— Не затрудняйся и не ходи с ними, моя дорогая. В саду жарко, а ты выглядишь усталой. Кроме того, кузина Эфезия хочет наслаждаться твоим обществом как можно больше, пока ты здесь.

Мы вышли из дверей на террасу. Солнце пылало на выцветшем небе; аромат роз и гвоздик разливался в воздухе, а циннии, герани и маргаритки сверкали, как драгоценные камни, среди темной зелени кипарисов.

Мы с Полом направились к журчащему фонтану. Под свисающими ветвями и листьями огромного орехового дерева, которое создавало зеленый навес над нашими головами, было поразительно прохладно. Пол протянул руку, сжал мои пальцы и еле слышно проговорил — так, чтобы не слышал Ники:

— Дорогая, я так отчаянно люблю тебя. И я должен поговорить с тобой.

Я почувствовала, как его губы коснулись моей шеи, и повернулась к нему, ощутив волну восторга при этом прикосновении. Я так хотела быть в его объятиях, хотела, чтобы он целовал меня! Но все, что мы могли позволить себе, — это быстро коснуться, улучив мгновение, друг друга, изо всех сил сжать руки и посмотреть в глаза.

Я прервала, наконец, это мучительное молчание, сказав:

— Ты хотел поговорить о Леде? Ты смог рассказать ей?

Он нахмурился и покачал головой:

— У меня не было возможности. Я хочу попытаться сегодня вечером, если мне удастся остаться с ней наедине на яхте Рауля.

Я закусила губу.

— Я так боюсь, что… О, Пол, я надеюсь, что она не влюблена в тебя! — Эти слова вырвались помимо моей воли.

— Нет-нет! — изо всех стараясь быть убедительным, воскликнул он. — Она цепляется за меня, но Леда всегда была такой. Она очень зависимый человек. — Пол прервался, так как к нам приближался Ники.

— Мамочка, там маленький забавный человечек из камня! Пойдем посмотрим.

Пол и я быстро отодвинулись друг от друга, опустив руки.

— Хорошо, малыш. — Я развернулась и взяла сына за руку. Пол последовал за нами.

Ники обнаружил статую Пана, фигурку человека с козлиными ножками. Держа у своих губ дудочку, он застыл в некоем танцевальном па среди ярких цветов.

— Это Пан, — сказала я Ники. — Он был богом, который защищал пастухов и стада овец и барашков. Он жил в местности, которая называлась Аркадией.

Ники внимательно слушал, глядя на меня своими черными глазами. Когда я замолчала, он положил ладошку на поднятую вверх каменную руку статуи:

— Он мне нравится. Он ведь сказочное существо, да?

У меня и Пола больше не было возможности поговорить друг с другом. Через несколько минут к нам подошла Леда.

— Кузина Эфезия хочет, чтобы Никос вернулся. Она хочет показать ему что-то.

Это был очаровательный сюрприз. Сутсос заказала миниатюрный портрет Алексиса. Какой-то неизвестный художник изобразил его ребенком лет двенадцати и заботливо оправил портрет в золотую рамку, украшенную маленькими драгоценными камнями. Этот Алексис хоть и был значительно моложе, чем во время нашей встречи, но все же мало отличался от того мальчика, в которого я когда-то влюбилась. Темные глаза с черными ресницами улыбались, локон черных волос, шелковистый, как у Ники, спадал на чистый лоб. Я долго смотрела на портрет, чувствуя, как на глаза набегают слезы. «Алексис, — думала я, — Дорогой Алексис! Не сердись на меня, пожалуйста, за то, что я люблю Пола. Я всегда буду любить и тебя тоже. И помнить о тебе».

Мадам Сутсос внимательно наблюдала за мной. Глубоко посаженные глаза были будто прикованы к моему лицу, она явно старалась прочесть мои мысли. Взяв мои руки в свои маленькие сморщенные ладони, она участливо сжала их.

Я все еще держала миниатюру в руках. Мадам сказала что-то по-гречески. Василис наклонил голову и перевел:

— Кузина Эфезия говорит, что это тебе — подарок.

Я взволнованно улыбнулась и ответила на плохом греческом:

— Большое, большое спасибо! — Поскольку я не могла выразиться лучше, то импульсивно нагнулась и поцеловала щеку в мелких морщинках.

Мы скоро уехали, отказавшись от новых сладостей и приторного вина. Я попрощалась с кузиной Эфезией и еще раз поцеловала ее, а она подняла руку в жесте, в котором объединялись прощание и благословение, и произнесла по-гречески какую-то фразу. Я покачала головой, показывая, что не поняла, но, когда уселись в машину, спросила Пола, что она сказала.

Он посмотрел на меня одновременно нежно и тепло, словно не принимая во внимание присутствие Василиса и Леды.

Но Леда не отрывала от нас взгляда. Потом сказала с резкостью, не свойственной ее обычной мягкой манере:

— Кузина Эфезия — очень старая женщина. Это уже признак старческого слабоумия — делать глупые замечания.

В этот вечер мы ужинали на «Л'Аттик», а после сошли на берег и прошлись немного по городу. Пол шагал вместе с Ледой. Они так увлеклись разговором, что отстали от остального общества и, наконец, просто пропали из виду. Естественно, мне было интересно узнать, что Пол говорит Леде, каким образом даст понять, что мы влюблены друг в друга.

Моим кавалером был Рауль. Чем-то поглощенный в этот вечер, он был несколько печален, не один раз оглядывался через плечо, будто искал кого-то. Наконец сказал:

— Может быть, нам остановиться возле бара, выпить коньяку и подождать Пола и Леду, чтобы они могли нас догнать?

— Если хочешь. А как другие?

— Я спрошу их. — Он пошел вперед и через несколько минут вернулся в сопровождении одной только Гермионы.

— Этьен и твой свекор пошли вместе с остальными на площадь, а Гермиона вернулась, чтобы выпить с нами. — Рауль взял обеих под руки и направился в ярко освещенный бар. На улице нашелся свободный столик.

Мы просидели там долго, но Леда и Пол не появлялись. Рауль явно волновался и, наконец не выдержав, воскликнул:

— Я не понимаю, что случилось с Ледой! Пол не мог повести ее другой дорогой — это было бы для нее слишком утомительно. Она не смогла бы пройти так долго.

— Может быть, они вернулись на «Л'Аттик»? — предположила Гермиона.

Рауль нахмурился:

— Зачем им было делать это? Если только… Да, ты, возможно, права. Леде мог понадобиться шарф, или она забыла свою сумочку. — Он встал. — Вы закончили, я думаю? Пошли на площадь, найдем остальных, и я предложу им вернуться на яхту. Это наш последний вечер вместе — мы не должны разделяться.

После того как он расплатился, мы вернулись в город. Навстречу уже спускались Василис, Мария, супруги Мулье и доктор Сикилианос, которые направлялись в гавань. Они, как и мы, были удивлены отсутствием Пола и Леды, а потом пришли к заключению, что Леда, вероятно, устала и захотела вернуться на корабль.

Мы уже видели верхушки мачт яхты Рауля, когда показался Пол, шедший навстречу.

Он коротко сказал:

— Извините. Я думаю, вы удивлены, что мы куда-то исчезли. У Леды разболелась голова. Я отвел ее назад на «Океанис». — Он посмотрел на Рауля. — Она просила передать свои самые искренние сожаления и извиниться, что не попрощалась.

Я увидела лицо Рауля, появившееся на нем выражение глубокого разочарования, и тогда поняла, как он любит Леду. На мгновение он отвернулся, но потом взял себя в руки и глухо сказал:

— Я просто очень огорчен, что не увижу ее перед отплытием. Но если она плохо себя чувствует, то конечно… — Он пожал плечами. — Здесь ничего не поделаешь.

— Леда сказала, что напишет тебе, — добавил Пол.

Рауль наклонил голову:

— Спасибо. Я напишу ей пару слов, пока вы выпьете на прощанье. — Он взбежал на сходни и посмотрел на Пола. — Ты передашь записку Леде утром?

— Конечно.

Последний час на борту «Л'Аттик» был несколько печальным. Рауль был расстроен отсутствием Леды, Пол тоже был необычно молчалив. Так что мы почувствовали облегчение, когда матрос пришел сказать, что яхта готова к отплытию, и все начали прощаться.

Мы стояли на набережной, смотрели, как «Л'Аттик» медленно отходит от причала, и прощально махали руками. Яхта скользила по маслянистой воде гавани, выходя в открытое море. Скоро она превратилась в цепочку сверкающих огоньков в темноте, и нам настала пора уходить. Василис нанял машину, чтобы она отвезла нас назад, к «Океанису», и через несколько минут мы были на яхте.