого кирпичного здания с длинной трубой крематория и высоким забором. На вывеске написано: «Иркутский Государственный…»

- Это чума! - выдыхает Цапко.

«…противочумный институт», - блок воспоминаний заканчивается и сразу же начинается новый: «Чума - опасное инфекционное заболевание, человек заражается после контактов с грызунами, блохи переносят возбудитель, а затем начинается эпидемия…»

- Чума! - бывшего фельдшера снова начинает трясти. - Один ребенок скоро умрет, это вопрос пары часов. Поделать ничего нельзя. Двое других - я уверен, что к вечеру. И к нам поступили еще трое заболевших. Симптомы те же. Всё, конец! Нам всем… - он вдруг по-бабьи взвизгивает: - коне-ец!