— Думаю, нам не стоит говорить о любви. Прошло восемь лет с тех пор, как мы последний раз виделись, и за это время оба мы изменились.

— Я-то не изменилась, — горько сказала она. — Я все такая же. И всегда останусь такой. — Руки ее вспорхнули вверх. — Ты так быстро забыл все, что было? И даже теперь, когда мы вместе, ты ничего ко мне не чувствуешь?

Он порывисто отвернулся.

— Нет. У меня больше нет к тебе никаких чувств. Ты развелась со мной шесть лет назад. Узнав об этом, я уже не мог любить тебя по-прежнему. Прости, Таня, но нет смысла скрывать от тебя правду.

Таня отчаянно пыталась защититься от его слов, но они болезненно, убийственно проникали в нее.

— Ты хочешь сказать, что больше не любишь меня?

— Я хочу сказать, что мы теперь совсем другие люди, — не те юноша и девушка, что поженились восемь лет назад. Мы расстались не по своей воле, но это случилось — и мы не можем повернуть время вспять.

Она долго не произносила ни слова, нервно сжимая руки, нащупывая пальцем обручальное кольцо.

— Ты не любишь меня, потому что я стала некрасивой?

— О господи! — невольно вырвалось у него. — Не говори так. Это не имеет никакого отношения к твоей внешности.

— Имеет, — прошептала она. — Я для тебя чужая. Теперь я понимаю. — Таня встала и увидела свое отражение в большом зеркале, обрамленном тяжелой золоченой рамой, висящим над мраморной каминной полкой. — Да, — задумчиво произнесла она, — когда я смотрю в зеркало, я вижу в нем лицо старухи. Женщины, постаревшей прежде времени. — Она пошла к двери. — Больше не о чем говорить. Я пойду.

— Но куда?

— Поеду в Лондон. Я боюсь идти в ровнийское посольство, хотя там может быть общежитие…

— Не говори глупости. Ты останешься у нас, пока мы не решим, что делать. Я знаю, ты разочарована моим приемом, но… будь благоразумной.

— Благоразумной, — словно эхо, повторила она. — Ты, видимо, часто употребляешь это слово. Хорошо, Адриан, какого благоразумного поступка ты от меня ждешь?

— Прежде всего, сейчас ты должна лечь и отдохнуть. У тебя измученный вид.

— Я не спала с тех пор, как уехала из Ровнии, — призналась она.

— Потом я… потом мама выделит тебе комнату, где ты будешь жить. Когда хорошенько выспишься, все предстанет в другом свете. Думаю, до той поры стоит отложить все дальнейшие разговоры.

— Очень, очень благоразумное решение, — спокойно сказала она.

Если он и уловил насмешку в ее словах, то не подал вида.

— Тебе принесут ужин в комнату, — просто сказал он.

— Я не хочу есть.

— Когда примешь ванну и отдохнешь, захочешь.

Ни говоря ни слова, она вышла в коридор. Адриан пошел за ней. Его жена постеснялась зайти в гостиную и стояла на пороге, переминаясь с ноги на ногу, пока он разговаривал с матерью. Она стояла далеко и не слышала, о чем они говорили, но увидев, как разволновалась пожилая дама, подошла к ней.

— Думаю, Адриан прав. Вам следует отдохнуть, — сказала миссис Честертон. — Вы, должно быть, устали после столь долгого путешествия.

Таня чувствовала, что голос изменяет ей. Не в силах вымолвить ни слова, девушка только кивнула и покорно пошла вслед за свекровью по великолепной лестнице вверх, на второй этаж. Хотя женщина, которая торжественно шествовала впереди с прямой спиной, больше не приходится ей свекровью, потому что она уже не жена Адриана. Она чужая, в чужом доме, нежеланная, лишняя. Чем быстрее она от них уедет, тем лучше.

Утреннее солнце по-хозяйски проникло в спальню. Таня откинулась на мягкие подушки и огляделась. Комната была прекрасно обставлена. Пол устилал мягкий зеленый ковер, оттеняющий плотные гладкие занавески с цветочным узором, которые ярко пестрели на фоне светло-кремовых стен. На изящном деревянном столике возле кровати стоял поднос с остатками еды: это был ужин, который послал ей вчера вечером Адриан.

Адриан… Она больше не могла думать об этом неприступном человеке как о том юноше, за которого вышла замуж восемь далеких лет назад. Все долгие годы разлуки она хранила в сердце его образ, но, когда ее воспоминания столкнулись с жестокой реальностью, прошлое исчезло под их натиском.

Возможно, это случилось потому, что она хотела увидеть его таким же, как в день прощания в аэропорту, когда они поцеловали друг друга в последний раз. Она была готова к тому, что найдет его изменившимся, повзрослевшим, посуровевшим. Но она не могла предположить, что за восемь лет этот человек изменится до неузнаваемости.

Как холодно он смотрел на нее! Ее муж быстро справился с ужасом, мелькнувшим в глазах, но недоверчивость и холодность остались. Когда он положил руки ей на плечи, в этом легком прикосновении не было любви и нежности, только отвращение, которое супруг всеми силами пытался скрыть.

Таня выскочила из постели и подбежала к большому зеркалу. На нее смотрело лицо с ввалившимися щеками и огромными глазами. Кожа была еще гладкой, но в лице не было ни кровинки; светлые волосы потускнели, словно были покрыты слоем пыли. Она не могла винить Адриана в том, что он не сразу узнал ее. Порой она сама с трудом узнавала себя. Вздохнув, Таня стала одеваться.

Она выходила из ванной комнаты рядом со спальней, когда в комнате появилась горничная с завтраком на подносе.

— Доброе утро, мисс. — Она поставила поднос на столик у кровати. — Надеюсь, вы хорошо спали?

— Да, спасибо. — Таня посмотрела на кофе и булочки. — Я могу спуститься вниз к завтраку.

— Мистер Честертон распорядился принести вам завтрак наверх. Он также просил вас зайти к нему в библиотеку, когда вам будет удобно.

— Я пойду сейчас же.

Таня повернулась к двери, но служанка отрицательно покачала головой.

— Не торопитесь, мисс. Сначала позавтракайте, вам это пойдет на пользу.

Таня поколебалась, потом, согласившись, что в словах девушки есть резон, присела на краешек кровати и налила себе немного кофе из кофейника.

Кофе был очень вкусный по сравнению с тем ужасным заменителем, который она привыкла пить в Ровнии. Вкусными были и свежие хрустящие булочки со сливочным маслом. Но она не могла есть с аппетитом, думая о предстоящем разговоре с Адрианом. Ей хотелось поскорее с этим покончить. Горничная сказала, чтобы она не торопилась, и Таня заставила себя выпить вторую чашку кофе, потом медленно подошла к зеркалу и равнодушно причесала волосы.

Она привыкла к своей старомодной, изрядно поношенной одежде. И только сейчас, в этом элегантном окружении, почувствовала, насколько она ужасна. Черная саржевая юбка доходила ей почти до лодыжек, блуза была такая застиранная, что яркая цветная вышивка, которой славилась ее страна, совсем потускнела и выцвела. Но с этим она ничего не могла поделать и, заколов волосы в гладкий пучок на затылке, пошла в библиотеку, где ее ждал Адриан.

Он поднялся из-за стола, когда Таня вошла.

— Надеюсь, ты хорошо спала? — вежливо поинтересовался он.

— Да, спасибо. — Не дожидаясь приглашения, она села на стул. — Не знаю, о чем нам с тобой говорить. Чем скорее я уеду, тем лучше.

— Все не так просто. Мне уже позвонил кое-кто из деревни, чтобы спросить, удачно ли ты добралась.

— Кто это?

— Ты спрашивала дорогу у нескольких людей, — пояснил Адриан. — Один из них оказался самым большим сплетником в деревне. Вернее, сплетницей. К тому же память у нее, как у слона. Она вспомнила, что когда-то я был женат на иностранке…

— И догадалась, что я твоя жена? — упавшим голосом пролепетала Таня.

— Нет. Хотя если мы дадим ей повод для подозрений, она сможет сделать выводы. Это несложно. Пока она считает, что ты приехала сюда… чтобы… — Он замолчал, затрудняясь подобрать нужное слово, потом, так ничего и не придумав, сказал: — Я не стыжусь того, что женился на тебе, поверь мне, Таня, это правда.

— Надеюсь, что так.

— Да, это так, я говорю искренне. — Впервые, за все время, в его голосе прозвучало настоящее чувство. — Я очень любил тебя, и мне очень жаль… мне жаль, что все так сложилось.