- А мне еще раз встретиться с ним довелось, когда он у себя в Кремле подводников собирал, - удовлетворенно сказал Плескач. - Он тогда крепкий совет нам, подводникам, дал. В этом совете была прямо вся тактика нашей подводной войны изложена. Так и стараемся воевать…

- Много мы навоюем с такими походами, как сейчас! - воскликнул Мельничанский. - Обнаруживать себя нельзя, в торпедную атаку выйти нельзя. Другим на базе за потопленные транспорты будут жареных поросят подносить, а мы облизывайся .

- Ну, отдохнули - и хватит! - вдруг перебил Плескач. И произнес не громко, но раздельно, отчеканивая каждое слово:

- Снимайтесь с якоря!

- Есть! - ответил Логинов, приказав дать сигнальный звонок, и четко скомандовал: - По местам стоять, с якоря сниматься!

Подводники кинулись к своим боевым постам. Изо всех отсеков доносились повторяемые экипажем слова команды: «С якоря сниматься!» Затем наступила тишина. Только где-то в магистралях шипел сжатый воздух; корпус лодки, чуть дрожа, резонировал на подергивания убираемого якоря, урчала вода, в центральном посту приглушенным молодым баском распоряжался механик.

Гвардейская подводная лодка «Северянка» выходила в море.

Подлодка в сизом сумраке карабкается на вал и скользит вниз, зарываясь носом в воду.

Вокруг всхолмленное море мрачной синевы - синевы вороненой стали; волны - с загнутыми белыми гребнями. Пенный след стелется, быстро теряясь за кормой. Черная громада облака ползет из мрака навстречу и обваливается хлопьями липкого снега.

- В центральном! - хрипло кричит вахтенный в люк.

- Есть, в центральном!

- Пошел густой снег… Видимость два кабельтова.

- Есть!

Снег летит над головами сигнальщиков. Сигнальщики в тугих, лаковых от влаги черных шлемах со спущенными на лица масками, одетые с ног до головы в блестящую мокрую черную кожу, похожи на морских львов. Они привстали над рубкой и ловко ластами рукавиц прикрывают бинокли, вглядываясь вперед.

Орудие и леера давно уже покрыты льдом, антенны провисают длинными тяжелыми сосульками. Из люка вылезает моторист с ведром.

- Товарищ лейтенант, разрешите выбросить мусор?

Вахтенный офицер молча кивает в ответ.

Моторист осматривается, выбирая подветренный борт.

Ветер уносит лоскутки газет, хлебные корки, консервные банки.

Банки тщательно пробиты насквозь: они обязательно должны затонуть, чтобы не осталось следа для противника. Падают и взлетают, ухватив добычу, чайки.

В зубах у моториста цыгарка, лицо его утомлено: бессонная ночь, вкус соляра во рту, несмолкаемый рев дизеля в ушах - все обыкновенное для подводника дело.

С норда веет холодным дыханием вечных льдов. Но все же здесь теплее, чем на континенте. Днем, когда

Д изредка пробивается солнце, воды густеют в ярчайшей ультрамариновой синеве Гольфстрима - океанской реки, несущей живительное для севера Европы тепло от самых берегов Флориды.

Лодка штормует. Могучий океанский вал накрывает ее своим крылом. Вода на морозном ветру кажется совсем теплой, а соль будто изморозью оседает на лице и на одежде; кристаллики соли поблескивают в углах глаз и на ресницах…

Тепло от Гольфстрима, и штормы тоже от Гольфстрима. В норвежской лоции я читал про наше Баренцево море: «Причина частых штормов и их силы - изумительное распределение температур. Средняя температура на внешней кромке Лофотенских островов на двадцать семь градусов выше средних температур, наблюдаемых в этих широтах в любой точке северного полушария. Таково влияние теплых вод Гольфстрима. И в то же время внутри Финмаркенского плоскогорья мороз бывает иногда так силен, что замерзает ртуть. Природа устроила здесь словно огромный котел рядом с огромным конденсатором пара. И эта титаническая паровая машина работает, производя чудовищно неправильные удары - штормы».

Океан кипит, и линия горизонта с мостика лодки кажется зазубренной; она живая, она все время шевелится, по ней перемешаются острые вершины далеких гребней. Там может неожиданно появиться вражеский корабль. А совсем рядом могут встретиться мина и перископ немецкой подлодки.

Может угрожать и небо: вывалится вдруг из облаков с приглушенными моторами фашистский пикировщик е бомбами, пушкой, пулеметами. Все может быть!

Но пока горизонт чист.

Во время шторма рубочный люк прикрыт. Каждые полчаса голос из переговорного шланга монотонно выкрикивает снизу:

- На мостике!

- Есть, на мостике! - настораживается вахтенный офицер.

- В лодке все в порядке!

- Есть, в лодке все в порядке!..

Так и идет час за часом вперед «Северянка», пробиваясь сквозь шторм и снег к фиорду…

С группой разведчиков в одном из отсеков беседовал Плескач.

- Лет двадцать тому назад, друзья, служил я боцманом на одной подводной лодке. Интересная в своем роде это была лодка - задним ходом она шла быстрее, чем передним, все прямо диву давались. Царство ей небесное - давно уж старушку на металлический лом разобрали… А шефом была у нас швейная фабрика. Славные девушки на фабрике этой работал». Некоторые из них, в порядке шефства, должно быть, за наших ребят замуж повыходили - и хорошо. До сих пор счастливо живут… Приходит однажды девушка с этой фабрики к нам на лодку, спрашивает:

- Где ваш боцман?

А я тогда совсем молоденький был. Напыжился, отвечаю, важно:

- Я боцман.

Она смеется.

- Какой ты боцман?..

Я даже обиделся. А команда рты разинула, ждет, что дальше будет.

- Пожалуйста, - говорю, - я любые тросы срастить могу, любые узлы тебе вывяжу. На горизонтальных рулях стану - и не почувствуешь, как лодка на глубины пойдет. Не веришь?.. Можешь ребят спросить. Ребята, кто у нас боцман?

- Вы, - отвечают ребята.

Разочаровалась девушка.

- А я думала, - говорит, - боцман высокий, да могучий, да с большущими усами.

- Вы бы так и сказали, - смеюсь я в ответ, - что просто усатого человека вам надо!..

Улыбнулась и она.

- Не сердитесь, парень. Раз боцман - получайте!.. И достает красивый алый шелковый кисет и трубку.

- Курите, боцман! Это от- меня.

Смотрю, на кисете вышито: «Боцману подшефной подлодки - от Людмилы Зеленкиной». А я и не курил тогда. Не стал огорчать Людмилу - принял ее подарок. Дружили мы с ней потом, в кино вместе ходили, только недолго - перевели нас оттуда в другую базу. Вот с тех пор я и курить начал. Лет шесть курил людмилину трубку. Потом однажды забыл я ее на разножке в отсеке, а кто-то из ребят сел и раздавил. Очень я тогда горевал.

- Бывает, конечно, что кое-кто из морячков не то что усы, а даже бачки носит, - сказал один из разведчиков. - Но командующий флотом наш об этом вполне определенно высказался. Остановил как-то на улице мичмана с бачками и говорит:

- Знаете, товарищ мичман, вы мне куда больше без этих бачков нравитесь…

Пришлось сбрить бачки - всякому хочется своему командующему нравиться!..

Помолчали.

- Чистота у вас, - сказал другой разведчик. - Пылинки нигде не найдешь.

- Флотская служба всякой - и белой и черной - работы требует, на корабле нянек и уборщиц нет, - подхватил старшина-подводник - Особенно не люблю я, когда иной молодой матрос говорит мне: «Я устал». А с чего устал? Четыре ведра воды, видите ли, из трюма вытащил! Да я тебя еще сорок ведер заставлю вытащить, да тяжести после этого таскать, да после всего вместо отдыха на вахту поставлю! И ты же мне за это потом благодарен будешь!

- Все мы на флоте службу с малого начинали, черной работой не гнушались, - сказал боцман Шапочка. - Любого адмирала спросите, он подтвердит: «Иначе нельзя адмиралом стать». Л просто дельным человеком, настоящим мужчиной разве иначе станешь?.. Флот вялых белоручек не терпит. Зато если парень флотскую закалку получил - всем образец!

- Одним словом, труд для молодого человека - великая сила. Победительная сила - где бы то ни было, в море или на берегу… - закончил Плескач вставая.