Я начал красить дощатую обшивку дома бежевой краской. Я красил и чувствовал спиной, что дед стоит внизу и смотрит на меня. Это он только притворяется, что ему нет до нас никакого дела, а сам все время к нам присматривается. (Вот, например, в один из дней я забыл у него на веранде книжку по названием «Пугала». Это такая книжка про английского мальчика примерно моего возраста, с которым происходят самые разные приключения — одновременно и страшные, и интересные. А на следующий день дед, даже не спросив, чья книга, отдал ее прямо мне).

Получается, что вначале мы следили за дедом, но как-то незаметно поменялись ролями — и теперь уже он следил за нами. Смотрел и все подмечал. Совсем не так, как моя мама, — она хоть и не сводит с меня глаз, когда сидит рядом и потягивает вино из бокала, но на самом деле ничего не видит.

Свежеокрашенный кусок довольно сильно выделялся на общем фоне, но в целом в дом словно вдохнули новую жизнь. Мы сидели в тени под османтусом и любовались результатом своих трудов: бежевая стена, зеленые оконные рамы, противокомарные сетки на двери. И, конечно же, ставни, выкрашенные, как и рамы, в зеленый цвет. Все это довольно-таки неплохо сочеталось с голубой черепицей, которой была покрыта крыша. Я подумал, что теперь любому, кто зайдет во двор, сразу захочется постучать в дверь — «Тук-тук, мы в гости».

— А когда цветы расцветут, вообще получится маленький домик на лугу, — сказал Ямашта. К этому времени среди заново народившихся сорняков уже показались первые листочки космеи. До второй прополки дело так и не дошло. Дед сказал, что время терпит и что пусть травка пока порастет, как ей вздумается.

— Вроде мой дом, а вроде и не мой, — довольный, дед скрестил руки на груди.

— Ага, раньше он вообще каким-то нежилым казался, — сказал Кавабэ. Дед кинул на него косой взгляд, но Кавабэ даже не заметил — он любовался свежевыкрашенной водосточной трубой, на которой застыли маленькие зеленые капельки подсохшей краски.

— Ага. Так оно и есть. — Дед еще раз окинул взглядом дом и добавил: — Так оно и было. Потому что дом меня вообще не интересовал. Уже очень давно.

— Пока не попробуешь, не знаешь, что получится, — сказал я.

— Верно. Пока не попробуешь, не узнаешь, — дед кивнул так, как будто только сейчас, дожив до такого почтенного возраста, вдруг что-то для себя понял.

— А у вас жена была? — ни с того ни с сего спросил Кавабэ.

— Жена… была — этот ответ прозвучал скорее как мысли вслух.

— А она что, умерла?

— Ну…

— Ушла or вас?

— Ну, что-то вроде того.

— А почему?

— Не помню уже. Забыл.

— А почему вы второй раз не женились?

— Не женился.

— Почему?

— Откуда я знаю, — дед погрустнел.

— А как ее звали?

— Забыл.

— А она красивая была?

— Забыл.

— А дети у вас были?

— Не было.

— Странно как-то.

— Что?

— Мой папа уже второй раз женат. И у него дети и от первой жены, и от второй.

— Ну, так это же хорошо, — дед тихонько вздохнул.

— Ничего хорошего, — Кавабэ поджал губы и вдруг сказал: — Может, если бы у вас с женой дети были, то мой папа второй раз не женился бы.

— Ну, знаешь!

— А что, может, так оно и есть.

— Ты хочешь сказать, это я виноват в том, что твой папашка второй раз женился?

— Нет, вы не виноваты. А просто это мир таким образом устроен.

— Не понимаю. Бред какой-то.

— Может, и бред, — Кавабэ вдруг рассердился. — Я сам ничего не понимаю. Вокруг сплошные непонятности. Вот я потому и подумал, что, наверное, все-таки есть какой-то механизм. Механизм мироустройства.

Он замолчал.

— То есть… то есть… — и тут он вдруг заговорил скороговоркой:

— В доме у А было яблоко. В доме у Б было два яблока. Сколько всего яблок у А и Б? Три? А вот и нет. Этого-то я как раз и не понимаю. Слышите? Папа — это не яблоко. Его пополам не разделишь. У меня нет папы, а вы — одинокий, но это же не значит, что вы можете стать моим папой. Я тоже не яблоко. Значит, все должны понять, что есть какой-то другой механизм, более правильный. И я хочу найти ключ к этому механизму, чтобы понять, как все устроено… У Земли есть атмосфера, у птиц есть крылья, в небе дует ветер, птицы летят по небу. Люди поняли, как это работает. Поэтому теперь в небе летают самолеты. Есть даже самолеты, которые летают быстрее звука. А папы у меня нет. Почему так? Почему у мамы всегда такое испуганное лицо, когда мы в воскресенье идем с ней в торговый центр? Почему я должен все время слышать: «Когда-нибудь ты еще заставишь его пожалеть…»

Кавабэ выпалил все это почти на одном дыхании и мрачно сказал:

— Всё, пошли домой.

Дед, нимало не заботясь о нежных листиках космеи, протопал через двор, зашел в дом и вынес на веранду арбуз и нож. Потом разрезал арбуз на четыре части и раздал нам.

— Съедите и пойдете, — сказал он.

— Да ладно, — Кавабэ уставился себе под ноги, не зная как поступить.

— Не «да ладно», а ешь.

Кавабэ начал есть арбуз. Сперва робко, откусывая каждый раз по маленькому кусочку, но постепенно разошелся и начал активней вгрызаться в арбуз, погружаясь при этом в гигантский ломоть чуть не по самые уши.

Мы сражались с этой сладкой, напоенной солнцем сочной мякотью, словно с каким-то мифическим врагом, пока не съели все до конца.

Дед больше не копит мусор. Он встает рано утром и сам выносит мусорные пакеты к фонарному столбу. Если мы попадаемся ему навстречу, он бодро приветствует нас: «Здорово!» Мы в ответ бросаем ему на бегу: «Доброе утро».

После занятий, по дороге домой, мы заглядываем через забор к нему во двор. Космея выросла пока что сантиметров на десять. Тянет к небу свои узкие листики. Старушка из лавки семян говорила, что если сажать в августе, то цветы будут невысокими. Но все равно, какие-то они уж слишком хилые.

— Интересно, зацветут они или нет?

— Нда-а… Не очень понятно. Может, они больные?

Окно у деда открыто. Чем он там занимается по ту сторону залатанной сетки от комаров? Может быть, гладит снятое с веревки белье? А по комнате гуляет приятный ветерок… Телевизор он теперь почти не включает. Кавабэ в последнее время как-то поостыл — больше не предлагает продолжать слежку. Дед ходит каждый день за покупками. Готовит себе еду. Убирает, стирает, моет посуду. Кажется, он вполне справляется сам, и наша помощь ему больше не нужна.

— Короче, надо с учебой что-то делать. — Наплававшись в бассейне, Кавабэ вылез из воды и сел на бортик, свесив ноги в воду. — У меня за позавчерашнюю контрольную такая оценка, что мама просто рассвирепела. Орала как бешеная, а потом закрыла меня на балконе. Да еще к перилам привязала, чтоб не сбежал.

— Что, правда, что ли?

Солнце потихоньку начинает пригревать спину. От этого свербит в носу и к глазам подступают слезы, как если бы я собирался заплакать. Кавабэ тоскливо смотрит на воду. Мимо нас не спеша проплывает на спине Ямашта. Такое ощущение, что еще немного, и он пойдет на дно.

— Я несколько часов проплакал. А вечером пришла соседская бабушка и отвязала меня.

Вообще-то за эту контрольную я тоже получил плохую оценку. Моим родителям даже позвонили из летней школы.

— И чем это ты целыми днями занимаешься? — спросила мама, недобро на меня глядя.

— Чем занимаюсь? — Почему она на меня так смотрит? Ну, плохая оценка, ну и что? Это же в первый раз. В чем она меня подозревает? — Учусь, и все.

— Наверное, надо было тебя отдать в летнюю школу, куда никто из твоих дружков не ходит… — задумчиво произнесла мама, будто не слыша меня.

— Это здесь ни при чем, — сказал я и пошел в свою комнату. Я сел за стол и попробовал позаниматься, но ничего из этого не вышло. Настроение было испорчено…

— Слушай, — сказал Кавабэ, осматриваясь, — а где Ямашта?

Ямашты не было ни в воде, ни на берегу.