— Что?

— Он задохнулся, — профессор указал на мелкие комочки пористой серой массы, присохшей к коже в углах рта трупа. — Остатки кровавой пены, явное указание на отек легких.

— Нашел чем удивить. Вот если бы он без ребер дышать ухитрился, было бы действительно странно. Лучше сюда взгляни. Тут, если я не ошибаюсь, кое‑что более интересное есть.

Ларри отвернула рукав трупа ближе к локтю и сделала надрез на предплечье, клинком раздвинув края раны. Воздух с хлюпающим звуком вошел в скрытую под слоем мышц и кровеносных сосудов полость, по объему как раз соответствующую лучевой кости. Магичка провела пальцами над зияющей дырой и торжествующе взглянула на Хельстайна.

— Частичная портировка! Причем не сбой, а именно осознанно частичная.

— Да уж, не повезло кому‑то, — хмыкнул Дьюин. Что такое портировка, он знал не понаслышке. Лет шесть назад нелегкая занесла отряд Беренкара Скорпиона, к которому тогда прибился наемник, в Гарагум — черные пески в самом сердце Вескурии, а незадолго перед этим сам Беренкар совершил выгодное приобретение, раздобыв у какого‑то вескурийского кудесника амулет аджарн, способный, по его уверениям, мгновенно перемещать владельца на любое расстояние. Целитель Манни, немного разбиравшийся в магии, посмотрев на причудливо разрисованную штуковину, которой гордый Беренкар хвастливо размахивал направо и налево, заметил, что все это чушь собачья, поскольку портировка живого существа так, чтобы оно после этого еще сохранило возможность жить дальше, невозможна даже теоретически. В результате Манни едва не лишился двух зубов, а нос ему Скорпион все‑таки сломал, после чего раздосадовано заявил, что аджарн работает точно, поскольку он уже запускал его на пробу в присутствии кудесника. А сейчас, мол, амулет настроен на оазис Теджен, и если он, Беренкар, захочет, то может хоть сейчас туда перенестись и будет пить вино и развлекаться с бабами все те полтора дня, которые понадобятся остальным, чтобы дотащиться до оазиса на лошадях.

Спорить с вожаком и проверять его утверждение, особенно имея перед глазами пример безуспешно пытающегося остановить идущую из носа кровь Манни, никто не пожелал. Впрочем, и без того случай использовать амулет выпал Беренкару довольно скоро.

Сквозь самое сердце Гарагум, где песчаные дюны, как бы оправдывая название пустыни, чернеют подобно запекшейся крови, испокон веков проходил один из крупных караванных путей. Это и привлекло туда Скорпиона, как холодный расчет влечет хищников к тропам, по которым стада антилоп бредут в поисках новых пастбищ. И хотя добыча Беренкара была позубастее антилоп — помимо собственной охраны купцы нанимали в Теджене гарагумских бедуинов для сопровождения караванов — из молниеносных налетов он никогда не возвращался с пустыми руками. Так продолжалось до тех пор, пока не иссякло терпение шейха Адиля, и тот не объявил облаву на кафиров.

Тут бы Беренкару следовало временно залечь на дно, однако жадность оказалась сильнее голоса разума. Очередной караван, из рук вон плохо охраняемый, он пропустить просто не смог. Караван оказался приманкой. Немногочисленных охранников не хватило бы для того, чтобы отбить нападение наемников, зато их вполне достало, чтобы задержать Скорпиона близ караванного пути до прибытия конницы, возглавляемой каидом Фирузом. Столкнувшись с превосходящими по численности силами противника, Беренкар не придумал ничего лучшего, чем отступить в руины Кемен–Ра, и это стало второй ошибкой Скорпиона. Каид адильских бедуинов был настроен решить проблему раз и навсегда. Рассуждая вполне здраво, он не стал тратить силы, пытаясь выкурить наемников из руин, а вместо этого обложил их, как загнанных в ловушку зверей и стал ждать. Расчет каида оказался верен. Запасы воды в Кемен–Ра быстро иссякли, переведя положение из просто опасного в критическое. Было ясно, что надо что‑то срочно предпринимать, пока жара и жажда не совершили свое черное дело, превратив бойцов в легкую добычу. И вот как раз тогда, когда от Скорпиона ждали решительных действий, тот решил, что настала пора воспользоваться амулетом. Дьюин видел, как это произошло. Только что Беренкар стоял перед ними, что‑то сжимая в кулаке, а в следующий миг растаял в знойном мареве, с ехидной ухмылочкой бросив оторопевшим наемникам: 'Ну, парни, дальше вы как‑нибудь сами разбирайтесь, а я по бабам'.

Когда до Дьюина дошло, что Беренкар просто сбежал, воспользовавшись единственным безопасным способом отступления, он даже не испытал вполне ожидаемой зависти. Все прочие чувства перекрыла глухая ненависть к Скорпиону, хотя сам он, скорее всего, поступил бы точно так же, окажись у него схожая возможность. Возможности, впрочем, не было, а выбираться как‑то следовало — в этом мнении все запертые в Кемен–Ра оказались едины, поскольку каждый понимал, что без припасов шансов долго держать оборону у них нет никаких. Дождавшись ночи, наемники предприняли отчаянный рывок, атаковав позиции осаждающих. Попытка была почти безнадежной, однако каким‑то чудом им все‑таки удалось выжить. Возможно, помогло отчаяние, сплотив измотанных бойцов в единый кулак, смявший вескурийцев, которые не ожидали, что у кафиров достанет сил для такого отчаянного сопротивления. Прорвав в ходе короткой, но яростной схватки оцепление, отряд ушел в ночь, оставив на остывшем песке семь трупов наемников и около полутора десятков — бедуинов. В том ночном бою Дегюрджа и заработал себе украшение на физиономию, поначалу, ослепленный болью и хлещущей из раны кровью, решив, что вовсе окривел на правый глаз. Потом, когда шрам начал рубцеваться, стало ясно, что зрение все же сохранилось, так что в итоге цена, которую Дьюину пришлось заплатить за спасение собственной шкуры, оказалась не так уж высока. Тогда же, в дышащей могильной стынью темноте Гарагума, ему было наплевать на цену. В висках колотилась одна–единственная мысль: удержаться в седле, не свалившись под копыта летящим за ним по пятам взмыленным коням; выжить, чтобы рассчитаться с Беренкаром. К рассвету стало ясно, что погони за ними нет, и тогда Дьюин повернул коня к Теджену. Большая часть уцелевшего отряда последовала за ним — всем не терпелось поговорить по душам со Скорпионом, однако разговора не вышло. Им даже не пришлось долго искать его следы — все и так было на виду. Несколько больше времени понадобилось, чтобы убедиться в том, что обнаруженный ими ком плоти причудливой формы действительно принадлежит их бывшему вожаку. Последние сомнения развеял выуженный из сердцевины кома аджарн.

— А ведь я говорил… — сплюнув, сказал Манни и осторожно пощупал свой сплющенный нос. — Нечего лезть со свиным рылом к магам, да еще туда, где они сами до конца не разобрались. Но куда там. Кому суждено утонуть, тому никакая лодка не поможет.

Такова была краткая надгробная эпитафия Беренкару Скорпиону, и таковы были обстоятельства, заставившие Дьюина накрепко запомнить понятие 'портировка'.

Из прочих путешественников слова Ларри заинтересовали, пожалуй, одного лишь Хельстайна.

— Частичная портировка? — переспросил он, недоверчиво глядя на распластанные по земле останки. — А разве такое возможно?

— Теоретически да, — неуверенно сказала Ларри. — Но практически в рамках используемой сейчас методики для этого требуется каждый раз перестраивать структуру заклинания под конкретный объект, на который оно направлено. Иными словами, для стабильного многократного использования ловушки необходимо постоянное присутствие поблизости мага. Здесь же никого нет, и, тем не менее, она работает.

Ларри ненадолго задумалась, а потом ее лицо вдруг приобрело жалобное выражение.

— Лиииис! — просительно протянула магичка. — Признайся честно, у тебя какие‑нибудь виды на наших конкурентов имеются?

Хельстайн покачал головой.

— Нет. А что?

— Да ничего особенного, просто крохотное пожелание. Если мы с ними все‑таки пересечемся, оставьте мне кого‑нибудь одного живого.

— Зачем?

Ларри ткнула кинжалом в сторону бьющего в небо столба света.