Конечно, понимал он, это чистой воды эгоизм. Но его мать прожила без мужа, она делала, что хотела и как хотела. Она говорила в шутку, что у нее семья нетрадиционной ориентации. И такая ей нравится.

Пожалуй, лет в четырнадцать Виталий в последний раз спрашивал мать об отце. Но потом этот вопрос перестал его интересовать. Он давно воспринимал себя клоном матери. Он узнавал в себе черты ее характера и внешности. Иногда ловил в себе что-то женское. Или, напротив, в матери – мужское. Мужская походка, мужская хватка. Но в его исполнении это обретало женские черты.

Однажды он случайно увидел мать в метро. Слишком погруженный в себя, заметил женщину, которая чем-то зацепила его внимание. Это оказалась Наталья, приятельница матери из Москвы. В серых брюках, сером пиджаке на полном теле, с жидким хвостом, перехваченным бархатной бордовой лентой на затылке. А рядом он увидел другую и вздрогнул. Мать.

Он смотрел на чужую женщину в черном мужского кроя костюме, в белой рубашке – уж не его ли это рубашка, спросил он себя. Он сощурился, пытаясь рассмотреть, на какую сторону застежка. Лицо решительное, мужская стрижка. Но главное, что поразило Виталия, – ботинки. Они его? Неужели мать надела его ботинки? У него же сорок третий размер?

Он прикинул – нет. Просто ботинки точно такие, как на нем, но меньшего размера. Если бы не этот немужской размер обуви, было бы трудно поверить, что он видит женщину. Он вышел из вагона на остановку раньше, дождался другого поезда.

Вблизи хорошо знакомый человек кажется иным. Виталий вспомнил свой давний вопрос – кто его отец. Да никто, ответил он себе. Ни один мужчина не мог каждое утро завтракать с такой женщиной, как его мать.

Только он? Да, как сын.

Мать помогала ему получать гранты от зарубежных фондов и отправляться в экспедиции за растениями туда, куда ему хотелось. Она помогла ему защитить докторскую в ту пору, когда его соученики подходили только к кандидатской. Мать сумела внушить всем, кому надо, что он вундеркинд. Он достойно играл роль чудо-ребенка.

А почему нет, если это позволяло ему заниматься тем, что всегда влекло? Ощутить состояние свободы, при котором делаешь, что нравится, и за это получаешь хорошие деньги? Никакая женщина в мире не заменит ему этого.

Итак, сказал он себе, вставая из-за стола, направляясь к входной двери и запирая ее на три оборота ключа – обычно он запирался так на ночь, – он свободен от Ольги. Если честно, ему сейчас вообще не нужна женщина. Она отнимает силы, которые нужны для самого себя.

Все, что произошло в последнее время, выбило Ольгу из привычной колеи. Она сама не ожидала, что заведенный ритм жизни уже въелся в каждую клеточку, или она сама впечаталась в него так прочно? Казалось, делает то, что и прежде, – каждое утро спускается в лифте с двенадцатого этажа, десять минут идет до метро, по ступенькам топает под землю – на «Водном стадионе» эскалатор не везет пассажиров вниз, на платформу. Едет до «Белорусской», делает пересадку, выходит на «Кропоткинской». Работает. Возвращается.

Неужели она никогда не перестанет дергаться, услышав телефонный звонок, и замирать – Виталий? Они с ним не объяснились, впрочем, обоим все ясно без слов. Финиш. Но что гораздо хуже – она стала ждать каких-то вестей или знаков от Юрия.

Неужели потому, что удар в вагонное окно напомнил ей о том ударе, от которого рассыпалась их с Юркой жизнь? А они ведь были рядом почти двадцать лет. Они познакомились дошколятами.

Но как оказалось, рядом – это не вместе.

Если бы все было так, как они думали, то в ее жизнь не забрел бы Виталий – зачем ему, совершенно чужому человеку? Шел бы себе по другим тропам, рвал бы другие цветы. А это значит, не сидела бы она возле окна, в которое попал камень, пила бы свой чай дома, а не в поезде «Москва – Санкт-Петербург». Не опасалась бы за свои глаза сильнее прежнего. Как будто ей мало вечных и без того угрожающих минус пяти.

Веки тяжелели от страха, когда Ольга думала, что там, за глубинами зрачков. Если сетчатка отслоится, она ослепнет, что тогда увидит в темноте вечной ночи?

Она рылась в памяти, пыталась найти то, что могло бы поддержать ее. Мало. Всего мало – лиц, красок, городов, стран. Ноги и руки леденели, сердце замирало. Не-ет, этого ей не надо. Она не допустит.

«А что ты сделаешь, – спрашивала она себя, – если на самом деле случится страшное?» «Знаю что», – отвечала она. Если все будет так, она напишет одно слово и положит рядом с собой.

«Устала», – прочтут те, кто найдет ее бездыханное тело.

Она замерла, прислушиваясь, желая уловить собственную реакцию на то, что мысленно произнесла.

«Устала?» – услышала она насмешливый голос соседки этажом ниже, которая все время ворчит, что у Ольги гудят краны.

«Устала? – удивится начальница Наталья Михайловна. – А я еще во вкус-то не вошла… Так, слегка размялась».

«Устала? – покачает головой коллега Марина Ивановна. – Но она еще не жила по-настоящему…»

Ольга скривила губы. Не слишком здорово.

Но ведь можно поступить иначе, с пользой для других. Завещать себя клинике. Она читала в Интернете, что такое бывает… Наверняка ее почки, печень, сердце можно пересадить человеку, способному радоваться жизни гораздо сильнее, чем она. Она не износила себя до конца. Только вот глаза…

Ольга покачала головой. Ничего себе – додумалась. «Ты что, на самом деле хочешь уйти? – спросила она себя. – Ты и так уйдешь, как уйдут все, кто сейчас жив и даже здоров».

«Какая точная мысль, – насмешливо поздравила она себя. – Даже тот, кто здоров. Тогда зачем торопиться? Лучше остаться и посмотреть, что еще будет».

Ведь что-то будет, если будет она? Не обязательно плохое, может, даже случится что-то хорошее.

Раздался грохот, Ольга вздрогнула. Гром? Но он повторился. Она вскочила и подбежала к балкону. Эмалированное ведро упало с полки и подкатилось к перилам, а за ним – крышка. Да-а, молнии тоже были бы, они бы посыпались из глаз, если бы ведро или крышка свалились несчастному на голову.

Ольга задвинула ведро в угол, а крышку засунула под шкаф. А с какой это радости она должна быть такой щедрой? Отдать себя по частям? Она поежилась от ночного ветерка, который отрезвил бы человека и не с такими мыслями. Если с ее дарами будут обходиться плохо? Рвать сердце, заливать всякой дрянью почки и травить печень? Нет уж, все свое она доносит сама.

Ольга вернулась в комнату и зажгла свет. Из приоткрытой форточки повеяло чистыми запахами молодого лета. Она с шумом втянула воздух и шлепнулась в кресло. Откинулась на спинку, положила ногу на ногу и скрестила руки на груди.

Может быть, на самом деле пойти и выписать таблетки, о которых говорила докторица, осмотревшая ее в поезде, если ее так ломает? По дороге к медпункту в Клину она рассказывала, что от удивительных таблеток стала лучше спать, она чувствует, как жизнь наполняет каждую клеточку – всю ее, с головы до кончиков пальцев. Ольга чуть не сбила докторицу с ног, налетев на возбужденную женщину, когда та остановилась на бетонной дорожке, растопырив пальцы. Она шевелила ими, показывая, какие они живые.

Ольге не понравился лихорадочный блеск в глазах, он не по возрасту. Название таблеток записала, телефон и адрес московского гомеопата тоже, но, выйдя за дверь, выбросила листок в мусорный бак. В этих таблетках, думала она, есть нечто, что назвать гомеопатией вряд ли можно. Белые крупинки так быстро не способны примирить с окружающей жизнью и с собой. А Ольга никогда не хотела никакой подсадки. Она любила свободу.

«Да неужели? А что же ты, такая свободная, столько времени металась между Питером и Москвой?»

Но она независима, у нее нет штампа в паспорте, спорила она с собой. Она выбросила его и все, что с ним связано, из своей жизни.

«Да неужели? А что это болтается в ванной?»

Ольга вскочила и метнулась в ванную. Халат Виталия в сине-белую полоску свисал с красного крючка. Она сдернула его с такой силой, что крючок закачался в гнезде. «Полегче», – предупредила она себя. Перекинув халат через руку, потянулась к стаканчику с зубными щетками. Синяя – его. Она поморщилась. У Виталия была странная привычка – чистить зубы без пасты после еды и не мыть щетку. Сначала она никак не могла понять – откуда запах, как будто кто-то стоит рядом с больными зубами и противно дышит. Ольга обнюхала ванную, сунула нос даже за полотенцесушитель, втянула воздух и долго чихала. Никогда не думала, что там столько пыли.