— Интересно, ты сам-то понимаешь, насколько самонадеян? Нетрудно догадаться, почему ты не был женат, когда мы встретились.

Нигель рассмеялся:

— Я мог бы быть и женат. Хотя ты, конечно, не поверишь этому.

— Нет, поверю! Беру назад свои слова. Грета, ослепленная тобой, конечно же, согласилась бы на брак. Я часто думала, почему ты не женился на ней.

— Она слишком обычная.

— И это единственная причина? — Лиз повернула к нему голову.

— А какие еще могли быть? — спросил Нигель.

— Говорят, что греки никогда не женятся… на своих любовницах.

Нигель некоторое время обдумывал эту фразу.

— Если бы ты была моей любовницей, я бы обязательно женился на тебе, — сказал он в конце концов.

Глаза Лиз сузились. Значит, все-таки физическое влечение. Поджав губы, она вспомнила, что Грейс говорила о возможности брака по любви.

— Я должна рассматривать это как комплимент? — с сарказмом поинтересовалась Лиз.

— Это и был комплимент, ты сама знаешь.

Лиз покраснела, но все равно спросила:

— Значит, я привлекаю тебя… с некоторых сторон?

Помолчав секунду, Нигель ответил с горькой усмешкой:

— Ты хотела сказать «с одной-единственной стороны»?

— Хорошо, — выпалила Лиз, — если уж мы взялись расставлять все по полкам, то да. Я лишь бужу твой основной инстинкт, так?

Нигель скривился, а потом добавил с некоторым раздражением:

— Как ты неделикатна. И что за выражения? Я никогда не считал физиологические потребности основными.

Лиз резко отвернулась и сосредоточила все внимание на пейзаже за окном машины, где на фоне чистого кристалла моря каменистые уступы островов врезались в яркую синеву греческого неба. Однако Нигель лишь посмеялся над ней и сказал уже не скрывая иронии:

— Интересно, ты поверишь, если я не соглашусь с тем, что ты меня привлекаешь только… в одном?

От гнева Лиз даже закусила губу.

— Я повторяю: сменим тему разговора!

— Ты сама начала, — напомнил ей Нигель.

Она вздохнула:

— Лучше я возьму такси. Останови, пожалуйста, машину.

Вместо ответа Нигель лишь прибавил скорость, и они долго ехали молча. Однако, когда машина приблизилась к тому месту, где Нигель останавливался, когда первый раз вез Лиз к себе домой, он притормозил и спросил, не хочет ли она пить.

На этот раз Лиз была более осмотрительной, чем раньше.

— Да, спасибо.

За столиками сидело несколько мужчин, но в целом кафе казалось очень тихим, и Лиз с Нигелем, устроившись под раскидистым деревом, могли спокойно выпить кофе и охлажденный лимонад.

— Извини, Лиз, — сказал Нигель неожиданно. — Я просто не мог удержаться, чтобы не подразнить тебя…

— Подразнить? — Лиз подняла бровь, но все же улыбнулась.

— А как бы ты назвала мои слова? — с ответной улыбкой спросил Нигель.

— Провокационными, ядовитыми, раздраженными…

Он расхохотался:

— Давай хотя бы на сегодня объявим перемирие. Я скучал по тебе, Лиз, и готов это признать в открытую. Перед тем как я встретил тебя, у меня была такая серая жизнь.

Ее глаза расширились от удивления. Нигель никогда еще настолько не смирял свою гордыню, и Лиз почувствовала, что тоже должна сделать шаг навстречу, но ей было труднее.

Нигель снова заговорил:

— Сбрось свою броню хотя бы на мгновение, детка.

Дай мне увидеть тебя настоящую.

— Не понимаю, о чем ты говоришь.

— Не лги. Конечно, ты понимаешь. А я не могу понять, почему ты скрываешь свою другую сторону.

В памяти всплыли похожие слова Грейс, и Лиз слегка покраснела.

— Я совсем не женственное и мягкое создание, если это то, на что ты надеешься.

— Разумеется, нет. Женственное и мягкое создание заставило бы меня умереть от скуки. Какой же смысл в жизни, если ты все получаешь без борьбы?

Лиз непроизвольно рассмеялась:

— Если я необычная, то и ты такой же. — Она наклонилась вперед, чтобы дотянуться до чашки с кофе.

— Мы стоим друг друга, Лиз, — пробормотал Нигель, наблюдая за ней поверх края своей чашки. А потом добавил: — Мы так и будем бороться до конца или ты все таки согласишься немного приоткрыть свою раковину?

— Ты думаешь, что та, другая Лиз, слабое существо? — бросила она с вызовом.

— Вовсе нет. Ты хочешь сказать, что женственность и слабость — синонимы, а это глупо, потому что женственность — нечто естественное, а слабость — нет. Женщина может быть естественной и сильной одновременно.

— Он поднял бровь. — Логично?

И снова Лиз была вынуждена рассмеяться. Она подняла голову, посмотрев Нигелю в лицо, и вдруг ей показалось, что она сейчас упадет. Как он красив! И так трудно оставаться невосприимчивой к его мужской привлекательности!

Нигель бросил на нее укоризненный взгляд.

— Не уступишь ни миллиметра?

Ну почему она не может воспользоваться его хорошим настроением и похоронить раз и навсегда все противоречия, существующие между ними? Лиз уже не могла не признать, что очень хочет этого. Она грустно улыбнулась:

— Ну предположим, я уступлю? И что за жизнь меня тогда ожидает?

— Очень счастливая жизнь… — быстро ответил Нигель.

Лиз почувствовала, как густой румянец заливает ее щеки, ее губы приоткрылись сами собой, словно прося поцеловать их.

— Что ты хочешь этим сказать, Нигель?

Он собирался ответить, а затем передумал, и Лиз поняла, что никогда не узнает, о чем Нигель хотел сказать на самом деле.

— Возможно, мы могли бы поладить?

Его смуглое неулыбающееся лицо стало суровым.

Лиз удивилась такой быстрой смене настроения и попыталась найти этому причину. Может быть, Нигель хотел сказать, что любит ее, а потом отступил, как принято на войне, чтобы сделать противника более уязвимым. Она знала, что любит его, но если эта ее любовь означает подчинение, то ей придется хорошенько прятать свою чувства.

Нигель поймал ее взгляд, и его губы слегка скривились в улыбке. «Неужели он читает мои мысли»? — ужаснулась Лиз. Она никогда сама не скажет о своей любви, если Нигель первым не проявит хоть какую-нибудь слабость или не даст ей понять, что все равно будет относиться к ней как к равной.

Кто-то включил магнитофон, и лениво развалившийся за соседним столиком мужчина вдруг резко вскочил с места и стал танцевать. Это было обычным зрелищем, причем вовсе не рассчитанным на туристов. Греки танцуют ради удовольствия, и их энергия просто поразительна.

Но для Лиз вид танцующих мужчин был все еще в новинку, и пока она была поглощена разворачивающимся рядом зрелищем, Нигель внимательно следил за ее лицом.

Он легонько вздохнул, и Лиз быстро повернулась к нему. В его глазах тут же появилось прежнее насмешливое выражение, и он заметил своим обычным командным тоном:

— Ты готова? Нам пора ехать.

Вечером, после ужина, они устроились на террасе, оба глубоко погруженные в свои мысли. Была тихая безлунная ночь, свет звезд пробивался сквозь низкие легкие облака, быстро плывущие над горами.

Пока длились эти мгновения тишины, Лиз чувствовала себя необычайно спокойно. И все же, как ни странно, в самом этом спокойствии было что-то пугающее, потому что она постоянно ощущала присутствие Нигеля. Казалось, между ними происходит какой-то безмолвный разговор. И она не могла не думать об этом, так же как и о той власти, которую муж приобретал над ней.

Он, казалось, прочитал эти мысли и взглянул на нее, его черты были странно смягчены переливающимися тенями.

— О чем ты думаешь, Лиз?

Она не могла ответить, поэтому только покачала головой, хотя и улыбнулась своим мыслям. Нигель улыбнулся в ответ.

— Ты не хочешь погулять? — спросила Лиз.

Улыбка стала шире.

— Думаешь, так безопаснее?

— Эта мысль даже не приходила мне в голову!

— В таком случае, дорогая, ты находишься в блаженном неведении об опасности.

— Опасности? — Лиз бросила на мужа сердитый взгляд.

— Я мог бы заняться с тобой любовью прямо здесь, — ответил Нигель. — Тот единственный раз разжег мой аппетит, а тебя не было две недели.