Увековеченный Мишелем Симоном [93], персонаж по имени Будю ожил в исполнении Депардьё в новой версии этой истории, лежащей вне времени: это «своего рода торнадо, которое захватывает супружескую пару, переживающую кризис, и расставляет всё по своим местам». Так видел ее Жюньо, которому продюсер Жан-Пьер Герен доверил кресло режиссера. Для актера это была компенсация за неосуществленный проект того же продюсера — «Астерикс-3». С Астериксом не вышло, зато Жюньо получил такого Будю, о котором мог только мечтать, — «этакого беспардонного анархиста-гедониста», воплощенного Депардьё, который «чувствовал себя одинаково непринужденно и перед камерой, и за ней». Например, во время знаменитой «сцены с ростбифом», который актер уписывал даже между дублями. «Ему пришлось проглотить три с половиной кило мяса, — весело вспоминает Жюньо. — Лучше пригласить его на съемочную площадку, чем к себе в гости!» Исполнитель главной роли явно был в хорошей форме и вел себя безупречно: «У меня Жерар — как штык: никогда не опаздывает, текст свой знает… Если б он еще не гонял на мотоцикле, то было б совсем хорошо!»

Это ехидное замечание намекает на несчастный случай, произошедший со знаменитостью, когда съемки только-только начались в Экс-ан-Провансе. Депардьё угодил в больницу, и съемочной группе пришлось пересмотреть график работы, причем режиссер и продюсер не могли полностью избавиться от страха вплоть до самого последнего дубля [94]. Но их волнения были напрасны, поскольку всё прошло лучше некуда. На время съемок, длившихся пять недель, Депардьё с огромным удовольствием перевоплотился в непокорного бродягу по имени Будю: «Мне нравится его свобода. Он не просто бомж, он думает иначе, сбивает с толку. Введите в дом чужого человека — он сразу всё испортит, как в “Тартюфе” или “Теореме” [95]. Это вечный сюжет, который вне времени». Однако глубина проработки сюжета оказалась недостаточной для того, чтобы покорить критиков — в отличие от зрителей, которые, явно очарованные фильмом, позволили ему несколько недель продержаться на вершине рейтинга популярности. Впрочем, этот успех явно недотягивал до феноменального триумфа картины «Хористки» с участием того же Жюньо, прошедшей в кинотеатрах несколькими месяцами раньше…

В начале 2004 года весь Париж облетела новость: после нескольких месяцев размолвки Депардьё и Буке помирились и собираются вскоре вступить в законный брак. Не зря же у Кароль видели бриллиантовое кольцо на пальце во время недавней поездки звездной пары в Нью-Йорк. Однако пронырливые журналисты из бульварных изданий опровергали эти слухи, приписывая Депардьё страстный роман с другой актрисой — Фанни Ардан. «Это непозволительное вмешательство в мою личную жизнь!» — возмущался Депардьё, читая эти газетенки, и выразился коротко и ясно: «Фанни мне друг и останется другом. Кароль Буке — моя любимая женщина». Но в тот момент актеров объединяла еще и работа: осенью того же года Жерар и Фанни встретились на сцене театра «Мадлен».

Там восстановили спектакль «Зверь в джунглях» по новелле Генри Джеймса, переведенной на французский язык двадцатью годами ранее старой знакомой Депардьё — «Марготон» Дюрас. Еще в 1962 году английский режиссер и эссеист Джеймс Лорд, которому не понравилась собственная адаптация рассказа для сцены, передал ей это произведение. Но Дюрас тоже осталась недовольна своей работой и много лет спустя, в 1981 году, предложила новый вариант постановки, рассчитанный на двух ее любимых актеров — Дельфин Сейриг и Сами Фрея.

Именно эту версию и решил поставить Жак Лассаль, который тоже был знаком Депардьё: они вместе работали над памятным «Тартюфом» Мольера, а двадцать лет спустя поставили спектакль «Небесные врата» Аттали, о котором уже говорилось. Зато Фанни Ардан никогда не работала с Лассалем, хотя и знала, что он «актерский режиссер». Познакомил их Депардьё, устроивший встречу в своем парижском ресторане. По такому случаю он сам встал к плите, чтобы приготовить для друзей говяжью вырезку под красным вином — разумеется, с собственных виноградников…

Каков сюжет пьесы? Джон Марчер (Депардьё) в один прекрасный день сообщает Мэй Бертрам (Ардан) — женщине, с которой едва знаком, — что его подстерегает ужасная судьба — «зверь в джунглях», — о которой ему ничего не известно. «Я хотел поставить не столько пересказ Маргерит Дюрас, которой нимб порой чересчур давит голову, сколько новеллу Генри Джеймса, ее силу, ее тайну, — рассказывал Жак Лассаль. — У Джеймса ты всегда разрожаешься своей мыслью на руки другому человеку».

Депардьё признавался, что ему близок этот нарциссический персонаж с провалами в памяти: «Мне нравится эта пьеса, потому что она в состоянии невесомости. Она где-то между амнезией, любовью, импотенцией и, возможно, гомосексуализмом». Но она уже не вполне согласовывалась с его нынешним отношением к актерской профессии: «Двадцать лет назад мне было бы легче играть в этой пьесе. Я в большей степени был актером. Теперь я актер все меньше и меньше и все чаще задаю себе вопрос, почему я выхожу на сцену. В тот день, когда я на него отвечу, я уйду. Пока же мне бесконечно нравится эта работа, которая заставляет порой внимательнее прислушиваться к другим и быть не таким дураком».

Умение прислушиваться к другим по-своему оценил его сын Гийом, которому поручили неожиданную должность репетитора. Зато дуэт Ардан — Депардьё был долгожданным и привел в восторг и зрителей, и критиков. «Сияющая Фанни Ардан с необыкновенно богатым внутренним миром, очень красивая, наделяет самыми тонкими нюансами душу этой женщины, обреченной страстью, но дарящей при этом поддержку, улыбку, моменты настоящей жизни маньяку Джону, которого Жерар Депардьё играет как большой театральный актер, делая его по-детски искренним, по-родственному подлинным. Два великих актера в великой пьесе — исключительное зрелище для любого зрителя, настолько это красиво», — писала газета «Монд».

Несмотря на похвалы прессы, Депардьё был раздосадован. Через несколько дней после премьеры там же, в «Монде», появилось сообщение о том, что на сцене актер пользуется наушником, через который ему суфлируют текст! Эта информация была основана на откровениях Клода Берри, которые подтвердил журналисту Жак Лассаль. По его словам, Жерар не всегда может вспомнить текст, и в его распоряжении два вида наушников на выбор: тот, который транслирует им самим предварительно записанные реплики, и тот, по которому суфлер подсказывает ему, куда идти и что говорить. В последующие недели по этому поводу было много всего написано и напечатано. Кое-кто коварно задавался вопросом о причине провалов в памяти: являются ли они следствием приема антидепрессантов, чересчур бурной жизни, груза лет? Всего вместе, в конечном счете признался актер, который предпочел использовать наушники, нежели причинять своей забывчивостью неудобство партнерам. Кстати, он предупреждал своего друга Лассаля: «Из-за всех этих таблеток я не могу запомнить ни строчки из этого чертова текста. Помоги мне заново выучиться на актера. Я уже так давно не играл в театре». Однако Депардьё с апломбом уверял, что превосходно овладел этим приспособлением: «За ним будущее!»

Ловко вывернувшись, он тем не менее не убедил журналиста, который до сих пор не может угомониться: «Знание текста — минимум, которого положено требовать от актера. У меня возникает неприятное чувство, что с годами бизнесмен подменил собой актера. Ему интереснее строить поля для гольфа в Гаване и вести переговоры о продаже своего вина, чем учить текст. Это просто насмешка над публикой!»

Множество друзей и близких актера разделяли это чувство и выражали его примерно так же. Я слышал это не раз, собирая материалы. Но меня просили не называть имен, чаще всего заботясь о собственном будущем; это касалось и режиссеров, и артистов, которым когда-нибудь придется работать рядом с актером или продюсером Депардьё, и тех людей, которые опасались непредсказуемой реакции Жерара, известного своим крутым нравом.