2

В воскресенье 11 января 532 года на ипподроме всё было почти как обычно: люди следили за скачками, делали ставки. И только на трибунах зелёных царила тишина, чувствовалось напряжение, тревога и некоторое волнение, все знали, что должно произойти.

И вот димархи прасинов встали со своих мест и направились к ложу василевса. Впереди шёл Зенон Ситос.

Со своих мест венеты заметили шествие прасинов.

- Что бы это значило? – спросил, не к кому не обращаясь, сенатор Ориген, мужчина около пятидесяти лет, лысый, только на висках и на затылки виднелись седые волосы. Происходил он из старой римской знати. Его предки перебрались во Второй Рим два или три века назад. Он сидел на трибуне с сыном Проклом в окружении других сенаторов-венетов.

- Жаловаться идут, – сказал сидящий рядом с Оригеном сенатор Фотий.

- Да, довели прасинов до отчаянья.

- Хорошо, что их, а не нас, Ориген.

- Рано или поздно и до нас доберутся, – возразил Ориген.

- Не дай Бог, – Фотий перекрестился.

- Автократор считает, что мы созданы только для того, что бы платить налоги. А налоги брать они умеют и новые придумывают с дьявольской изобретательностью. Вон Каппадокиец, что придумал? Новый налог – аэрикон – цинично окрестив его «деньги из воздуха». Он померил расстояния между домами и с одних берёт налог за то, что дома стоят слишком близко друг к другу, а с других, что слишком далеко. А дома-то не передвинешь!

- Ты прав, Ориген, – сказал Фотий. - А налог диаграфи? Его по древнему обычаю взимали только в чрезвычайных ситуациях. А теперь – каждые полгода.

- Да-да, – согласился Ориген. – А прасинов просто откровенно грабят.

- Потому что они ещё и еретики-монофизиты, – сказал сенатор Аврамий, - не все, но большинство, а мы, венеты, как и нас августейший василевс, православные.

- Зато василиса Феодора благоволит монофизитам, – сказал Фотий. – Вон их сколько в Город понаехало! Целый дворец Гормизды им отдали.

- Может быть и правильно, что благоволит. Во-первых, они её, как говорят, когда-то выручили. Как, кстати, и мы, венеты. А во-вторых, разница между православными и монофизитами не велика. Они во всём православные, кроме одного. Они считают, что в Христе есть только одна природа – божественная. И нет человеческой. И что? Мы тоже считаем его Богом!

- Нет, кир Ориген. Если в Нём нет человеческого, значить он не мучился на кресте и не искупил грехи человеческие. Тяжело умирать, не зная, что воскреснешь! А мы все воскреснем!

- Хорошо Богу было умирать, зная, что через три дня воскреснет, – сказал Прокл.

Аврамий посмотрел на парня осуждающе, а Ориген сказал:

- Это богохульство, сын.

- Да я ничего, – пожал плечами Прокл. – Я так.

- В прошлом году наш василевс, – продолжил Ориген, обращаясь к Аврамию, - пригласил в Город монофизитских епископов, Фотий правильно говорит, целый дворец заняли, который, кстати, принадлежит Феодоре. Так ли он поддерживает православных?

- Поддерживает, – твёрдо сказал Аврамий.

- Поддерживают, – сказал Фотий. – Юстиниан поддерживает православных, а Феодора – монофизитов. Ортодоксы идут с жалобами к василевсу, а монофизиты жалуются василисе, а выгоду получают оба супруга. Это как если бы твоя супруга от какого-то бездетного дядюшки получила бы землю. И тебе бы с этого тоже была бы выгода, Ориген.

- Так же как и наоборот, – согласился Ориген. – Но с другой стороны, монофизиты выручили Феодору в Александрии. Она им просто благодарна. Память у неё хорошая. А наш василевс к ней прислушивается.

- Ещё, какая хорошая память, – сказал Фотий и перешёл на шёпот. - Вы знаете, когда наша василиса ещё не была василисой, а торговала своим телом и выступала в театре, многие ею пользовались. Но сейчас вы не найдёте ни одного, кто мог бы этим похвастаться.

- Так не мудрено. Больше пятнадцати лет прошло с тех пор.

- Меньше, – сказал Фотий, - но не в этом дело. Она их всех!

И он показал характерный жест.

- Наказание по грехам, – назидательно сказал Ориген, – не надо было ходить в такой театр и глазеть на обнажённое женское тело. Сидели бы дома около жены и смотрели бы не её тело, если заняться больше нечем. Тем более что сейчас Феодора ведёт себя целомудренно.

Ориген посмотрел на своего сына Прокла и добавил:

- Вот сын, не греши смолоду, что бы в старости не каяться. А то вот не бреешься, хвост отпустил…

- Все так ходят, отец ,– ответил юноша лет восемнадцати.

Тем временем прасины поднялись по лестнице к воротам. По обычаю, сам василевс не разговаривал с народом. Его устами был специальный человек – мандатор. И просители к нему обращались как к самому императору. Мандатор доложил, кто стоит перед императорской ложей.

Прасины выстроились цепочкой, что бы передавать разговор с василевсом на трибуны.

Зенон, подняв вверх голову, начал:

- Многие лета, Юстиниан-август, да будешь ты всегда победоносным! Меня обижают, о, лучший из правителей! И видит Бог – нет сил терпеть. Я боюсь назвать обидчика, ибо он венед, а я – прасин, а суды все на стороне венедов.

- Кто он? Я не знаю его, – устами мандатора ответили из императорской ложи.

- Моего обидчика, трижды августейший, можно найти в квартале сапожников.

- Вас никто не обижает!

В ложе императора находились ещё и его приближённые, и говорить мог кто угодно, а мандатор обязан был повторять всё, что слышал, поэтому отвечал он иногда невпопад.

- Он один-единственный, кто обижает меня. О, Богородица, ты единственная заступница моя!

- Кто он такой? Мы не знаем.

- Ты, и только ты знаешь, трижды августейший, кто притесняет меня! Кто желает зла мне и дому моему!

- Если кто и есть, то мы не знаем кто.

- Спафарий Калоподий притесняет меня, о, всемогущий, – выдохнул Зенон.

- Какое отношение имеет к тебе Калоподий?

- Кто бы он ни был – его постигнет участь Иуды! Бог покарает его, притесняющего меня! – в голосе Зенона послышалась угроза не только Калоподию.

И это поняли в ложе василевса:

- Вы приходите не смотреть скачки, а грубить архонтам!

- Тех, кто притесняет нас, – как заклинание повторил Зенон, – постигнет участь Иуды!

- Замолчите! Вы – иудеи, манихеи, самаритяне!

- Ты называешь нас иудеями и самаритянами? О, Богородица! Смилуйся над нами!

- Вы изобличаете себя как еретики!

- Кто не говорит, что истинно верует, владыка, проклятье тому, как Иуде!

- Вы окрещены в единосущного Бога!

Старшины прасинов с возгласом: «Я крещусь во единого!» стали дерзко осенять себя крестным знамением одним указательным пальцем, указывая тем самым на единосущность Бога, а не двумя перстами, как православные, указывая на двуединую сущность Христа. Трибуны повторили действия своих старшин.

- Если вы не успокоитесь, я прикажу обезглавить вас! – грозно вскричал, подражая голосу за спиной, мандатор.

Зенон смело глядя снизу вверх в запертую дверь, как в глаза императора, твёрдо произнёс:

- Каждый домогается власти, чтобы обеспечить себе безопасность! Если же мы, испытывающие гнёт, что-либо и скажем тебе, пусть твоё величество не гневается. Терпение – божий удел! Мы же, обладая даром речи, скажем тебе сейчас всё. Мы, прасины, трижды августейший, не знаем где дворец и как управляется государство.

Зенон намекал на то, что прасинов не допускают к власти.

- В городе мы появляемся только сидя на осле!

На осле по городу провозят преступников.

- О если бы это было не так, трижды августейший! – громко закончил Зенон.

Но в императорской ложе намёков не поняли или не захотели понять и мандатор ответил опять невпопад:

- Каждый свободен заниматься делами, где хочет.

- И я верю в свободу, – гордо сказал Зенон, - но мне не позволено ею пользоваться!

Старшины прасинов и трибуны одобрительно загудели.

- Будь человек свободным, – продолжил Зенон, - но, если есть подозрения, что он прасин, его тотчас подвергают наказанию!

- Вы не боитесь за свои души, висельники!

Зенон с отчаяньем понял, что сына ему спасти не удастся и, превозмогая душевную боль, он с горечью продолжил:

- Где здесь не правда? Запрети наш цвет и правосудию нечего будет делать! Позволяй убивать и попустительствуй преступлениям! Скажи – за что мы наказаны? Ты – источник жизни, карай, сколько пожелаешь! Воистину такого противоречия не выносит человеческая природа! Лучше бы не родился твой отец Савватий, он не породил бы сына-убийцу. Двадцать шестое убийство совершилось в регионе Земвге! Утром человек был на ристалище, а вечером его убили, владыка!

На трибунах прасинов поднимался зловещий грозный гул.

К воротам кафизмы подошли димархи венетов.

- На всём ристалище только среди вас есть убийцы! – взвизгнул старшина венетов Марсалий.

Трибуны прасинов возмущённо зароптали, а с трибун венетов послышались одобрительные возгласы.

- Ты убиваешь, а затем скрываешься, – толи к василевсу, толи к Марсалию обратился Зенон.

- Это ты убиваешь и устраиваешь беспорядки! – заходился в визге Марсалий. – На всём ристалище только среди вас есть убийцы!

- О-о-о!- возмущённо ответили трибуны прасинов.

- Это истина! – закричали с трибун венеты. – Нас тоже убивают!

- Владыка Юстиниан! Они кричат, но никто их не убивал – продолжил Зенон.

- Ложь! – кричали с трибун венеты.

- И не желающий знать – знает! – настаивал, повысив голос, Зенон. – Торговца дровами в Зевгме кто убил?

- Вы его убили! – ответил мандатор. Кафизма явно перешла на сторону венетов.

- Сына Эпагата кто убил, автократор?

- И его вы убили, а теперь клевещите на венетов, – ответила кафизма устами мандатора.

Прасины на трибунах взвыли, послышалась яростная ругань.

Зенон в растерянности не знал, что ответить на такую явную ложь, но собрался и громко сказал:

- Господи, помилуй нас грешных! Свободу притесняют! Хочу спросить тех, кто говорит, что всем правит бог: откуда такая не справедливость?

- Бог не ведает зла, – снова невпопад сказал мандатор.