Пол спустился вниз со мной. Перед дверью каюты он остановился, нахмурясь и глядя на письмо, которое держал в руках.

— Я хочу зайти к Леде и посмотреть, не спит ли она еще. Скорее всего, она не спит. — Он слегка замялся. — Боюсь, что именно я явился причиной ее головной боли. Она очень расстроилась, когда я сказал ей о нас.

Я прикусила губу.

— Мне очень жаль, Пол. Я хотела бы… Я никогда не думала…

Он обнял меня:

— Тебе не в чем винить себя, дорогая. Я уже говорил тебе, что не был влюблен в Леду. Я никогда ни в кого не был по-настоящему влюблен, пока не появилась ты. Теперь в мире для меня не существует никого, кроме тебя. — Он наклонился и поцеловал меня долгим, глубоким поцелуем, как будто подтверждая свои слова. — Мы поговорим завтра. Не смотри так взволнованно и грустно, Стейси. Все будет хорошо, я тебе обещаю. — Он поднял мое лицо за подбородок. — Я люблю тебя.

— Я люблю тебя, — сказала и я. Хотелось бы верить, что эти три слова могли все разрешить. Как заклинание или какие-то волшебные слова. Но где-то в глубине души я знала, что слов недостаточно.

Я проснулась на следующее утро и обнаружила, что погода изменилась, будто некое предзнаменование. Небо стало серым, ветер трепал канаты и навесы, на море вздымались быстрые и бурные волны. После жары и неизменно солнечных дней все почувствовали, как понизилась температура, и кинулись надевать теплые свитеры и прочие шерстяные вещи.

«Мы поговорим завтра», — пообещал Пол, и я ждала, что он улучит момент и позовет меня. Однако вместо него появилась Леда. Она бесшумно вошла в салон, где мы обычно обедали и куда я привела Ники, чтобы он мог спокойно разложить свои рисовальные принадлежности на столе, не беспокоя остальных гостей. Василис и его компания тем временем собрались в главном салоне и читали газеты, купленные накануне на Родосе.

Она вошла тихо и молча стояла рядом, пока я не подняла глаза и не сказала несколько смущенно:

— О, Леда! Ты себя чувствуешь лучше? Я хочу сказать, голова прошла?

Она сухо кивнула и ответила:

— Да, мне лучше. Я хотела бы поговорить с тобой, Стейси.

Я взглянула на Ники, увлеченного книжкой для раскрашивания. Он склонил набок голову и высунул от усердия кончик языка. Потом встала и указала на кресла под иллюминаторами, подальше от Ники.

— Давай сядем вон там. — Ники проводил нас вопросительным взглядом, и я улыбнулась и сказала: — Все в порядке, малыш. Я не ухожу. Тетя Леда и я поговорим вон там.

Мы сели на мягкий диван, тянущийся вдоль изогнутых стен салона, и с нарастающей тревогой я стала ждать, когда Леда начнет разговор.

Она сидела, глядя на меня и теребя край обшитого кружевами белого платочка тонкими пальцами. Когда она подняла глаза, я увидела под ними темные круги, будто она плакала, и почувствовала укол совести.

Наконец она нерешительно заговорила:

— Пол сказал мне, что любит тебя и что ты любишь его. Это так?

Я кивнула:

— Да, так случилось. — Я не знала, что еще сказать. Сказать, что я сожалею, что надеялась — для нее это не будет большим потрясением? Это было бы неуместно.

— Я тоже люблю его.

Она говорила спокойно, но так настойчиво, что каждое слово, казалось, звучало, как звук пули, попадающей прямо в сердце. Я со страхом взглянула в сторону Ники, но он продолжал спокойно раскрашивать свои картинки.

— Мне очень жаль. Я не знала этого. Я считала, как сказал Пол, что вы привязаны друг к другу из-за взаимных семейных связей.

— Я люблю его, — снова сказала Леда. — И Пол любит меня. Да, любит. — Она продолжала, тщательно выговаривая слова и игнорируя мое протестующее движение: — Было решено, что мы поженимся. Мне никогда не приходило в голову, что я могу выйти замуж за кого-нибудь еще, кроме Пола. Хотя он так долго отсутствовал на острове, я думала о нем каждый день и каждый день молилась, чтобы он вернулся жить на Меленус и мы поженились бы. Он вернулся, и наша дружба возобновилась. Привязанность между нами стала глубже. Это был всего лишь вопрос времени, я знала точно, и он попросит меня стать его женой. — Голос ее стал тише, и в нем зазвучала горечь. — А затем приехала ты, и все переменилось.

— Это неправда. Я… пожалуйста, не думай, что я хочу быть злой, но Пол сказал мне, что не любит тебя, хотя очень к тебе привязан. Мой приезд не играл никакой роли.

Леда вытянула вперед руку, возражая:

— Нет, это не так. Пол жалел тебя, сочувствовал от всего сердца, потому что ты вдова Алексиса и потому что ты так красива. — Она кивнула. — Да, это так. Ты привлекла его. Но если ты уедешь — вернешься в Англию, — он тебя забудет, а я тем временем буду ждать его. — Она стиснула руки, будто в мольбе. — Пожалуйста, Стейси, уезжай. У тебя была любовь Алексиса, у тебя… — На мгновение ее голос, казалось, дрогнул. — У тебя есть Никос. Пожалуйста, уезжай и оставь мне Пола.

Я не знала, что ей ответить. Меня охватили сомнения. А вдруг то, что она мне сказала, правда? Что Пол испытывает ко мне всего лишь мимолетную страсть, своего рода ослепление? Может быть, так же мимолетно и то, что я чувствую к нему? Мы знакомы — сколько? Месяц, два месяца? Они с Ледой знают друг друга всю жизнь. Разве у греков принято жениться по любви или их браки все же основываются на сильном физическом влечении, а также на желании семьи, ее дружеских связях и полученном воспитании?

Допустим, то, что я испытываю к Полу, всего лишь результат трех лет немого шока после гибели Алексиса. Как принцесса в сказке, я была возвращена в жизни поцелуем. Подобно Персефоне, я вернулась из темноты зимы к свету весны и снова научилась любить.

Пол сделал это — он спас меня. И я полюбила его за это. Но достаточно ли этого, чтобы строить совместную жизнь и при этом видеть, как разбивается сердце Леды?

Словно бы чувствуя мою неуверенность, Леда наклонилась вперед, глядя мне в лицо:

— Обещай, что ты уедешь.

Я колебалась, избегая ее молящего взгляда.

— Я не могу этого сделать. Не могу, если только не буду уверена, что Пол… — Я замолчала.

— Если ты уедешь, то сможешь убедиться во всем. Он либо вернется ко мне, либо последует за тобой в Англию.

Все же я колебалась. Я не знала, известно ли Леде все о ней самой, о том, что у нее может никогда не быть детей. Если ей это известно и она все же старается завоевать Пола, ничего ему не говоря, то тогда она выйдет за него замуж и хитростью. Если же она все ему рассказала, то бросила камень на весы против себя. Об этом я не могла говорить с ней или еще с кем-нибудь. То, что сказал мне Василис, было секретом. Я не знала, что делать — честнее ли будет по отношению к Полу и Леде уехать в Англию или остаться на Меленусе и бороться за свое счастье?

Все это было таким сложным! Я не могла решить окончательно. Но потом встретила взгляд Леды и внезапно поняла, что не могу бороться. Она выглядела такой худой и больной, какой-то отчаявшейся. Я подумала: «Я не могу нанести ей этот удар! У меня было так много! И Алексис, и Ники, и Пол. Мы провели вместе тот день на Косцене, и это было прекрасно. Вершина счастья. Я никогда этого не забуду. Я думала, что мы принадлежим друг другу. Но, может быть, он принадлежит Леде, а я встала между ними?»

И тогда я медленно произнесла:

— Обещаю, что уеду, если ты, в свою очередь, тоже дашь мне обещание.

— Какое?

Я внимательно посмотрела на нее:

— Я хочу, чтобы ты дала мне слово, что будешь всегда честной с Полом. Во всем — чего бы это ни касалось.

Черные глаза моргнули. Казалось, в них появилась какая-то невысказанная мысль. На одно мгновение я подумала, что Леда поняла, о чем я. Но она ответила достаточно спокойно:

— Я не понимаю.

— Ты поймешь. Думаю, позже. Ты мне обещаешь это?

Медленно, неохотно, она кивнула:

— Обещаю.

— А я уеду с Меленуса.

Леда сжала свои тонкие руки и встала:

— Спасибо, Стейси.

Она ушла так же тихо и незаметно, как вошла. Я продолжала сидеть на прежнем месте, глядя в пространство. Итак, все решено. Не Василисом, вопреки его планам, не Полом, который просил меня выйти за него замуж. А Ледой — нежной, хрупкой и ненавязчивой.