Я первый проник в тайну торговцев солью, и это вполне естественно, потому что я был первым, кто, кроме них, посетил страну амазонок, разумеется, за исключением тех несчастных, что оказались в их власти в результате позорного пленения, но про них я могу сказать, что они не заслуживают нашего сострадания… Кстати, торговцы солью в самом начале, когда я только выразил робкое желание побывать в стране амазонок, приложили немало стараний для того, чтобы отговорить меня от этой затеи, стращая меня, естественно, тем, что амазонки схватят меня и превратят в раба, да к тому же подвергнут тем самым жестоким пыткам, которые торговцы расписывали в таких ярких красках и с таким великим мастерством, но я был твердо уверен в том, что ничего подобного со мной не случится. Но даже если бы со мной и произошло все то, о чем меня предупреждали торговцы, и даже если бы я знал, что так оно все и будет, мне бы это было совершенно безразлично, потому что у меня не было желания жить, потому что я утратил вкус к жизни после того, как трусливо, предательски бросил в беде своего друга Пауана и лишился своего драгоценного, своего незаменимого жилета из шерсти фландрина…

Я должен был оплатить путешествие под защитой торговцев солью, и заплатить очень дорого, ведь торговцы есть торговцы, и для них товаром является все, что можно продать за определенную цену (пусть даже им и не разрешено торговать ничем иным, кроме соли…). Да и кто бы узнал о том, что я им заплатил, что я у них купил право путешествовать вместе с ними, если подразумевалось как само собой разумеющееся то, что я никогда не вернусь из страны амазонок? К тому же разве скотоводы терзались сомнениями и испытывали угрызения совести, продавая торговцам быков, ведь всем было ясно, что торговцы покупали их с определенной целью, вероятнее всего, для перепродажи?

Итак, я узнал, что торговцы солью обычно разбивают лагерь на берегу реки и пускают быков пастись на тучных пастбищах совершенно свободно, даже не охраняя их. Жестокие амазонки никогда не нападали на купцов, ибо им было прекрасно известно, что если они хотя бы однажды сделают это, то купцы прекратят поставлять им соль, драгоценную соль, от которой они получают ни с чем не сравнимое наслаждение, соль, приводящую в восторг, повергающую в исступление… Всякий раз, когда торговцы появляются на берегу реки, чтобы совершить с амазонками торг, они убивают двух-трех быков, которых лично с великим тщанием выбирает главный среди торговцев, а затем развешивают шкуры для просушки на специальной изгороди, сооруженной из толстых ветвей каштанов. В следующий раз (а совершают купцы такие путешествия очень редко, не чаще одного раза в год) высохшие шкуры снимают, и остается их только разрезать и искусно сшить (в этом искусстве мастерицами своего дела являются жены торговцев), а потом наполнить воздухом, что тоже представляется мне делом нелегким; после чего быстро сооружают нечто вроде плота, привязывают к нему надутые бычьи шкуры и на этом своеобразном суденышке переправляются на другой берег реки сами торговцы с товаром, а мулы остаются пастись со спутанными ногами на пастбище, и там за ними приглядывают жены торговцев, которым прекрасно известно, что, если бы их мужья не доставляли амазонкам драгоценную соль, эти свирепые воительницы их бы тотчас же всех перебили, так как амазонки не любят мужчин, но все же сдерживаются и не причиняют им особого вреда хотя бы ради сводящей их с ума соли, что же касается представительниц женского пола, то здесь можно смело утверждать, что один вид женщин, отличающихся от них самих и в их глазах представляющихся существами низшими, едва ли не умственно отсталыми, повторяю, один вид женщин, не принадлежащих к их племени, мог бы привести амазонок в такую дикую ярость, что они бы их всех истребили, не ведая пощады. Вообще-то жены торговцев солью – женщины недоверчивые и ревнивые, но они безропотно соглашаются ждать мужей, отправившихся на другой берег, и вне зависимости от того, верят они или не верят рассказам своих благоверных, ни одной из них ни разу даже в голову не пришло ради призрачной и жалкой надежды развеять некие свои подозрения отправиться за реку, рискуя и своей собственной жизнью, и заработком кормильца большой семьи.

Итак, торговцы переправляются через реку, а на противоположном берегу их уже поджидают сгорающие от нетерпения амазонки, бесстыдно выставившие напоказ из-под коротких лат единственную грудь. О латах же могу сообщить вам, что это единственный предмет одеяния амазонок, и представляют они собой нечто вроде пластины, сплетенной из тонких побегов тростника, но переплетенных столь крепко, что копье со стальным наконечником с трудом пробивает эту «броню». Амазонки быстро перегружают тяжелые мешки с солью в так называемые седельные кобуры своих строптивых лошадей, затем расплачиваются с торговцами золотом, несколько тусклым, но все же достаточно доброкачественным, после чего они, в том случае, если пребывают в хорошем расположении духа, могут добавить к оговоренной плате несколько ожерелий и немного поболтать с торговцами, которых постепенно довольно хорошо изучили. Амазонки рассказывают собеседникам всякие ужасные пикантные истории, ибо они догадываются, сколь падки именно на такие истории торговцы, сколь жадно они им внимают и как хотят они услышать побольше (до такой степени возбуждаясь, что даже соглашаются немного снизить цену на драгоценный товар). Вдоволь наговорившись, амазонки пускают лошадей в галоп и несутся по направлению к своей деревне, издавая на скаку пронзительные крики, а купцы возвращаются на противоположный берег, еще внутренне содрогаясь от ужаса (ибо ни один из них, даже самый смелый и закаленный в опасных путешествиях, не пересекает реку без смутных опасений и дурных предчувствий), но в то же время торговцы приходят от встречи с гордыми амазонками в сильнейшее возбуждение, и люди поговаривают, что у жен торговцев нет никаких оснований сетовать по сему поводу.

Что касается меня, то я сидел тихо-тихо, спрятавшись между двумя мешками с солью, и, конечно же, испытывал некоторый страх в ожидании первого контакта с амазонками, хотя и не подавал виду, что побаиваюсь их. Однако, к великому удивлению торговцев, приготовившихся к тому, что они станут свидетелями моей скорой гибели, как только я ступлю на берег, а быть может, приуготовлявшихся и к чему-то худшему, но в любом случае опасавшихся того, что мое появление вызовет у амазонок взрыв ярости, амазонки, увидев меня, лишь слегка подивились моему внешнему виду и принялись весело смеяться и над моим тщедушным по их понятиям и меркам телом, и над моими голубыми глазами, и над моими светлыми вьющимися волосами, ибо ничего подобного они прежде никогда не видели, так как в тех краях глаза и волосы у всех обитателей черны как агат или смоль. Потом они без тени стыда и смущения проявили чрезвычайный интерес к размерам моего мужского достоинства и дошли в своем бесстыдстве до того, что расстегнули у меня на штанах ширинку, чтобы потрогать член, взвесить его на ладони, и в конце концов, к моему неописуемому стыду и столь же неописуемому ужасу, разразились громким смехом, и все это происходило на глазах у торговцев, смущенных и растерянных, сначала не знавших, как себя вести в подобных обстоятельствах; правда, потом купцы, слегка придя в себя, предпочли последовать примеру амазонок, то есть принялись хохотать во все горло, чем еще больше усугубили мое смущение, которое мне в данной ситуации никоим образом нельзя было выказывать. Конечно, самолюбие мое было уязвлено довольно сильно, и в других обстоятельствах ради защиты своей чести я бы без колебаний рискнул жизнью, но тогда я не мог выказать даже малую толику недовольства, потому что хотел провести несколько дней среди амазонок, а не возвращаться вместе с купцами на противоположный берег. Услышав мою просьбу, амазонки были несказанно удивлены, но после непродолжительного замешательства их предводительница приказала, чтобы мне приготовили циновку под открытым небом, под выступом скалы, и потребовала, чтобы я поклялся не делать ничего против их воли, в особенности же я должен был клятвенно обещать не пытаться проникнуть в их хижины, а также обещать выполнять все их приказы и требования беспрекословно, без пререканий и обсуждений. Предводительница еще раз повторила, что я не должен ни в коем случае пытаться проникнуть в их жилища, ибо туда доступ мужчинам категорически запрещен. Но почему амазонки проявили ко мне такую благосклонность и выказали такое великодушие? Подобный поступок поверг торговцев солью в замешательство, они ничего не понимали и испытывали смешанное чувство недоумения, смущения… даже с некоторой примесью разочарования. Я же как раз именно на такой исход моего предприятия и рассчитывал, основываясь на своих обширных познаниях нравов и обычаев различных племен и народов, ибо я уже немало поскитался по свету и многое повидал. Итак, я был уверен в том, что, сколь бы дикую жестокость ни проявляли амазонки во время своих набегов на земли соседей, они бы ни за что на свете не дали бы даже волосу упасть с моей головы, потому что, по их понятиям, я был их гостем, раз добровольно к ним пожаловал, и они не могли отказать в гостеприимстве тому, кто к ним пришел с миром и кто учтиво попросил у них дозволения провести некоторое время в их владениях. Простодушные купцы могли бы испробовать сей метод на собственном опыте задолго до меня, потому что амазонки не тронули бы никого, кого посчитали бы гостями, но ни один из них об этом не подумал.