Она помнила, что уже поздно, и тихонечко пробралась к себе в комнату. Таня почти дошла до нее, когда увидела Адриана, выходящего из спальни. Она пыталась укрыться за выступом стены, но он увидел ее и подошел, высокий, неприступный, в темно-синем халате.

— Ты так поздно, — спокойно сказал он. — Мы уже начали волноваться.

— Мы? — язвительно переспросила она.

— Я. — Он замолчал. — Ты раньше не возвращалась так поздно. Ты была у Пултонов?

— Я была с Роджером и его семьей. — Она подчеркнула последние слова, но лицо его не прояснилось. — Старшая дочь рожала, и я поехала с ними в больницу.

— У нее что, недостаточно своих дочерей? Кроме тебя, некому было поехать?

— Она хотела, чтобы я поехала. — Таня посмотрела на него с откровенным вызовом. — Тебе, верно, трудно понять, что я кому-то могу быть нужна?

Он насупился.

— А мы не можем обойтись без сцен? Думаешь, мне самому нравится твое присутствие в моем доме в качестве неизвестно кого?

— Не знаю, мне трудно понять, что ты чувствуешь, — устало сказала она. — Мы стали чужими людьми.

Но, произнося эти слова, она знала, что кривит душой. Стоя совсем близко к нему, она снова ощутила прилив тех чувств, которые он неизменно возбуждал в ней. Невольно Таня качнулась к нему, но быстро отпрянула назад, стыдясь своей слабости. Он не видел, как она склонилась к нему, он заметил только ее движение назад и увидел в этом признак отвращения.

— Не знаю, почему я вызываю у тебя такую ненависть, — тихо сказал он.

— Это не так. — Она отвернулась. — Уже поздно, Адриан, я хочу спать.

Он проводил ее по коридору и остановился перед дверью в свою комнату.

— Ты уже подумала, что будешь делать, когда уедешь отсюда?

Она пожала плечами.

— За последние годы я научилась не заглядывать далеко вперед. Когда я уеду, тогда будет видно.

— Но тебе не обязательно уезжать, — вдруг сказал он. — Ты ведь можешь остаться.

— После того, как ты женишься на Диане? — Ревность побудила ее говорить. — Хочешь, чтобы я нянчила ваших детей?

Лицо его потемнело от гнева.

— Да каким же скотом ты меня считаешь! Не знаю, почему я так сказал. Я хотел как лучше — думал, тебе будет одиноко без нас.

— Мне не одиноко.

— Что это значит?

Таня отвечала, не раздумывая, злость застилала ей разум, ей хотелось побольнее уязвить его.

— А это значит, что я не собираюсь быть у тебя приживалкой до конца своих дней. Не только ты собираешься устроить свою личную жизнь и обрести счастье.

— Роджер Пултон, — медленно проговорил он. — Быстро же ты влюбилась, ничего не скажешь.

— Надеюсь, ты рад за меня. Во всяком случае, я больше не буду отягощать твою совесть.

— Моя совесть ни при чем. То, что с нами произошло, — стечение обстоятельств. Мы ничего не могли поделать, вина целиком на вашем правительстве. Потом, ты сама не захотела бросить родителей и поехать со мной в Англию — и по чести сказать, я не могу понять, почему ты винишь во всем меня.

Он был прав. Ее гнев начал стихать и, наконец, иссяк, оставив ощущение усталости.

— Ты прав, Адриан. Но думаю, нам не стоит говорить об этом в такой поздний час. Похоже, мы оба потом будем жалеть.

— Но я не жалею, что женился на тебе, — вдруг нежно шепнул он. — Я жалею только о том, что у нас ничего не вышло.

Она быстро повернулась и убежала к себе, испугавшись этих мыслей, высказанных им вслух. Но всю ночь его слова не давали ей покоя. Она не могла заснуть, да так и встретила рассвет, не сомкнув глаз. Таня оделась и села у окна. Она смотрела, как постепенно светлеет горизонт, видела, как темная земля из серой превращается в зеленую. Земля, принадлежащая Адриану, где будут гулять его дети и любимая жена.

Эта мысль наполнила ее нестерпимой болью, слишком горькой и затаенной, чтобы плакать, и она, молча, смотрела в окно сухими воспаленными глазами.

Несмотря на все старания, Роджер не мог выбросить образ Дианы из головы. После ее визита в нем ожили все полузабытые воспоминания юности. Он вспомнил, как весело им было в детстве, вспомнил, какие дерзкие мечты питал он до того, как уехал в университет, а она осталась заканчивать школу. Какая жалость, что люди, становясь взрослыми, меняются до неузнаваемости и становятся жертвами, навязанных им социальных различий! Им вбивают в голову чужие предрассудки и правила приличия — как это случилось с Дианой. Да, нет сомнений, ее отец — деспотичный, старый, денежный мешок — сильно повлиял на ее жизнь.

Адриан еще долго оставался его другом, и только столкновение на политической арене развело их в разные стороны. С Дианой все произошло иначе. Почти внезапно — во всяком случае, так казалось сейчас, по прошествии многих лет — она превратилась из решительной маленькой девчонки, которая вечно умоляла их с Адрианом принять ее в свою игру, в недоступную, воспитанную, юную леди, которая уже не искала случая увидеться с ним, когда вернулась домой из швейцарской школы. Однако она продолжала встречаться с Адрианом. И это мучило Роджера больше всего.

Сам того не замечая, он остановился и, только когда жаркое солнце начало припекать ему голову, опомнился и увидел, что стоит у ступенек, ведущих вверх, к поместью лорда Бидделла. Он тряхнул головой и пошел дальше. Непривычно было оказаться в лесу в такое время дня, но он вдруг почувствовал потребность побыть одному и, не обращая внимания на звонки телефона, пошел прогуляться.

Вдали он рассмотрел фигуру женщины. Незнакомка шла ему навстречу. Не желая нарушать уединение, он сошел с дороги вниз, к небольшой рощице. По странному совпадению, женщине пришла в голову та же мысль. Роджер увидел ее, когда она была уже близко. Он узнал нарушительницу его покоя и со вздохом поздоровался, когда она проходила мимо:

— Привет, Диана. Ты что, не хочешь со мной разговаривать?

— В прошлый раз мы все сказали друг другу.

— Как раз об этом я и хотел поговорить. Я должен перед тобой извиниться.

— Спасибо.

Она хотела идти дальше, но он преградил ей дорогу.

— Куда ты так спешишь? — Он указал рукой на опрокинутое дерево в нескольких метрах от них. — Садись, отдохни.

Она, молча, повиновалась.

— Даже не знаю, почему я так разозлился тогда, — со вздохом признался Роджер. — Единственное, что может служить мне оправданием, — ты пришла так внезапно и застала меня врасплох.

— Это я поняла. Тебе, видимо, никогда не приходило в голову, что мне нелегко стало приходить к тебе с тех пор, как я выросла…

— Я знаю, твой отец этого не одобряет…

— Мой отец тут ни при чем, — отрезала девушка. — Дело в тебе.

— Как это?

— Ты ведь на пять лет старше меня. Конечно, когда мы были детьми, я об этом не думала, но, когда ты был в университете, все изменилось.

— Однако с Адрианом ты продолжаешь дружить. С ним тебе встречаться можно.

— Потому что мы дружим семьями. — Она покосилась на него и быстро отвернулась. — И потом, ты всегда так занят своей работой и политикой. Я казалась себе маленькой, глупой девочкой по сравнению с тобой, и очень из-за этого переживала.

Ее слова заставили Роджера задуматься — такое объяснение никогда не приходило ему в голову. Он слушал Диану с вниманием и удивлением.

— Можешь не верить, если не хочешь, мне все равно, — она неверно истолковала его молчание, — ты всегда думаешь обо мне все самое плохое.

— Давай не будем опять ссориться, — пробубнил он. — Мне и так уже досталось от матери!

Диана слегка улыбнулась:

— Она всегда тебя ругала за грубость и дурные манеры.

— И сейчас продолжает, — признался он. — Помнишь, когда мы с тобой залезли на дерево старого Дженкинса и рвали его яблоки?

— Никогда не забуду, какую головомойку она тебе устроила, когда узнала! — воскликнула Диана.

— Но ты лазила лучше, чем я, — усмехнулся он. — У тебя ноги длиннее. — Он посмотрел на ее ноги, она покраснела и одернула юбку. — Не надо их прятать. Они у тебя такие стройные. Это единственное, что не изменилось в тебе с тех пор.