Вскоре в местной печати появились разнообразные и многочисленные статьи, содержавшие суждения о новом королевском наряде, и я не пропустил ни одной из них, чтобы при чтении совершенствоваться в столь изысканном и многотрудном искусстве одевания. Эти письменные отзывы открыли мне глаза на многое из того, о чем Пауан в своих комментариях либо совсем умолчал, либо высказался очень тонкими намеками, желая кое-что оставить в тени, а быть может, и просто из-за нехватки времени, но вовсе не из-за незнания и недопонимания, в этом я абсолютно уверен. Итак, один из комментаторов пытался объяснить, что основная проблема «ложного караберне» и его крайне оригинального, если не сказать экстравагантного расположения, по его мнению, не могла быть осмыслена и постигнута, если не иметь в виду (по его выражению «не держать в голове») то обстоятельство, что существует определенная внешняя схожесть между «караберне» и «гарабреной», схожесть мнимая, кажущаяся, но приводящая к тому, что многие любители, недостаточно сведущие в тонкостях и секретах искусства одевания, путают эти два вида украшений, тем более что в стародавние времена существовало два вида «гарабрены»: правосторонняя и левосторонняя, из которых именно последняя имела наибольшее сходство с «караберне». По мнению комментатора, было совершенно очевидно, что украшение, похожее на «караберне», которому отдал предпочтение король, как раз и было создано в расчете на это сходство, но речь-то на самом деле шла не о настоящем «караберне», а о некоем скрещивании вышедшего из моды, почти объявленного вне закона «караберне» и старинной левосторонней «гарабрены»; из этих же заметок знатока я узнал, что тайна создания «гарабрены» (украшения, обязанного названием своему изобретателю, знаменитому модельеру, чье имя стало в истории искусства одевания настоящей легендой) была утрачена, разгадку ее очень долго и тщетно искали, и вот теперь нынешний монарх сумел в конце концов вернуть ей былой блеск и былую славу, правда, путем хитроумного «иносказания», преисполненного тончайшей иронии.

Но настало мне время покинуть эту страну, и я стал готовиться к отъезду, то есть я предпринял некоторые усилия, чтобы найти караван, которому предстояло пересечь пустыню в обратном направлении, и отправился на переговоры с купцами, чтобы обговорить условия моего путешествия вместе с ними. В королевстве Одевания мне не на что было надеяться в смысле карьеры, потому что для того, чтобы там преуспеть, как я понял из прочитанных книг, надо было иметь обширнейшие познания в области умения одеваться, которые я не мог бы приобрести и за многие годы, потому что подобных высот невозможно было достичь, если не купаться в море искусства одевания и не погружаться в его воды с головой с самого раннего детства.

Итак, однажды утром я собрался распрощаться с моим другом Пауаном, и вот тогда-то и состоялась наша последняя беседа. Я начал с того, что постарался высказать ему, сколь возвышенное чувство трепетного восхищения я теперь питаю к искусству одевания, а также поведал ему, как глубоко благодаря его бесценным комментариям и благодаря прочитанным мной суждениям других ценителей этого искусства я проникся мыслью, что король, создав увиденный мной новый наряд, удостоился чести встать в один ряд с самыми великими и прославленными мастерами в истории королевства Одевания и что с сего дня в этой стране начиналась новая эпоха, которая будет отличаться невиданной роскошью и пышностью одеяний и неслыханной изобретательностью их творцов.

«Ах, дорогой друг! – отвечал он мне. – Увы, нам пришло время расстаться, потому что вы должны уехать. Спасибо вам на добром слове, но увы… Ах, как бы я хотел, чтобы вы оказались провидцем, чтобы вы были правы! К моему великому горю, я должен вас разочаровать, должен вывести вас из заблуждения… К несчастью, искусство одевания в нашей стране пришло не к невиданному расцвету, а к невиданному упадку, и я опасаюсь, что вскоре у нас могут произойти некие события, которые будут иметь весьма серьезные, если не сказать печальные последствия. Я много думал и многое осмыслил после того злосчастного дня, когда взял вас с собой на Великую Королевскую Выставку. Среди придворных зреет недовольство, ходят всякие дурные слухи и кривотолки, но глухой ропот хоть уже и слышен, но все же еще сдерживается, потому что все многочисленные знатоки искусства одевания, в том числе и я, ваш покорный слуга, делают вид, что испытывают восторг от богатства фантазии и от гармонии королевского одеяния, но все эти восторги показные и поддерживаются лживыми доводами, от коих при желании легко можно не оставить камня на камне. В действительности же дела с каждым днем обстоят все хуже. Вы были свидетелем того, с каким пылом я защищал перед всеми придворными новое платье короля. Но делал я это по обязанности, я был неискренен, я лгал, лгал для того, чтобы предотвратить всплеск всеобщего возмущения, предотвратить бунт… Ведь никогда, никогда прежде одеяние короля не отличалось такой бедностью… Как бы вам подоходчивее объяснить… таким отсутствием даже не почтения к традициям и правилам, а просто отсутствием знаний. Короче говоря, отсутствием культуры одевания! На самом деле придворные были удручены и подавлены видом королевского платья, потому что никто и никогда еще не видел _;чтобы король был так плохо одет! Но следует сказать, что придворные по большей части столь невежественны, что мне не стоило большого труда заставить их переменить свое мнение, направить их мысли в нужное мне русло, мне даже удалось убедить всех строгих ценителей и знатоков, чьи суждения, опубликованные в печати, вы читали, в том, что необходимо последовать моему примеру, чтобы попытаться предотвратить, а вернее, отсрочить народные волнения, которые станут следствием всеобщего возмущения и брожения в умах. Вы помните, что я говорил, когда давал свои истолкования новизны королевского облачения? Я без устали превозносил до небес гений короля, позволивший ему соединить в костюме две, казалось бы, совершенно несочетающиеся детали, такие, как нижняя «биструлья» (которую обычно можно видеть лишь на легком летнем костюме) и «иверне» (которое вообще-то является принадлежностью верхней зимней одежды); я расточал витиеватые похвалы в адрес богатейшего воображения монарха, чье вдохновение заставило для пущей таинственности наполовину скрыть эти две детали воланом, обшитым кантом, да еще и сделать так, чтобы этот волан смотрелся как некое продолжение двойного «жиголона». На самом же деле при первом же взгляде на новое одеяние короля я поразился убогости его фантазии, потому что «находка», которую я так превозносил, в действительности была далеко не столь удачной, как это следовало из моих слов, преисполненных неумеренных лживых восторгов, ибо эта «биструлья» была всего-навсего лишь видом обычного трапизонда, только повернутого наоборот, в обратную сторону, и словно отраженного в зеркале! Но должен сообщить вам, дорогой друг, что именно подобная непростительная ошибка, которую все сочли настоящим нарушением правил хорошего вкуса, была совершена последним королем той проклятой династии, что правила страной в постыдную Эпоху Извращенцев, она стала причиной его падения, хотя и до него представители его династии много раз нарушали правила и покушались на традиции и устои искусства одевания.

Но чаша народного терпения переполнилась именно в тот момент, и он должен быть наказан за грехи своих предшественников, ибо на него указали как на главного преступника и виновника всех несчастий. Точно так же обстояли дела и по всем прочим деталям королевского одеяния, которые я вам расписывал с таким усердием и по поводу которых расточал столь неумеренные восторги, стараясь изо всех сил скрыть от вас и от окружающих свое разочарование и глубокое отвращение. На самом же деле мне не составило бы никакого труда в тот момент показать и доказать, что король из-за недостатка фантазии и из-за отсутствия вдохновения извлек на свет божий свои старые наряды и на их основе кое-как соорудил нелепый костюм, достойный клоуна, какого-нибудь Арлекина, попытавшись скрыть очевидное его убожество тем, что где-то ткани были нашиты обратной, изнаночной стороной, где-то были использованы грубые, бросающиеся в глаза швы, где-то гладкий креп был заменен дрогетом, то есть тканью с рисунком, а ратин – драпом, где-то из расшитого серебряными нитями бархата эти нити были выдернуты для того, чтобы заставить всех забыть о том, что эту ткань уже однажды использовали… и так далее, и тому подобное, без конца, без конца… Я мог бы разобрать его по косточкам, исследовать вдоль и поперек, разнести в пух и прах, но зачем? Разумеется, вам это трудно понять… Да, постичь, почему я, человек, чье суждение в сфере искусства одевания в нашем королевстве почитается наиболее верным, прибег к столь низкой лжи, иноземцу очень трудно, потому что это вообще выше человеческого понимания… Ах, друг, дорогой друг мой! Истина, ужасная истина состоит в том, что королю действительно больше нечего надеть! О, конечно, королевские склады, как и всегда, забиты редкими драгоценными тканями. Увы, это не имеет никакого значения! Ведь король облачается вовсе не в ткани, а в новые идеи, и основу основ его одеяния составляют не бархат и не шелка, а вдохновение, изобретательность, выдумка, побуждающая к дальнейшему созидательному творчеству, и, не побоюсь этого слова, гениальность. Но в ходе последней Великой Королевской Выставки стало очевидно, что у короля нет больше ни того, ни другого, ни третьего и что он всего лишь делает жалкие попытки замаскировать нелепые находки, сведения о которых он черпает в энциклопедиях, он тщится выдать в качестве своих новых идей идеи, преданные забвению по той причине, что они отвратительны в своей убогости! Иными словами, король – просто голый! Итак, дорогой друг, уезжайте скорее, бегите, спасайтесь! Надеюсь, вам удастся уехать до того, как грянет гром, когда истина станет слишком очевидной и когда разъяренная чернь бросится на штурм дворца. Не дожидайтесь, когда выступит в путь караван, с которым вы хотите совершить переход через пустыню, ибо, боюсь, будет уже поздно! Бегите один, лучше ночью, незаметно, чтобы ваше исчезновение не посеяло тревоги, и не направляйтесь в сторону пустыни, а держите путь в горы, где в лесах вы без труда найдете себе пропитание. Что касается меня, то я не могу бежать, ибо мой долг состоит в том, чтобы оставаться около нашего монарха до последнего, что бы ни случилось. Но в одном я уверен абсолютно твердо: это конец королевства Одевания, и как бы ни сложились обстоятельства, я проживу не дольше короля!»