Все складывалось как нельзя лучше. Когда Гаман подходил к паровозу, поезд медленно тронулся. Ваня ловко, по-кошачьи, прыгнул вперед и зацепился за подножку тендера. Поезд быстро набирал скорость. Иван не успел подложить мины в нужное место, и ему пришлось ехать дальше вместе с эшелоном.

Поминутно рискуя быть замеченным охраной, Гаман с большим трудом взобрался на тендер, заложил мины и стал спускаться по ступенькам.

Тут его заметил машинист. Высунувшись из паровоза, он погрозил партизану черным кулаком, приказывая прыгать. Иван сделал виноватое лицо и указал машинисту рукой вперед, что должно было означать: ему до следующей станции. Машинист успокоился, и голова его скрылась в паровозной будке.

Взглянув на часы, Иван с ужасом убедился, что до взрыва остается совсем немного времени. Что делать? Тяжело постукивая на стыках, поезд все больше и больше набирал скорость. Если прыгнуть, охрана заметит его и наверняка расстреляет из автоматов. Но и оставаться на поезде дольше нельзя. Иван решается прыгать.

Быстро мелькают кустики травы на крутой насыпи, проносятся столбики-указатели. Еще стремительнее одна за другой в голове партизана проносятся мысли. Надо спрыгнуть и затаиться. Немцы подумают, что человек убился при падении, и, возможно, не станут стрелять. Впереди показался высокий песчаный холм. Это спасение. Долго не раздумывая, Иван отталкивается от ступенек, разжимает руки — и на холм. Удар о песок оглушает, но Иван пересиливает боль и лежит, притаившись, до тех пор, пока мимо него не проносится последний вагон.

Какая-то неведомая сила отрывает его от земли. Забыв про ушибы, Иван несется к спасительному лесу. Но добежать не успевает. Позади раздаются два страшных взрыва. Иван падает, снова больно ударяется о землю. Но теперь он уже не чувствует боли. Огромная радость захлестывает его: задание выполнено! И хотя ему дорога теперь каждая секунда, он задерживается — оглядывается, чтобы увидеть свою работу. Черные тучи дыма подымаются высоко в небо. Рвутся боеприпасы.

Славный подрывник Иван Гаман бежит к лесу, где его давно уже с великим нетерпением и беспокойством ждут друзья.

Шумит в ушах. В глазах — темень, ничего не могу различить. Слабыми руками обхватываю шершавое дерево, приподнимаюсь и долго стою, прислонившись к стволу. Тут только возвращается сознание.

Правая нога отяжелела, точно к ней подвесили огромную гирю. Малейшее движение причиняет страшную боль.

Снова закрываю глаза. Слышу, где-то недалеко грохочут выстрелы. Иногда над моей головой со свистом проносятся пули. Пытаюсь припомнить, что случилось, куда девались мои товарищи. Но сосредоточиться никак не удается. То и дело я теряю сознание. Слабые руки разжимаются, я опять падаю.

Сознание быстро возвращается. Лежать немного легче, чем стоять. Но стрельба усиливается.

Пытаюсь встать, протягиваю вперед руки в надежде за что-нибудь ухватиться. Понимаю, что ранен. Ощупываю руками голову, грудь, живот. Кажется, кроме ноги, все в порядке.

«А где же ребята? Неужели они не видели, что я ранен? Далеко ли они и найдут ли меня?» Наконец я отчетливо вспоминаю, что со вчерашнего дня мы находимся в окружении. Наш маленький отряд ведет тяжелый бой. Может быть, многих уже нет в живых. Снова пытаюсь встать и снова падаю. Подымаюсь, и рука машинально тянется к левому карману гимнастерки — там комсомольский билет.

«Что же будет, если враги возьмут меня, беспомощного, в плен?» Я вынул билет и крепко сжал его. Поднялся, прислонился к дереву. В правой руке у меня пистолет, в левой — комсомольский билет. Я решаю найти товарищей. Крепко сжимаю оружие, отталкиваюсь от дерева, делаю шаг в сторону, откуда доносится стрельба, и вновь падаю, потеряв сознание.

…Открываю глаза и вижу Ивана Гамана. Он осторожно поддерживает руками мою отяжелевшую голову. Правая нога моя крепко забинтована.

Вспоминаю все: и как лежал под деревом и как свистели над головой пули. Рука невольно потянулась к карману. Это заметил Иван Гаман.

— Не беспокойся, Вася, — проговорил он. — Комсомольский билет у тебя в левой руке. Мы не могли разжать твои пальцы, когда подобрали тебя.

Иван осторожно сгибает мою руку, и я вижу зажатую в кулаке маленькую серую книжку. Я улыбаюсь и крепко прижимаю руку с комсомольским билетом к взволнованно бьющемуся сердцу…

В канун славного сорокалетия героического ленинского комсомола я послал поздравительные телеграммы моим друзьям-партизанам, бывшим комсомольцам — Василию Клопову, Ивану Гаману и другим, кто вынес меня раненого из боя в ту памятную ночь. В тысячах подвигов советских людей, прославивших на века ленинский комсомол, есть и наша маленькая доля. И мы всегда будем помнить об этом, помнить и гордиться!

По заданию командования мы вылетели в тыл врага. Темной ночью в назначенном квадрате парашютисты покинули самолет. И полет и приземление нашего маленького отряда прошли сравнительно благополучно. Но вот когда мы собрались на лесной опушке, командир недосчитался одного человека.

— Нет Миши-минера, — сообщил он.

Минер Миша Коломиец, худенький, подвижный паренек, нравился всем нам своим веселым характером.

Задание он, как и все мы, знал хорошо, приземлились мы тихо, и, казалось, ничто не могло помешать Мише прийти в условленное место. Командир несколько раз подал сигнал. Никто не отозвался.

Время шло, мы приняли решение: искать! И тут со стороны деревни, далеко от места нашего приземления, послышался подозрительный шум. Хотя и невероятным было предположить, что Миша попал в деревню, но командир приказал разведать: партизанский закон запрещает оставлять товарища в беде.

А случилось вот что. Во время приземления налетел мгновенный порывистый ветер. Парашют отнесло в сторону. Потом Миша рассказал нам:

— Приземлился я на крышу деревенской хаты. Парашют закрыл весь угол дома, хлопает на ветру, тянет меня вниз. Вдруг вижу: перед хатой на перевернутой кадушке сидит немецкий часовой. Дремлет, носом клюет. Но вот парашют развернулся по ветру, сильно захлопал и разбудил немца. Тот вскочил, бросил винтовку и с криком пустился наутек. Сам я тоже испугался и сразу толком ничего не мог сообразить.

Вскоре в село подоспели мы. Сняли парашютиста с соломенной крыши.

Уже много позже нам удалось узнать любопытные последствия неудачного Мишиного приземления. Перепуганный насмерть часовой сообщил своему командованию, что русские выбросили десант на краю села. Большая немецкая часть, пользуясь темнотой, поспешно отступила.

Миша потом долго в шутку хвастался перед товарищами: я, мол, один целый полк фашистов одолел.

Но дело так просто не обошлось. Немцы скоро оправились от испуга и кинулись по нашим следам. Пришлось петлять по лесам, драться с большими силами карателей, часто менять свои базы. Неудачное приземление Коломийца чуть было не сорвало выполнение важного задания. К счастью, все закончилось хорошо.

Однажды вчетвером мы пошли в разведку:

— Будьте осторожны, — предупредил нас связной — старик Власенко из села Трахтемиров. В школе четыре жандарма.

Встреча с жандармами нас не пугала. В тылу врага нам не раз приходилось близко сталкиваться с фашистами, и мы достаточно хорошо знали их повадки. Случалось, что при одном упоминании о партизанах во вражеских гарнизонах вспыхивала паника. Почти всегда с малыми силами, но, действуя внезапно и решительно, партизаны одерживали победы. А в данном случае силы были равны: четверо партизан и столько же жандармов. Поэтому мы смело вошли в село.

У школы было спокойно. Мы оставили двух товарищей на улице, а сами вошли в помещение. В коридоре пусто и тихо, но где-то в дальней комнате слышны голоса. Подходим ближе и стараемся понять, о чем беседуют жандармы. Раздается визгливый голос, стук по столу. Какой-то начальник зло отчитывает подчиненных. Слышится неясное бормотание, затем оживленный гул многих голосов. Мы поняли, что связной ошибся: в школе не четыре жандарма, а гораздо больше. Но делать нечего, надо на что-то решаться. И на этот раз нас выручает партизанская смекалка. Быстро предупреждаем товарищей, оставшихся на улице, чтобы они были наготове, и рывком открываем дверь.