Наконец обнаружила источник. Она хотела выбросить эту щетку, но подумала, что придется объясняться с Виталием. Поэтому поставила ее отмокать в стакане с зубным мятным эликсиром. С тех пор всякий раз после его отъезда она так и поступала. А вот теперь – Ольга выдернула щетку из гнезда, теперь – все.

Ольга вышла из ванной с халатом и щеткой в руках. А все для бритья? – напомнила она себе. Нет, этого он не оставлял у нее… с некоторых пор. Опасался, что кто-то другой может воспользоваться, насмешливо подумала она. Или… не был уверен, что вернется? Не важно, сказала она себе и дернула дверцу галошницы. Синие сланцы с белой птичкой стояли на нижней полке.

– Все, полетели, – сказала она и выдернула из гнезда.

Потом Ольга отстегнула цепочку на двери, осторожно открыла ее и пошла к мусоропроводу. Она затолкала в него все, что принесла. Постояла, слушая, как шуршат, цепляясь за стенки широкой трубы, ненужные в ее жизни вещи. Она представила себе, как раскрылился халат, словно хищная птица – какой-нибудь гриф, который питается падалью. Там, где он приземлится, ее в избытке, фыркнула Ольга.

Ольга достала зеркальце из кармашка черной сумки и посмотрела на свои глаза. Зрачки, расширенные лекарством, казались бездонными дырами. Она поежилась – каждая почти как втом, вагонном, окне. Рука дрогнула, и Ольга увидела свой нос.

– Ох, – невольно выдохнула она.

Какая ужасная кожа – вся вдырках. Огромные поры, словно они расширились от лекарства, закапанного вглаза. Ольга захлопнула зеркальце – Господи, да оно же двухстороннее, перепутала без очков и смотрелась в увеличительное стекло. Она сердито бросила зеркальце в открытую сумку, оно скользнуло по файловой папке с бумагами и легло на дно.

В коридоре клиники душно и серо. Сдвинув очки на темя, она уставилась прямо перед собой и ничего, кроме очертания фигур, не различала. Казалось, люди напротив тоже не видят ее. Ну и хорошо.

Наконец пятнадцать минут прошло – Ольга додавила взглядом стрелку на часах, то и дело поглядывая на нее и торопя. Она поднялась со стула, нажала на стальную ручку двери и сказала вполутьму кабинета:

– Пятнадцать минут прошло.

Вероятно, в ее лице медсестра увидела что-то, отчего немедленно похлопала ладонью по стулу рядом с собой и сказала:

– Посидите, пожалуйста, здесь. – Потом взглянула на ее глаза и добавила: – Маловато. Поднимите голову и откройте глаза.

Ольга ощутила укол пипетки, жгучая капля омыла веко. Ей показалось, вот теперь наконец сквозь зрачки-дыры можно увидеть то, что до сих пор было накрепко закрыто внутри. Все, что происходило с ней, отпечаталось на сетчатке.

Ольга дышала так шумно, что медсестра покосилась на нее. Она не была специалистом по сердечным болезням, только по глазным. Значит, все ниже и выше глаз пациента ее не интересовало. Медсестра отвернулась, дышит – пускай дышит, не глазами, в конце концов.

Ольга вздохнула еще несколько раз и почувствовала легкость в глазах. В голове. Как тогда, когда Юрка вытащил ее из реки, напротив кладбища, где она собиралась утонуть.

– Прошу вас, – сказала докторша с лицом, отполированным сильными руками косметичек старой закалки, украшенная так, как женщины в прежней жизни: на фоне белого халата – вечерние бриллианты и изумруды. Она нацелила яркую лампу на лицо Ольги. – Посмотрим, деточка. Сюда-а, а теперь сюда-а…

«Деточка». Ольга не вздрогнула и не растаяла. Она догадалась, что это слово «носили» доктора в то же время, что и бриллианты среди дня. Давно. Очень.

– Так-так-так, – барабанили слова по Ольгиным ушам, – ничего ужасного нет, но кое-что… – она вздохнула, – нашла. – Докторша сделала паузу, записывая на бумаге врачебным нечитаемым почерком то, что прежде пациенту было непозволительно знать. Теперь тайн от больного нет, но почерк не переделаешь.

Ольга не вздрогнула, потому что понимала – мушки, которые летают перед глазами, и туманные облачка, которые плывут, делают это не без причины.

Причина есть, она ее знает. Тот удар. Даже падая, даже погружаясь в темноту, Ольга отказывалась верить. Неужели его нанес человек, которого она знала всегда, с которым собиралась жить вечно? Тот удар изменил всю ее жизнь.

– Прижмитесь-ка, деточка, лбом вот сюда.

Ольга уткнулась в холодную металлическую перекладину, по которой медсестра только что прошлась ваткой, намоченной спиртом.

Что лучше – получить удар и узнать, что тебе грозит отслоение сетчатки, или жить в постоянном ожидании чего-то страшного? Ольга дернулась, отстраняясь от холодного металла.

Медсестра сильно надавила на темя, Ольга снова уткнулась лбом в перекладину прибора.

– Прижмитесь, – скомандовала она.

Ольга стиснула руки и засунула их между колен. Брюки натянулись, она заметила, что из-под штанин высунулись носки. Белые. Почему она надела белые носки под черные брюки? Непонятно. Она что, на самом деле уже ни черта не видит?

– Смотрим прямо. Смотрим направо. Смотрим налево, – командовала докторша. – Все, спасибо. Достаточно. Итак, деточка, у вас дистрофия сетчатки. Угроза отслоения, весьма сильная. Вам когда-нибудь говорили об этом?

– Д-да… Она… еще не отслоилась? – быстро спросила Ольга.

– Нет. Пока нет. Но для надежности можно сделать лазерную коагуляцию.

– Это… прижигание? – Ольга стиснула руки между коленями еще сильнее.

– Да. Согласны? Вероятность того, что она не отслоится в этом месте, увеличится в десять раз. Или хотите подождать? – предложила на выбор докторша.

– Хочу, – сказала Ольга.- Я хочу подождать. – Она выдернула руки и выпрямилась. Она сказала это уверенно и решительно, как давно не говорила.

– Хорошо. Так и запишем. Па-ци-ент-ка от-ка-зы-ва-ет-ся, – диктовала она себе. Видимо, докторша хотела, чтобы Ольга, если не разберет ее почерк, то запомнила – сама отказалась. – Что вы должны делать, – продолжала она, не глядя на Ольгу. – Не утомляйте глаза. Не поднимайте ничего тяжелого. Не работайте в наклон. – И поджала губы, накрашенные яркой помадой. Доктора, отметила Ольга, почему-то всегда красят губы именно так. – Хорошо, я отпускаю вас на волю, деточка. – Докторша раздвинула яркие губы. – Вы должны проверяться и наблюдаться. Если будут подвижки, станем думать… – она помолчала, – о вмешательстве.

– А… капли?

– Нет, никаких капель. Витаминчики для глаз. С черникой. С пчелиным маточным молочком.

– Их… закапывать? – спросила Ольга.

Докторша секунду молчала, потом расхохоталась. Ее поддержала медсестра, на халате которой висел бейджик. Теперь Ольга была в очках, а медсестра стояла близко, Ольга прочитала: «Ирина».

– У нас была одна девочка, – сказала докторша. – Работала, между прочим. – Покачала головой. – Можете себе представить, гомеопатические шарики для глаз пыталась закладывать за веко! Самое удивительное, осталась жива.

Медсестра Ирина хохотала.

– Что, и глаз выдержал? – спросила Ольга, ныряя в общую атмосферу нервного смеха.

– Да, и глаз выдержал. Уж не знаю, из чего были эти шарики. Но никакого урона не нанесли ни ей, ни глазам. – Докторша снова засмеялась, постучала по столу пальцами.

Кольцо с бриллиантами загорелось в свете офтальмологической лампы. Оно явно авторской работы, отметила Ольга. Земной шар, на котором камешками примерно в ноль три карата отмечены какие-то точки. Может быть, эта женщина работала в тех местах? Такая дама вполне могла потрудиться за границей в прежней жизни. По облику, манере держаться, по возрасту она подходила для этого.

– Нет, вы должны есть витамины для укрепления организма. Как пищевую добавку.

– А рожать я смогу с такой сетчаткой? – неожиданно для себя спросила Ольга.

– Ах, деточка, – докторша вздохнула. – Вопрос неправильный. Надо спрашивать не с чем, а от кого. Вот главное.

– А от кого? – осмелела Ольга.