— Какая разница, кто здесь управляющий. А место очень красивое. Как это я не слышал о нем раньше?

Даже когда мисс Уолдрон заинтересовалась моими картинами, мне не было так приятно.

— Это старая дворянская усадьба, и отелем стала совсем недавно.

— Надо бы побольше ванных комнат, — перебил он меня.

— Будут, еще до конца сезона, — быстро ответила я.

— В самом деле? Вы можете организовать базу для туристов. Цена подходящая. Вы давали рекламу в местной печати?

— Нет…

— Надо дать. Туристы любят читать о тех местах, где бывают.

— Отличная идея. Я посоветую мистеру Маклину.

Я как раз беседовала с гостями — среди них было много школьных учителей из Миннесоты и Висконсина, — когда наш разбитый «ситроен» поднялся на холм. Я почти забыла о мадемуазель Софи. И когда я увидела, как она остановилась и уставилась на переполненный плавающими и окруженный загорающими бассейн, мое сердце тревожно забилось. Я почувствовала себя непослушным ребенком, чьи родители внезапно вернулись домой и обнаружили беспорядок.

Мадемуазель Софи исчезла в доме вместе с Эганом. Мария отозвала меня в сторону.

— Что это за люди?

Я рассказала ей. И о кладовой тоже: как Конор сломал дверь, и что мы там обнаружили. Она даже раскрыла рот.

— Вы с Конором собрались расширить дело!

Но она была просто поражена, когда увидела столовую, уже убранную и подготовленную для обеда.

— Это же здорово, Керри, просто здорово! И Софи держала такие скатерти под замком все это время?!

Я повела ее наверх, чтобы показать вновь убранные комнаты.

— Завтра, когда они уедут, мы приведем в порядок и наши комнаты, — сказала я с гордостью.

Сегодня вечером каждый из нас был нужен здесь, в столовой, чтобы подавать и убирать; даже мадемуазель Софи, которая привыкла оставлять кухню на попечение Берты и Камиллы. У нас не было времени поговорить. Когда все закончилось, мы все так устали, что тут же разошлись по своим комнатам.

Мария зашла ко мне. Я чувствовала, что она хочет что-то сказать.

— А вы и в самом деле хотите привести тут все в порядок, Керри?

— Я просто хочу быть полезной, — ответила я. — Конор так беспомощен в таких делах, как украшение интерьера и тому подобное. А мне ничего не стоит помочь.

Но я не смогла провести ее.

— Это все из-за Конора, верно?

— Почему ты всегда все сводишь к Конору?

Она ответила:

— Вы просто не хотите понять! Конор не хочет, чтобы мы оставались здесь. Может быть даже, это он вставил бритву в мыло.

Но я понимала все, хотя, может быть, и не смогла бы доказать. Он не такой человек, который может порезать платья девушки, хотя… А может быть, он так защищал мадемуазель Софи, потому что точно знал: она невиновна?

— Вы же видите, никто здесь не собирается… убивать меня. Просто хотят напугать, чтобы я уехала.

Это и мне приходило в голову. И я спросила спокойно:

— А что, Эган подозревает Конора?

— Даже если так, он мне не скажет. Он никогда не сказал ни слова против Конора! И Конор тоже никогда не скажет ничего против Эгана. Они же неразрывно связаны. И единственная причина, по которой Эган остается здесь, — это то, что он хочет помочь Конору сделать «Ферму» доходной, чтобы он выплатил ему долг и не чувствовал себя виноватым.

— А будет ли Эган держать «Ферму», если она начнет приносить доход?

Она потупила взор.

— Эган никогда не будет удовлетворен теми деньгами, которые сможет приносить ему «Ферма». Он хочет сделать уйму денег, и быстро.

— Но ведь одного желания мало. У него есть план?

Кроме брака с ней. Она, конечно, думала и об этом.

Она ответила, все еще избегая моего взгляда:

— Думаю, у него есть что-то большее, чем просто план. Он знает пути. — Она глубоко вздохнула. — Мне кажется, он может получить инвестиции от очень богатых людей, с которыми у него налажены связи.

— Но где же он достанет гарантии? Мне кажется, никто не дает деньги просто так.

Она ответила медленно, покусывая губу:

— На одежде, которую он носит, всегда ярлыки Кардена и Ленвина.

Я тоже обратила внимание на его шикарную одежду.

— Может быть, это подарки, — предположила я осторожно. — Как ты говорила, он зимой работал в престижных отелях, встречал там очень богатых людей и был с ними весьма обходителен. Может быть, это подарки от них?

— Напрасно вы избегаете слова «женщины», — сказала Мария. — Я же знаю, там наверняка были женщины.

Я ничего не ответила. Она достаточно умна, чтобы почувствовать ложь.

— Он никогда не говорил о женщинах, — сказала она. — Вы же не думаете, что я единственная девушка в его жизни.

— Думаю, что для него — единственная, — ответила я. — А если и были другие, то ты заставила его выкинуть их всех из головы.

— Вы на самом деле так думаете, Керри? — с надеждой спросила она, и кровь прилила к ее лицу. — На самом деле?

Я не устранила ее сомнений, может быть, только немного облегчила их. Через несколько минут она соскользнула с моей кровати и пошла в свою комнату.

Я разделась, готовясь лечь спать. Только успела подойти к лампе у кровати, чтобы выключить ее, как раздался стук в дверь. Мария?

— Войдите.

В открытых дверях стояла мадемуазель Софи, вся в черном, лицо серое, как зола, рот плотно сжат, глаза сверкают.

— Воровка! — будто выплюнула она мне в лицо.

Моя первая мысль была, что она больна и надо ее успокоить, а вторая мысль — она распугает всех наших постояльцев. Я вскочила, чтобы пригласить ее в комнату и закрыть дверь, но она отвела мои руки и обрушилась на меня:

— Как вы смели брать то, что вам не принадлежит! Это вы позволили этим канальям пользоваться вещами, которые принадлежат моим кузенам!

Я старалась говорить тихо и спокойно:

— Мадемуазель Софи, вас же не было здесь утром. Я просто должна была это сделать. Приехало так много людей. Когда они уедут, вы все это получите обратно.

— Но этот дом вовсе не предназначен для этих подонков! Как вы могли ворваться в мою кладовую?!

Я ответила твердо:

— Я и не врывалась. Это Конор…

— Конор! — Она почти шипела, произнося это имя. — Я-то знаю, чего он хочет, он и его братец! Они полагают, будто я не знаю, что они используют этот отель как прикрытие для своих грязных делишек. В один прекрасный день я пойду в полицию, и они закончат свои дни за решеткой.

Тут в дверях появилась Мария в пижаме.

— Что тут происходит, Керри? — тихо спросила она.

Мадемуазель Софи обернулась.

— Распутница! — изрекла она и бросилась вон.

Мы стояли, словно пригвожденные к месту, слыша, как ее шаги удаляются по лестнице.

Мария сказала:

— Так выходит… она назвала меня проституткой?

— А меня она назвала воровкой, — ответила я, пытаясь рассмеяться, но меня всю просто трясло.

Мария с трудом сдерживала слезы.

— Я же не могу сказать об этом Эгану. Он рассердится на нее.

— Ну и не говори, — сказала я, крепко взяв ее за плечи и поворачивая в сторону ее комнаты.

— Но, Керри, мы даже не спим вместе!

— Ты не должна мне этого говорить, Мария. Это твое дело. Твое и Эгана.

— Но я хочу, чтобы вы знали! Эган сказал, что если дело дойдет до секса, то наш роман не продлится долго. Он сказал, что мы должны быть вместе очень долго, и не только ради секса.

— А может быть, все это потому, что он бережет тебя, как драгоценность?

Именно такие слова могла бы ей сказать ее мать. И они оказали свое влияние, черты лица девушки смягчились, и на нем появилось даже некоторое подобие улыбки.

Я вернулась в свою комнату, грустно размышляя не о том, что сказала Мария, а о мадемуазель Софи. Старые люди часто фантазируют и везде ищут какие-то козни против себя. Мадемуазель Софи легко может представить, что Эган и Конор, захватившие ее достояние, втянуты в какие-то секретные, может быть, даже криминальные дела. Эган и Конор, они оба хотели, чтобы мы не обращали на нее внимания. Но сами они очень внимательно относились к ее словам.