Она, запрокинув голову, посмотрела на него, и их взгляды встретились, словно по сигналу.

— Нет. Нет, я не хочу уезжать… возвращаться туда, где никого нет.

— Ты имеешь в виду — никого, кто бы принадлежал тебе?

— Да.

Это слово прозвучало как легкий вздох. Дон Карлос погладил ее по щеке.

— Но здесь есть я! И очень скоро ты выйдешь за меня замуж. Так что больше не упоминай о том, что у нас нет оснований для женитьбы! Ты должна помнить, что здесь, в Испании, твой будущий муж! — Он нежно дотронулся до ее волос. — О, amada, почему ты не веришь, что мы можем быть очень, очень счастливы? — выдохнул он и приблизил свои губы к ее губам. Эйприл задохнулась от сладости того момента, когда их губы соприкоснулись, и прижалась к нему, повинуясь инстинкту, который был сильнее рассудка.

Поцелуй все длился и длился, принося глубокое удовлетворение, насыщая ту потребность, которая стала буквально наваждением — для нее, по крайней мере. Руки дона Карлоса сжимали ее так крепко, как будто она внезапно стала его частью, ее хрупкое тело слилось с ним, ее жаждущий рот восторженно отвечал на его поцелуи.

— Amada, amada, — прошептал он, прижавшись щекой к ее волосам, и Эйприл почувствовала биение его сердца, — моя маленькая любовь, мой бледный цветок.

В его голосе звучала страсть. Он говорил какие-то нежности по-испански, и Эйприл было жаль, что она так плохо знает этот язык. Мир, залитый лунным светом, кружился вокруг нее, звезды исполняли какой-то диковинный танец, и, если бы не его руки, она, наверное, упала бы, так как ее подхватил какой-то головокружительный вихрь экстаза, которого раньше она никогда не испытывала.

Но внезапно Эйприл почувствовала, как дон Карлос отстранился от нее, и ее восторг сменился стыдом и негодованием.

— Прости, — проговорил он, всматриваясь в неясные тени в конце мощеной дорожки, ведущей в беседку, — мне показалось, что я видел Констанцию!

Вдалеке мелькнуло белое платье, а рядом виднелась чья-то фигура в смокинге. Дон Карлос напрягся и отошел в сторону. Если бы Эйприл не была так растеряна и сбита с толку, то она бы заметила, как раздулись его ноздри и засверкали глаза. Звук его голоса вернул ее к реальности:

— Это действительно Констанция! Она обещала вести себя примерно, а сама разгуливает по саду с Родриго. Я не допущу этого!

Перед ней снова был тот дон Карлос, каким она впервые увидела его в Мадриде, — одержимый холодным гневом, до предела возмущенный поведением людей, которых он считал своими друзьями и чье поведение вдруг начинает расходиться с его собственным моральным кодексом.

— Жди здесь, — сказал он Эйприл и зашагал вперед по дорожке. Мужчина и женщина, испуганные его появлением, отпрянули друг от друга по меньшей мере на пару футов.

— Ступай в свою комнату! — приказал дон Карлос Констанции. — Ступай в свою комнату и не выходи из нее!

Девушка бросила на него робкий взгляд и упорхнула.

Родриго, оставшись лицом к лицу со своим сводным братом, попробовал возразить:

— Это уже чересчур! Карлос, у тебя нет права…

Вплотную приблизившись к Родриго, дон Карлос грозно промолвил:

— Констанция — моя воспитанница. Она делает то, что я ей скажу! А тебе, amigo, я бы посоветовал поступать точно так же! Оставь ее в покое. Уже довольно поздно, и, по-моему, твое пребывание здесь слишком затянулось. Отправляйся домой, а утром я заеду к тебе и мы поговорим.

Эйприл подумала, что на этот раз у Родриго хватит смелости противостоять своему брату, но тут же стало совершенно ясно, что такой смелостью он не обладает. Или он просто не смог преодолеть силу привычки?

Повернувшись на каблуках, Родриго зашагал прочь по дорожке.

В эту ночь Эйприл испытала самые противоречивые чувства. Ей довелось пережить минуты самого удивительного счастья, когда дон Карлос объявил о помолвке за ужином, затем он совершенно забыл о ее существовании на добрых полчаса, и она почувствовала себя отвергнутой. Когда он вновь появился, она забыла о своей обиде, вкусив чистейшего блаженства, а сейчас ее вновь отталкивают, убедительно демонстрируя, что только Констанция — только Констанция! — может так влиять на главу дома Формера, что он забывает обо всем.

На самом деле все остальное — и все остальные — не обладали в его глазах никакой значимостью по сравнению с Констанцией!

Спотыкаясь, Эйприл побрела по другой дорожке назад к дому, чтобы уединиться в своей комнате.

Около часа, а может быть, и больше Эйприл просидела согнувшись около окна. Вначале она надеялась, что дон Карлос придет к ней, чтобы извиниться. Но никто не пришел, и в конце концов Эйприл легла в кровать и, свернувшись калачиком, застонала, как раненое животное. Она все еще тешила себя мыслью, что утром дон Карлос должен будет объясниться. Ему придется пролить свет на его отношение к Констанции.

Но когда он встретил Эйприл после завтрака, — а она теперь почти всегда завтракала в своей комнате, — на одной из широких террас, огибающих центральный дворик, он всего лишь спокойно посмотрел на нее и поинтересовался, хорошо ли она спала.

Эйприл хотелось кричать. Она смотрела на дона Карлоса почти умоляюще, но он поспешно придвинул ей стул со своей обычной безупречной вежливостью, а затем заговорил о беспорядке, причиненном вчерашними гостями. Оказывается, донья Игнасия лично принимала участие в уборке и специально для этого встала на рассвете.

— Все, что она делает, она делает очень тщательно, — заметил дон Карлос, — и благодаря ей, вечер прошел успешно. Жаль только, что ты сочла необходимым удалиться в свою комнату так рано. Я объяснил нашим гостям, что ты была не совсем здорова.

Эйприл неподвижно сидела на стуле, с удивлением разглядывая его. Внезапно ей захотелось истерически рассмеяться. Все это было совершенно невероятно! Дон Карлос, в своем изящном сером костюме с итонским галстуком, смотрел на нее с неприкрытым упреком в глазах, а его губы были сжаты, как стальной капкан; трудно было поверить, что эти губы могут вознести на вершину блаженства, прямо вверх, к звездам!

Она задрожала, а ее пальцы вцепились в ручки кресла. Затем она попыталась поймать его взгляд, пристально посмотрев на него. Но мрачное выражение его глаз почти испугало ее.

— Мне жаль, что тебе пришлось… извиняться за меня, — натянуто произнесла она.

Дон Карлос слегка пожал плечами и отошел к перилам террасы.

— Я согласился с предложенным планом дня рождения Констанции, — сказал он. — Мисс Хардингтон не могла прийти вчера вечером, но прислала записку с напоминанием, что если план будет принят, то необходимо приступать к его осуществлению. Отели на юге по-прежнему переполнены, поэтому нам придется забронировать номера для нашей вечеринки. Я предложил, что сам забронирую гостиницу и сделаю все необходимые приготовления для поездки.

— Понятно, — ответила Эйприл.

Он холодно посмотрел на нее:

— Я уверен, что тебе понравится Гранада. Это одна из главных достопримечательностей нашей страны. Такие места, как Альгамбра, надолго остаются в памяти, а в Генералифе — летней резиденции наших королей — находится знаменитый Львиный двор. Тебе, без сомнения, еще многое понравится.

Он говорил так монотонно, будто зачитывал цитаты из путеводителя, и Эйприл недоумевала, что случилось с его прекрасным голосом — трепетным, нежным, мужественным, — который описывал ей прелести Андалузии всего лишь прошлой ночью.

Теперь он и она держались друг с другом как чужие. Нельзя было даже вообразить, что еще совсем недавно он страстно сжимал ее в своих объятиях. Эйприл перевела дух и подумала, что, возможно, прошлой ночью она слишком поспешно поверила в его любовь.

Она разжала губы, чтобы сказать: «Я все-таки не смогу стать вашей женой!..» — но по непонятной причине эти слова так и не были произнесены.

— Я уверена, что мне там понравится, но мы празднуем день рождения Констанции, — проговорила она монотонно. — Так что именно Констанция должна наслаждаться поездкой!