— Подумаешь, факты! — хмыкнула Тонька. — Вон, к примеру, стоит банка сметаны — я люблю есть клубнику со сметаной. Это первый факт. Если я её уроню, то она разобьётся, и мне влетит от бабушки по первое число. Это второй факт.

— Это уже не факт, — заметил Санчо. — Это уже следствие. Печальное.

— Вовсе нет. Вот когда я вымажу в эту сметану нашего Мурзика, а бабушка воспримет это как факт, тогда и начнётся следствие. Очень печальное для Мурзика.

Санчо вздохнул. Логика была железной. Только Мурзика было жалко.

— Уж не намекаешь ли ты на то, что мы всё придумали?! — завёлся Макс. — И про заваленный булыжниками люк, и про чёрного вурдалака, и про летучих вампиров!.. А следы от сапог сорок пятого размера?! Ты ведь сама видела эти сапоги на чучеле! А фуражка? А железная дубинка, измазанная кровью? Это тоже выдумки?!

— Да я не о том… Я говорю, что факты, как и время, тоже можно относить туда-сюда. Возьмите дядю Гошу.

— Ну?

— Он целыми днями обедает, смотрит телевизор, разгадывает кроссворды… Это факт, да?

— Да.

— А на самом деле он сторожит полигон, — торжествуя закончила Антонина. — Бдит.

— Во-первых, сейчас он не обедает, не смотрит телевизор и не разгадывает кроссворд, а лежит в кровати с мокрым полотенцем на голове, — возразил Макс. — А во-вторых…

— Всё. Хватит. — Санчо стукнул рукой по столу. — Так мы ни к чему не придём. Давайте начнём, как положено у всех порядочных сыщиков, с мотива. Кому было выгодно запереть нас в блиндаже?

— Известно кому. — Макс сплюнул через левое плечо, трижды постучал по круглому столу и прошептал: — Чёрному Генералу. Хотя, конечно, всё это брехня…

— Вот именно, — констатировала Тонька. — Факт, что брехня.

— Тихо, тихо…

Санька достал из кармана огрызок карандаша, раскрыл блокнот и в начале чистой страницы написал: «Факты». А чуть ниже: «Факт первый. Некто закрыл люк и завалил его камнями с целью…». Здесь Знаменитый следопыт долго грыз карандаш, пока его наконец не осенило: «…с целью удушения оных».

— Чтобы, значит, из нас душа вон, — пояснил он.

— А потом некто послал чёрного вурдалака с целью угрызения оных, — продиктовал Макс. — И это факт второй.

— Откуда ты знаешь, некто его послал или не некто, — встряла Антонина. — Может, пёс сам по себе хотел вас укусить. И мотив у него был. Гуляла себе собачка по подземелью, о косточке мечтала, а тут свалились, понимаешь, на голову два лоботряса и сразу ну стрелять! Я бы на её месте тоже вас укусила.

— Да не собака это была! — вскричал Максим. — Оборотень! Вурдалак. Весь чёрный, а на лбу белая отметина — печать дьявола! И одно ухо висит.

— Постой, постой… — наморщила носик Антонина. — Кажется, этого вашего вурдалака я уже видела… Здоровенный такой?

— Угу. — Макс развёл руками. — С добрую корову.

— А ну-ка, за мной!

Антонина сорвалась со скамейки и помчалась к калитке, а потом вниз по улице до самой реки и остановилась перед домом номер шестьдесят шесть. Это был дом художника Захара Кирилловича Донского, имя и фамилию которого Антонина сократила до начальных слогов: получилось звучно и ёмко — художник За… Ки… Дон.

— Похож? — шёпотом спросила Тонька.

— Нет, — покачал головой Макс. — У Закидона голова как голова, и шерсти нет.

— Да я о собаке!

Только сейчас мальчишки заметили, что у ног старика лежит пёс — лохматый, чёрный, как смола, с белой отметиной на лбу. Даже левое ухо у него висело точно так же, как у подземного вурдалака.

— Не похож, — дёрнул себя за ухо Максим. — Тот был с корову, а этот и на телёнка не тянет. И на задних лапах он не ходит, и адского пламени в глазах нет. Точно, не похож.

Закидон, по своему обыкновению, разглагольствовал о жизни. На этот раз слушателей у него не было, и он вразумлял чёрного пса, называя его именем венецианского мавра.

— …А всё дело в том, Отелло, дурья твоя башка, — говорил он, — что в жизни не осталось ничего героического! Люди не понимают героев, не любят героев. А почему? А потому что герои слишком шумные, слишком активные, слишком требовательные! Герои задают вопросы, которые смущают простых смертных, потому что те не знают на них ответов, а во всём нужна мера. Ты согласен?

Отелло зевнул. Конечно же, он согласен. Конечно же, во всём нужна мера. Кроме еды.

— Ахиллес, Гектор, Персей… Скажу тебе, куриные твои мозги, что это всё выдумки. Может, и существовали люди с такими именами, но они были простыми смертными, как ты и я… То есть, как я. А потом их возвели в герои. А почему? А потому что людям нужны обманы, которым можно поклоняться. Верно, бревно ты неотёсанное?

Пес слабо вильнул хвостом. Мол, верно, старик. Я хоть и бревно неотёсанное, а тоже понятие имею. Возьми, мол, к примеру, соседскую болонку. Уж как ей поклоняются хозяева, уж как поклоняются!.. Педикюр делают! А та только хвостом виляет! Так и задушил бы! А что в этой болонке особенного?! А ничего. Шерсти клок и ледяное сердце, которое не в силах растопить даже огонь истинной любви. Я пробовал, знаю…

— Ложные герои, Отелло, ослиные твои уши, — сокрушённо вздохнул Закидон. — Вот что нужно людям. Возьми Геракла. Уж какой, казалось бы, боец-молодец. Настоящий герой, скажешь ты. И ошибёшься! Потому что такого проходимца, как этот древний грек, мир не видывал. Всё он что-то шустрил, что-то выискивал, доставал: то пояс царицы амазонок выторгует, то золотые яблоки Гесперид украдет… А эта история с авгиевыми конюшнями?! Позор…

Рыцари перемахнули через штакетник и под прикрытием куста сирени подобрались ближе. Они хотели убедиться, горит в глазах Отелло адское пламя или нет.

— …Потому что истинный герой вовсе не Геракл, а Авгий, дубина ты стоеросовая, — продолжал рассуждать Закидон. — Почему бы Гераклу самому не заняться скотоводством? Так нет же! Это для него не работа. Ему подвиг подавай. Хотя для некоторых любая работа — подвиг! И молчи! Даже не спорь со мной, бесстыжие твои глаза!..

Отелло послушно молчал и не спорил. Только язык высунул и дышал тяжело и часто. Ему было жарко. А глаза у него были вовсе не бесстыжие — грешил на него старый Закидон. Обыкновенные глаза с золотыми искорками, преданный собачий взгляд, и никакого адского огня. Это Санька видел определённо. А вот Макс не видел: ему мешала листва. Он осторожно подвинулся поближе к Санчо, и тут под его ногами предательски треснула сухая ветка. В ту же секунду Отелло сорвался с места и с лаем бросился на подозрительный шум. А клыки у него были белыми, как сахар, и длинными, как наконечники стрел. Мальчишки обмерли.

— Отелло! Стоять! — закричал старый художник — Ко мне! Эй, кто там прячется? А ну, выходи на белый свет!

Рыцари Золотого Льва, подталкивая друг друга, обречённо покинули своё укрытие. Пёс обстоятельно обнюхал каждого из них, отчего сердца мальчишек отчаянно затрепетали.

— Не бойтесь, — успокоил друзей Закидон. — Это он выясняет, кто из вас вкуснее.

— Мы невкусные, — заверил художника Санчо. — Кожа да кости. — Он покосился на пса и для убедительности добавил: — Так мама говорит.

Отелло насторожился, завилял хвостом.

— Не говори ему про кости! — всплеснул руками старик. — Его сегодня ещё не кормили, а кости для собаки, известное дело, — деликатес.

— А почему вы его не кормите? — подала из-за забора голос Антонина. — Не стыдно вам голодом собаку морить?!

— Так ведь собаку хозяин должен кормить, — пожал плечами Закидон. — А хозяин ещё не проснулся.

Пёс утратил к мальчишкам всякий интерес и снова улегся у ног художника.

— Так это не ваш пёс? — удивилась Антонина.

— Это мой пёс.

На крыльце появился высокий сухощавый мужчина в спортивном костюме. Лицо его было удивительное: большую часть занимал невообразимых размеров нос. Мальчишкам ещё никогда не приходилось видеть ничего подобного: огромный, пористый, с розовым бликом на кончике. Чтобы обхватить этот нос, понадобилось бы две руки.

Они как завороженные разглядывали это чудо и молчали. И мужчина тоже молчал и настороженно смотрел на мальчишек. Глаза у него были чёрные, несколько удивлённые, ещё окончательно не проснувшиеся и чуть испуганные, как будто мужчина ожидал от мальчишек какой-нибудь мелкой пакости. И спал этот тип до полудня!.. Всё это показалось Саньке крайне подозрительным. Он хотел тут же достать из-за пазухи блокнот и записать особые приметы незнакомца, но Отелло глухо зарычал, и Знаменитый следопыт решил отложить это занятие на потом.