— Что было, то прошло. Утром, часиков в девять, еще заходит кое-кто из работяг с окрестных строек. Выпивают большую кружку пива, закусывая сандвичами с ветчиной и салями. Они приходят, потому что знают: здесь их угостят по первому разряду. Тогда у меня есть кой-какая выручка, хоть и хилая. В остальном все глухо.

— На что же существуют три новые пивные возле Бургфельдерплац?

— Ночные кафе?

— Ну да.

— Ты правда не знаешь? — спросил Эди.

Хункелер покачал головой: мол, понятия не имею.

— Я лично считаю, что там просто отмывают деньги. Аренду они платят — закачаешься. На клиентуре столько нипочем не заработаешь. Это всем известно.

— Почему же полиция не в курсе?

Эди, похоже, рассвирепел. Треснул кулаком по столу, даже чашка подпрыгнула.

— Кончай, а? Издеваться надо мной решил?

— Ага, всласть наиздевался.

— По-видимому, у них все легально, — грустно сказал Эди. — Тут есть свои хитрости. К примеру, можно контрабандой ввозить крупные партии сигарет. Если контрабанда идет не прямо через швейцарскую границу, то в Швейцарии ее вполне можно легализовать. На этом зарабатывают деньжата, которые затем снова пускают в оборот. Будь у меня нелегальные бабки, я бы и сам так поступил. Но, увы, их у меня нету.

— И как же ты платишь аренду?

— Тут аренда нормальная. Договор действует еще два года. А потом придется прикрыть лавочку.

— Паршиво, — сказал Хункелер. — Где же я тогда буду вечерком пить пиво?

— В каком-нибудь из ночных кафе. Они до утра открыты.

Совещание началось только в шесть вечера. Присутствовали, как обычно, все, большинство слегка подшофе после поминок.

Д-р Рюинер ничего нового сообщить не мог, коротко извинился и ушел. Халлер молча попыхивал трубкой. Мадёрен мрачно доложил, что задержанных дилеров пришлось отпустить. Прокурор Сутер расстегнул верхнюю пуговку на рубашке — жара допекла. Видно, выпил лишнюю рюмку арманьяка.

Только д-р де Виль, похоже, пребывал в отличном расположении духа. Он тоже участвовал в поминках, но вино и напитки покрепче, видимо, переносил наилучшим образом.

Он сообщил о пленке с записью анонимного звонка. Явно мужчина, предположительно курильщик, но тут есть сомнения. Возраст — от сорока до шестидесяти. Говорил на литературном языке, тем не менее базельским диалектом наверняка не владеет. Родина его, скорей всего, где-то в районе Люцерна.

Засим де Виль включил запись. Высокий голос, почти фальцет, произнес: «В грудь доктора Кристы Эрни вонзен средних размеров разделочный нож. Вонзен в наказание».

Все молчали. Сутер поправил галстук. Выжидательно обвел глазами собравшихся, однако слова никто не взял.

В конце концов Луди спросил:

— Почему он говорит «в грудь»? Почему не «в сердце»?

Ответить никто не сумел.

— И почему он говорит, что в сердце вонзен нож? Это же неправда. Ножа там не было.

— Почему он вообще позвонил? — спросил Мадёрен. — Решил добровольно себя выдать?

И тут сказать было нечего.

Де Виль выудил из кармана какую-то бумажку и зачитал ее содержание. Это было заключение графолога, гласившее, что анонимное письмо однозначно послал мужчина, который старался писать коряво, будто не привык держать в руке перо, на самом же деле писал частенько. По всей вероятности, интеллектуал, желавший представиться глупее, чем он есть. Об этом свидетельствуют и нарочитые ошибки в правописании. Возраст оценить трудно, возможно от тридцати до сорока.

И опять все молчали, явно мечтая, чтобы совещание поскорее закончилось.

— Напрашиваются три вопроса, — сказал Луди. — Первое: один ли и тот же человек — звонивший и автор анонимного письма? По возрасту вряд ли. Но господа специалисты могут и ошибаться. Второе: зачем он позвонил? Зачем написал письмо? Третье: почему аноним писал от руки? Хочет привлечь к себе внимание, проложить след к своей персоне?

Никто не проронил ни слова, и Сутер закрыл совещание.

Хункелер прошел вместе с Луди к нему в кабинет. Оба сели, задумались.

— Ты действительно считаешь, что звонок и письмо могут исходить от одного человека? — спросил Хункелер.

— Да, — ответил Луди.

— И по-твоему, он хочет привлечь к себе внимание?

— Да, именно так.

— Но зачем? Никому ведь неохота садиться в тюрьму.

Луди слегка отъехал на стуле назад, уперся ногами в край стола. Беззвучно рассмеялся и с отвращением помотал головой.

— А по-твоему, нормальный, заурядный человек может ударить женщину ножом в сердце?

— Нет, — сказал Хункелер.

— Вот видишь. Значит, он больной. Причем это вовсе не обязательно бросается в глаза. Возможно, он человек уважаемый, почтенный.

— Например, врач?

— Да, или видный художник.

Хункелер кивнул. Оба опять погрузились в размышления.

— Не знаешь, что делать дальше, а? — спросил Луди.

— Не знаю.

— Стало быть, придется ждать какой-нибудь случайности.

— А как обстоит с ночным турецким кафе на Бургфельдерплац? — поинтересовался Хункелер. — Нашел что-нибудь?

— Ты имеешь в виду «Анкару»?

— Да.

Луди снял ноги со стола, включил компьютер, отыскал нужный файл.

— Мы уже два раза проверяли это заведение. Все вроде бы легально.

— Чем они зарабатывают?

— Доставкой пиццы.

— А доктор Кнехт? — спросил Хункелер.

— Что ты хочешь знать?

— Как у него с финансами.

Луди опять беззвучно хохотнул. Вопрос, похоже, рассмешил его.

— Я знал, что ты об этом спросишь, и заранее навел справки.

Он нажал несколько клавиш и прочитал то, что выяснил о финансах д-ра Кнехта.

— Дела у доктора Кнехта обстоят не лучшим образом. Три года назад он развелся и выплачивает алименты жене и двум детям. К тому же купил яхту так тысчонок за двести франков. Она стоит у Эгины, а это тоже недешево. Доктору Кнехту срочно нужны деньги.

— Как ты все это выяснил, ангел мой? — спросил Хункелер.

— Профессиональный секрет, — отозвался Луди. — Об этом не говорят.

В этот вечер Хункелер уже в девять лег в постель. Слушал, как мало-помалу затихают в саду птичьи голоса. Почувствовал, как на кровать запрыгнула кошка, тихонько подобралась поближе и свернулась клубочком у него под коленками. Хедвиг прошла по комнате, но этого он уже толком не слыхал — уснул.

Наутро — в пятницу в девять — он вошел в приемную д-ра Кнехта. Г-жа Швааб нынче подвела губы помидорно-красной помадой и надела ярко-желтую блузку.

— Сегодня у доктора Кнехта для вас времени не найдется, — холодно сообщила она.

— У меня боли в животе. Наверно, простата.

— Простата не имеет отношения к животу.

— Но у меня боли. Мне необходима консультация.

Она равнодушно смотрела на него, будто он вовсе не комиссар полиции, а торговец-разносчик, норовящий всучить ей какую-то дребедень.

Хункелер охнул и схватился за живот.

Г-жа Швааб, полная ледяного презрения, жестом велела ему ждать. Он присоединился к остальным пациентам, а было их ровно двенадцать человек, все старше шестидесяти, все тщательно одетые. Немногочисленные мужчины, невзирая на жару, при галстуках.

Хункелер взял журнал, обосновавшийся тут с минувшей весны, и стал разглядывать фотографии сноубордистов в пушистом снегу высокогорья. Подняв глаза, увидел в дверях д-ра Кнехта.

— Госпожа Купфершмид, прошу вас, — коротко, тихим голосом произнес врач и прошел в кабинет. Химическая блондинка в красном платье встала, поправила прическу и последовала за ним. Никто не проронил ни слова.

— Жарко тут, верно? — сказал Хункелер.

Все разом испуганно встрепенулись, словно он чертыхнулся в церкви. Кое-кто перевернул страницу и снова углубился в чтение.

— Вы что-нибудь знаете про убийство? — спросил комиссар. — Что-нибудь видели?

Очередь замерла, всем явно хотелось спрятаться. На Хункелера никто не смотрел.

Немного погодя он услышал тоненький, монотонный женский голос, словно бы лепетавший какие-то бессмысленные слоги, — издавала их женщина, сидевшая в углу, в инвалидном кресле. Над нею склонился какой-то мужчина, взял ее за руки, стараясь успокоить. Однако она продолжала лепетать.