— Не думаю, — сказал Белопольский. — Мало ли что может случиться. Это не причина прекращать исследование вселенной.

— Арсен Георгиевич просил меня не рассказывать об этом в печати.

— Во всяком случае, это геройский подвиг, — сказал я.

— Еще что! — рассердился Пайчадзе. — Не говорите глупостей.

Мы долго не расходились в это утро (утро, конечно, только по часам), делясь воспоминаниями, говоря о будущем развитии звездоплавания и о нашем полете. Астрономические наблюдения, до этого дня не прекращавшиеся на корабле ни на одну минуту, были как будто забыты.

Но прошло часа три, и всё вошло в обычные рамки. Белопольский и Пайчадзе занялись наблюдениями. Камов принял дежурство у пульта.

Праздник закончился.

Но судьба захотела, чтобы этот день ознаменовался еще одним событием.

Произошла встреча, которая чуть не погубила наш корабль, но доставила большую радость нашим ученым товарищам.

— Осуществилась мечта астрономов Земли, — сказал Пайчадзе, когда всё уже кончилось. — На такое счастье даже в мыслях не смели рассчитывать. Теперь я самый счастливый астроном.

— Я тоже! — отозвался Белопольский. На его всегда хмуром лице сияла улыбка, а голос звучал непривычно мягко. — Теперь мне уже нечего желать. Кроме Марса, разумеется, — прибавил он.

Для меня это событие было исключительно интересно. Моя коллекция снимков обогатилась изумительными, уникальными кадрами. Благодаря тому, что я всегда держал мои аппараты в полной боевой готовности, мне удалось заснять всю эту необычайную, почти фантастическую встречу от начала до конца.

— Не будь вас, — сказал Камов, — мы, вероятно, не успели бы сделать ни одного снимка. Это было бы большим ущербом для науки. Помните, вы сомневались, оправдает ли ваша работа участие в полете? Одним только сегодняшним днем ваше присутствие на корабле оправдано.

Едва не ставшая роковой, встреча произошла в двадцать один час пятнадцать минут. Я только что собрался удалиться в каюту на отдых, когда неожиданно сработал автомат радиопрожектора. Дробный звон наполнил звездолет, и сердце невольно сжалось от сознания близости внезапно возникшей неведомой опасности.

С самого отлета с Земли еще ни разу не раздавался на нашем корабле грозный сигнал.

Стремительно пролетел мимо меня Камов и кинулся к пульту.

Я не бросился за ним, а остался там, где меня застала тревога. Пайчадзе, находившийся в этот момент у окна, застыл на месте, не спуская глаз с командира. Мое тело напряглось в ожидании команды, в готовности немедленно выполнить ее, какова бы она ни была.

Но никакой команды не последовало.

Корабль неожиданно вздрогнул, и меня с силой ударило о стену. Страшный грохот тугой волной ударил в уши. Мысль о катастрофе мелькнула на короткую секунду, а в следующую я уже понял, что случилось: Камов без предупреждения включил в работу один из двигателей. Впервые я услышал эту работу без шлема…

К счастью для нас, этот чудовищный грохот продолжался не более пяти секунд. Снова настала тишина, и я почувствовал себя свободным от неожиданной тяжести. У меня кружилась голова и сильно звенело в ушах. Я видел у пульта сосредоточенно-серьезное, но спокойное лицо Камова и понял, что неведомая опасность миновала.

— К левым окнам! — крикнул Сергей Александрович. — Мельников, к съемке! — И прильнул к перископу.

Я бросился к киноаппарату, вмонтированному в левую стенку корабля, и, еще ничего не понимая, молниеносно открыл объектив и включил ленту. Затем с лихорадочной быстротой схватил переносную камеру и открыл «свое» окно.

Сначала я ничего не увидел. Как всегда, темная бездна была усеяна бесчисленными точками немигающих звезд. Всё было как всегда.

Но вот, впереди нас, из-за борта корабля начала выступать ярко освещенная изломанная линия края какого-то исполинского предмета. Он быстро увеличивался в размерах, вырастая на глазах, и, казалось, со страшной быстротой несся прямо на корабль.

Я видел причудливые нагромождения скал, острые выступы, глубокие черные трещины — сверкающую в лучах солнца колоссальную гору, готовую раздавить маленький звездолет, который бесстрашно мчался ей навстречу.

Момент — и бесформенная глыба поравнялась с окнами корабля, закрыв собой всё видимое пространство. До нее было так близко, что, казалось, стоило протянуть руку, чтобы дотронуться до светло-серой поверхности, по которой, прыгая на выступающие скалы и проваливаясь в глубокие ущелья, с молниеносной быстротой промчалась тень нашего корабля.

Показался неровный, ломаный край, и вся масса как бы растаяла в пространстве позади нас. Видение исчезло с непостижимой быстротой. Снова спокойно сверкала звездная глубина мира. Необъятная пустота вновь распахнулась вокруг корабля, и казалось, что и не было никогда уродливого обломка, промчавшегося мимо и едва не прекратившего наш космический рейс.

Всё заняло не больше двадцати секунд.

Ошеломленный и даже, пожалуй, немного испуганный, я машинально перестал вертеть ручку и остановил автомат. Снимать больше было нечего.

Камов глубоко вздохнул. Его лицо было очень бледно. Он вынул платок и усталым движением вытер лоб.

— Что это было? — тихо спросил я Арсена Георгиевича.

— Астероид, — ответил Пайчадзе. — Одна из карликовых планеток, неизвестная земным астрономам.

— Мы первые увидели ее и… так близко, — сказал Белопольский.

— На подобную встречу был один шанс из миллионов, — сказал Камов, — но я никогда не прощу себе моего самоуверенного заявления, что она невозможна.

— Зачем так говорить? — сказал Пайчадзе. — Опасаться встречи с астероидом надо за орбитой Марса. Там их главный пояс. Вблизи орбиты Земли они редки. То, что произошло сейчас, совершенно исключительный, редчайший случай.

— Но этот редчайший случай мог стоить вам жизни, — сказал Камов.

— И вам также, — сказал Белопольский. — Предупредить подобное столкновение современная техника еще не в состоянии. Если бы оно произошло, то никто не был бы виноват.

Камов молчал несколько секунд.

— Вы, конечно, правы, — сказал он. — Я виню себя только в том, что говорил о невозможности встречи. Это полезный урок и не только нам, но и всем звездоплавателям будущего. Кто дежурит у пульта?

— Я, — ответил Белопольский.

— Продолжайте дежурство!

И с этими словами Камов покинул обсерваторию.

— Вы собирались отдохнуть? — обратился ко мне Пайчадзе, когда за командиром корабля закрылась дверь. — Идем вместе. На сегодня хватит. Ничего более интересного произойти не может.

Войдя в каюту, мы удобно расположились в своих сетках по обе стороны круглого окна.

— Я всё думаю о фразе Константина Евгеньевича, — сказал я. — Помните, он сказал, что современная техника не в состоянии предотвратить подобное столкновение… Но разве невозможно соединить радиопрожектор с каким-нибудь автоматом, который бы изменил полет корабля в случае появления препятствия, снабдить корабль подобием автопилота?

— Такого прибора нет, — ответил Пайчадзе. — Что возможно на самолете, — не возможно на космическом корабле. Не забывайте, — мы летим по инерции. Двигатели не работают. Чтобы изменить направление полета, надо включить их. Предварительно рассчитать, — столкнется появившееся тело с кораблем или нет, в какую сторону надо повернуть корабль, — никакой автомат не может. Пока не может, — прибавил он. — В будущем такой аппарат будет.

— Об этом я не подумал. Остается радоваться, что случай благоприятствовал нам.

— «Случай»! — повторил Пайчадзе. — У нашего командира верный глаз, твердая рука. В момент встречи я наблюдал один объект прямо впереди и, когда появилась эта маленькая планетка, заметил ее сразу после сигнала тревоги. Она находилась правее и выше линии нашего полета. Было неизбежно столкновение. Ее траектория пересекала путь корабля. Любой на месте Камова свернул бы в сторону, но Сергей только затормозил корабль, настолько, чтобы пропустить планету перед носом звездолета. Нужен безошибочный глазомер и большое хладнокровие, чтобы решиться на такой маневр. Учтите, — у него не было ни одной секунды на размышление.