Генералы переглянулись, смогли затушить в себе всю ту злобу, что проявилась в них моим ответом, и Корнилов сказал:
- Что же, союзник это тоже неплохо. Через полчаса состоится военный совет, и вы на него приглашены. Пока, можете быть свободны.
Коротко кивнув, я покинул комнату, вышел на улицу и прошелся по поселку. Где-то рядом лазарет и постоянно привозят раненых. Куда-то скачут посыльные, и кругом царит суета в смеси с неразберихой. Как человек военный я вижу, что порядка в расположении добровольцев немного и искренне удивляюсь тому обстоятельству, как они до сих пор уцелели. Видимо, велика их удача. Хотя, бессмысленное передвижение по зимним степям и размен одного офицера на трех большевиков, удачей назвать сложно. Кое-что я уже узнал от конников Эрдели, с которыми добирался к Гнадау, и выводы о героическом "Ледовом походе", для себя уже сделал.
В армии, которая покидала Новочеркасск, было около трех тысяч бойцов. Сейчас, несмотря на постоянное пополнение офицерами, студентами и юнкерами, которые присоединялись к добровольцам в населенных пунктах, через которые они проходили, в строю только две. Все остальные остались в степных просторах, а каков итог всего их похода? На мой взгляд, очень плачевный, и за два с половиной месяца, не достигнуто ничего. Казаки за ними как не шли, так и не идут, красные на Кубани усилились, и если бы не мое появление, то, скорее всего, Екатеринодар самостоятельно они не взяли и были вынуждены брести дальше по кубанским просторам в неизвестном направлении.
Да, чего говорить, если даже элементарная разведка не налажена, и командование не знает, что творится в соседних станицах. Про события на Дону или в совсем уж далекой Центральной России и говорить нечего. В армии куча генштабистов и генералов, а продвижение по степи, шло не по картам, а наобум и с проводниками. Черт, если у нас такие генералы в Великую войну командовали, то становится понятно, почему так бездарно были спланированы боевые фронтовые операции, в которых солдаты пачками в землю зарывались. Правильно в одной из газет было сказано, что у нас отличные кадровые солдаты, хорошие офицеры и, в большинстве своем, бездарный генералитет. Ладно, забудем войну с германцами и турками, и вернемся к реалиям войны гражданской. Что будет, если эти генералы подомнут под себя Кубань, а затем и Дон? Как они будут воевать? Думается мне, что так же, как и в старину, до тех пор, пока у них офицерский и людской ресурс не исчерпается.
До военного совета оставалось совсем немного времени, я хожу и размышляю о всем происходящем вокруг и, неожиданно для себя, на окраине поселка услыхал старую казацкую песню, которую в несколько голосов тянули три или четыре человека:
"Зажурылысь чорноморци, что нигдэ прожиты,
Найихала московщина, выганяе с хаты.
Ой, годи вам чорноморци, худобу плодыты,
Ой, час пора вам, чорноморци, йты на Кубань житы.
Идуть нашы чорноморци, та, й нэ оглядаються,
Оглянуться в ридный край - слизьмы умываются".
Печальную песню останавливает грубый окрик:
- Прекратить!
Заинтересовался я, что же это такое происходит. Обхожу аккуратный немецкий домик и в вечерних сумерках вижу следующую картину. Возле стены стоят шестеро пожилых дядьков, вида самого казацкого, а напротив них десять молоденьких солдат и офицер-доброволец в шинели без погон.
- Что здесь происходит? - строго спрашиваю я.
Офицер оборачивается, кидает взгляд на мою серую походную черкеску, без знаков различия, и неохотно отвечает:
- Дозор поймал вооруженных казаков, которые от Екатеринодара шли. Наверное, красные разведку выслали или посыльных за помощью отправили. Генерал Деникин приказал их расстрелять.
Оборачиваюсь к казакам и спрашиваю теперь уже у них:
- Это правда?
- Та ну, - отвечает один из них, седоусый казачина в порванном бешмете. - Мабилизованные мы, из Тенгинской станицы. С красными не схотели оставаться, и домой пошли, а тут нас патруль остановил. Мы сдались без боя, а нас расстреливать. Как же так, гаспадин ахвицер?
- Отставить расстрел! - командую я добровольцам.
- У меня приказ, - отвечает офицер, - и пока нет его отмены, я продолжу его исполнение. Кроме того, я не знаю, кто вы.
- Я войсковой старшина Черноморец, который привел отряды казаков вам на помощь и в моих отрядах, полтысячи земляков этих людей, - кивок на стоящих у стены дядьков. - Вы, хотите, чтобы завтра они повернули своих коней и ударили на вас?
- Господа офицеры, в чем дело? - из-за угла появляется генерал-майор Романовский.
Объясняю ему ситуацию, он хмурится и дает распоряжение приостановить расстрел. Вместе мы покидаем место несостоявшейся казни, и идем в штаб. Снова маленькая комната, здесь собрались Корнилов, Алексеев, Деникин, Марков и донской генерал Африкан Богаевский. Романовский присаживается за стол, а я, один, стою в центре комнаты, и все высокопоставленные чины Добровольческой армии смотрят на меня с некоторой неприязнью. Был бы я духом послабей, то упал бы перед ними на колени и попросил их простить меня за нежелание подчиниться Корнилову, а с другой стороны, если бы духом был слаб, то и люди за мной не пошли и не смог бы я к Екатеринодару пробиться. В общем, я чуть усмехнулся и, никого не спрашивая, молча взял от стены стул, подвинул его к столу и присел. Наглость - второе счастье, и сейчас, я нужен генералам, а не они мне, так что может войсковой старшина позволить себе покуражиться, пока момент хороший.
Генералитет поскрипел зубами, смолчал, и появились еще три участника военного совета, не знаю, заранее ожидаемые или приглашенные специально из-за меня. Первый, председатель кубанского правительства Лука Лукич Быч, типичный чиновник Российской империи выдвинутый наверх смутным временем революции, немного демократ, немного самостийник, а в целом середняк. Второй, войсковой атаман Кубанского казачьего Войска полковник Александр Петрович Филимонов. Отличнейший тыловик и администратор, хозяйственник, который мог за сутки сформировать и укомплектовать всем необходимым строевой конный полк кубанцев и отправить его на фронт. К сожалению, без всякого боевого опыта, великолепный тыловик, но и только. Третий, несколько сутуловатый и низкорослый генерал-майор в черной черкеске, по виду, более напоминающий кавказского горца, чем казака. Этого человека я ранее никогда не видел, но догадался, что это Виктор Покровский, знаменитый летчик Великой войны, всего за два месяца из штабс-капитанов выскочивший в генерал-майоры.
Кубанцы входят, рассаживаются, и начинается военный совет. Корнилов встает и очень мрачно обрисовывает положение Добровольческой армии и находящегося у него в подчинении отряда Покровского. Боеприпасов нет, снаряжения нет, раненых очень много, а от моря на помощь к Екатеринодару спешат вызванные Автономовым части Красной Гвардии, отряды матросов и интернационалистов. На то, чтобы освободить столицу Кубани от большевиков есть еще два-три дня, а иначе гибель. План Корнилова прост: мои отряды наносят удар со стороны станции Пашковская, Эрдели и Покровский наступают с севера, генерал Казанович с запада, полковник Неженцев с корниловцами пробивается к Черноморскому вокзалу, а все остальные части добровольцев идут как их резерв. Закончил свое выступление командующий Добровольческой армией такими словами:
- Господа, я считаю, что отход от Екатеринодара будет медленной агонией армии, так лучше с честью умереть, чем влачить жалкое существование затравленных зверей. Нам остается только уповать на Бога и силу духа русского воина. Победа или смерть, а иных путей для нас нет.
Красиво выступил генерал и правильно, есть, за что его уважить. После командующего начались выступления его сподвижников. Каждый говорил одно и то же, но при этом был краток, и это очень неплохо. Единственный, кто выбился из общего ряда, генерал Марков, который предложил для подъема настроения в кубанских частях, состоявших преимущественно из мобилизованной и необученной молодежи окрестных станиц, войсковому атаману и всему правительству Рады завтра взять винтовки и идти в атаку вместе с ними. Как ни странно, ни Быч, ни Филимонов, против не были. Как я узнал позже, в боях под Ново-Дмитровской они уже ходили в штыковую атаку против красных, не трусили, показали себя вполне прилично и уцелели.