— Я надеюсь, что не хотел. Что же касается замужества — теперь я не согласилась бы выйти замуж, даже если бы меня тащили к алтарю на аркане. Это только все усложнит.

— Почему? Тебе стало бы легче. Не надо думать о деньгах, о будущем, о том, как растить сына…

— Я сама знаю, как растить сына! И я должна быть уверена, что смогу прожить и одна, без посторонней помощи.

— Муж — посторонний?

— А кем мне назвать Гаэтано? Он бросил нас, когда… ты знаешь, я говорила тебе! Посторонний — и тот бы так не поступил. Извини, мне надо к себе.

— Мори, я волнуюсь за тебя, неужели ты не понимаешь?

— А не надо обо мне волноваться! Ты не обязан это делать. Ты не несешь за меня никакой ответственности.

Она вскочила, торопливо завернулась в халат и бросилась из комнаты. Дон не пошел за ней. Утро угасло окончательно. В окна вливался душный зной, виски заломило от боли.

Зачем ему понадобилось затевать этот разговор?

В своей комнате Морин яростно переоделась в шорты и футболку, прицепила на пояс плейер и пулей вылетела из дома на пробежку.

Сказка кончилась. Нет, цветы цвели, птицы пели в ветвях деревьев, и небо было синим и бездонным, но сказка кончилась. Иллюзия развеялась. Добро пожаловать в мир реальности, Морин Аттертон.

Она бегала до тех пор, пока икры не начало сводить судорогой. Тогда Морин села прямо на обочину дороги, уткнулась лицом в колени и заплакала навзрыд.

Дон тупо и мрачно смотрел на экран телевизора, не видя и не слыша, о чем разговаривают главные герои.

Солнце уже клонилось к закату. Морин почти не появлялась в гостиной и на кухне, а когда забегала — практически не разговаривала с ним.

Он чувствовал себя так, словно со всего маху врезался в стеклянную витрину посреди оживленной улицы. Глупо и больно.

Им надо поговорить.

А о чем? Что он ей может сказать?

Пять дней спустя. Магазинчик дядюшки-деда Джона. Морин сидела на своем стуле, за своим столом, занимаясь своей работой. День был невыносимо жарким и долгим, работа — нудной и бесконечной. К тому же снова сломался кондиционер, и теперь магазинчик сильно напоминал турецкую баню. Морин зажмурилась и со стоном потянулась, разминая затекшую шею. Домой тоже не хотелось. С воскресенья она переехала в свою прежнюю комнату, спала в своей собственной постели… хотя спала — это сильно сказано.

По ночам она просто лежала, уставившись в потолок, и думала ни о чем.

Дон пытался поговорить с ней, но Морин строго и спокойно — точно монашка перед постригом — сообщила, что все произошедшее было грандиозной глупостью и ошибкой с ее стороны, что на острове она просто временно помрачилась в рассудке, а теперь не желает продолжать с ним никаких отношений. Ему все равно скоро уезжать, ей — учиться и ждать приезда Джеки. Так что с романтикой покончено. Морин устало потерла переносицу пальцем. Голова раскалывалась.

Если бы не проклятые курсы, она могла бы отправиться сейчас домой, принять душ, передохнуть полчасика, выйти на веранду… Если бы не ее характер, она могла бы поужинать с Доном, выпить белого легкого вина, дождаться заката…

Гулять с Доном под звездным небом. Заниматься с ним любовью прямо на траве. Засыпать в его руках, просыпаться от его поцелуев.

Она тихо застонала, сжав пальцами виски.

Целую неделю она избегала Дона, старалась не попадаться ему на глаза. Он был доброжелателен, но не навязчив, видимо понимая, что творится у нее в душе.

Скорее бы закончилось это проклятое лето. Скорее бы вернулся Джеки. Она так соскучилась без него, без его смеха, без его вечных затей и игр…

Стук в дверь. Неужели посетители?

— Кто там? Входите!

Загорелая, исцарапанная рожица, веселые серые глаза, улыбка до ушей.

— Мам! Это я!

И маленький вихрь закружился вокруг Морин, вовлекая ее в свою орбиту, наполняя комнату светом, шумом, смехом, радостью, любовью…

Потом она отдышалась, вытерла слезы, слегка отодвинула от себя Джеки, рассмотрела его получше и спросила:

— Как ты тут оказался, бандит? Я ничего не понимаю…

Ехидный голос Келли раздался от дверей:

— Я тоже ничего не понимала, но ирландцы всегда обладали даром убеждения. Не волнуйся, ничего страшного. Просто решили навестить тебя, вот и все. Мы же родственники.

— Навестить? Так вот запросто взять и навестить через половину земного шара? Сестричка, ты сбрендила?

— Мам! Я летел на самолете один! То есть и Келли летела, и Дон, но я сидел один!

Так. Вот теперь все становится на свои места. Ирландец. О'Брайен. Дон. Дон привез ей сына.

— А еще мы ехали на лимузине, было клево, ой, то есть здорово! Дон мне все показал…

Она смотрела поверх головы сына, машинально поглаживая его по плечу. Там, позади Келли, в дверях маленького магазинчика стоял высокий, широкоплечий мужчина с синими глазами и загорелым лицом. Ее мужчина. Самый прекрасный мужчина на свете. Мужчина, без которого она не может жить, но обязательно будет, потому что нельзя им быть вместе, и это уже неважно, любимый мой, ведь ты дал мне любовь, а значит, жизнь…

— В самолете был телик, мам! Представляешь? А еще телефон!

— Представляю. Я так рада видеть тебя, маленький! Я ужасно без тебя скучала.

А потом Морин обняла наконец-то свою младшую сестру Келли, которая ворчала и смеялась, а потом подошла к Дону.

— Спасибо тебе.

Она молча прижалась щекой к его груди, изо всех сил сдерживая слезы. Огромная, жесткая, нежная ладонь ласково коснулась черных волос, скользнула вниз, по плечам, по спине.

— Рад служить леди, чьи волосы цвета ночи, а глаза зеленее трав Корнуолла…

— Дон! Не надо.

— Не буду. Но это уже ничего не изменит.

Полчаса спустя все успокоились, вытерли слезы, выпили холодной воды и даже смогли разместиться в магазинчике относительно комфортно. Джеки, разумеется, сидеть на месте не мог.

— Мам, а мы пойдем ужинать с Доном и Келли, все вместе?

— Конечно, пойдем. Сейчас я позвоню одной тетеньке, она запишет задание для меня, и мы пойдем.

Дон вскинул бровь.

— Ого! Ты переносишь свои драгоценные курсы с небрежностью королевы? Это надо записать!

— У меня только один сын. Одна сестра. И один знакомый ирландец.

— Отлично. Что будем есть?

— Пиццу, пиццу, пиццу, пожалуйста, Дон, ну, мам, пусть будет пицца!!!

— Не верещи. Будет пицца. Будет пицца, ирландец?

— Будет. И паста будет, и фрутти ди маре, и спагетти болоньезе, и граппа, и сангрия, и вообще мы идем в итальянский ресторан!

Джеки заснул только в одиннадцать. Морин уложила его в кабинете Фила, Келли отправилась ночевать к деду.

Усталая и счастливая, Морин спустилась в кухню. Дон сидел за столом. В шортах, футболке и босиком. Ничего похожего на человека, который запросто привозит чужих сыновей на самолете из-за океана.

— Заходи, счастливая мать. Садись, хлопнем по рюмочке.

— Все ирландцы — пьяницы.

— А все шотландцы склонны к меланхолии. Ты рада?

— Нет. Я счастлива. Я счастлива так, что это невозможно выразить словами. Я без Джеки умираю. Мы редко расстаемся так надолго. Конечно, Келли — моя сестра и его тетя, у нее с ним все в порядке, но ябез него долго не могу.

Дон молча кивнул и обнял ее за плечи таким небрежным и уверенным движением, что она замерла от счастья.

— Дон, почему ты это сделал?

— Чтобы соблазнить тебя, ведьма.

— Я серьезно.

— Я дарил тебе цветы, воздушные шарики, колокольчики, фарфоровых кукол и шоколад.

Ты не хотела со мной разговаривать. Тогда я задумался — а что может сделать тебя по-настоящему счастливой?

— Ты оказался прав. Только это. Я не знаю, как тебя благодарить.

— Ты уже отблагодарила. Все это время я мечтал увидеть тебя счастливой и радостной. Моя мечта сбылась.

Она посмотрела на него. Голод и тоска в зеленых глазах. Грусть и мудрость в синих. Мужчина умеет терпеть боль. Женщина может пережить почти все. Только как пережить разлуку? Особенно если ты рядом, ты совсем близко, даже руки протягивать не надо… Как отказаться от того, что дорого? Как мне разлюбить тебя, ирландец?