- Что ж ты не попробовал даже? - сокрушалась радующая глаз своей дородностью опрятная кухарка, настойчиво пододвигая припрятанные специально для него вафли ближе.
Айсен неловко улыбнулся ей: он был тронут, и расстраивать добрую женщину не хотелось, но его мутило от одного вида, и справиться с собой было не просто.
- Я… спасибо, я не люблю такое, - все-таки решился юноша.
- Правда? - всплеснула руками Берта, но не отступилась, самодовольно добавив. - Да ты попробуй кусочек! У вас такого точно нет!
Айсен открыл было рот, чтобы повторить отказ, но промолчал, вдруг цепенея от нового страха… Нового ли? Разве не это стало препятствием для его счастья, разве не это заставило любимого не верить ему?! Как объяснить, что для него это не десерт, который любой ребенок уплетает за обе щеки - это плата…
Плата за боль в растянутом вторжением анусе, переполненном липким семенем. Знак, что почтенный Бабудай-ага, имеющий пристрастие не только к только что купленным девственникам, но и предпочитающий лично проверять выучку - доволен старательностью раба. Память о том, когда удовлетворенный гость милостиво треплет за щеку и прикармливает с руки, прежде чем продолжить. Способ перебить во рту вкус спермы, от чего становится еще отвратительнее… Как можно объяснить ЭТО?!
- Айсен, - его обеспокоенно окликнули, - Тебе плохо? Приболел? С непривычки, наверное… Ты прости дуру старую, перестаралась!
Юноша ответил кухарке еще одной вымученной улыбкой. Разошедшаяся Берта тут же отловила кого-то из слуг, поручив отвести парнишку до кровати.
- Я пока травки заварю, на случай если тебя тошнить будет…
Айсен ощутил себя совсем скверно от подобной заботы. Все эти люди добры к нему сверх всякой меры, но ведь они не знают, что именно он за раб… Получается, что он обманом пользуется их доверием, ведь они не имеют никакого представления о нем!
Слуги Магнуса ясно давали ему почувствовать себя грязью, даже раб Хамид относился к нему хорошо лишь до тех пор, пока он не стал снова спать с мужчиной. Господин Филипп прямо сказал, что считает это постыдным и мерзким (с чем Айсен был полностью согласен), хотя и готов дать ему шанс. Господин Фейран счел его недостойным. Да даже жалевший его Клеман не знал всех подробностей… Что будет если все узнают? Как же рано он успокоился!
Но ведь все равно все станет известно, когда вернется господин Фейран! Юноша сидел, потеряно уставившись на сумерки за окном: оказывается, что выбор перед ним стоял куда серьезнее - либо любимый либо весь мир…
Хорошо, на такой обмен он согласен! Он стерпит и эту боль, но что если любимый не примет его?! Или забудет о нем… От острой безысходной тоски, сжавшей сердце, хотелось плакать, но слезы почему-то не шли.
Когда раздались уверенные шаги мадам Мадлены и она вошла, Айсен не вздрогнул. Притворяться спящим было поздно, да и к чему? И глаз не поднял, не повернулся, - иногда кажется, что уж лучше вовсе не знать, чем потом ощущать утрату в сто раз острее…
Женщина зажгла свечи, некоторое время внимательно разглядывала юношу, а потом села рядом ласково обняв за плечи и притянув к себе:
- Айсен, тебя обидел кто-нибудь?
Молодой человек мотнул головой: горло сдавило.
- Ты скажи, не бойся!
- Нет, никто… - прошептал юноша, сжимаясь еще сильнее.
Мадлена еще подробнее всмотрелась в него: нет, парнишка все-таки не был болен, то что грызло его не поддалось бы знаниям медиков.
- Ну что мне с тобой делать… - она вздохнула, - Не хочешь - не говори. Но поверь, ты всегда можешь придти ко мне и рассказать, что тебя беспокоит. Нельзя все держать в себе, Айсен! То, что раньше тебе не с кем было поделиться, не значит, что так и должно быть. Я буду всегда рада тебе помочь, ты мне веришь?
- Да…
- Обещаешь, что не будешь больше прятаться в одиночку? А то ведь и правда заболеешь!
- Да… - Айсен поднял на нее совершенно несчастные глаза: рассказать? Мадам? Об ЭТОМ?!
Мадлена едва сдержала еще один вздох, - было очевидно, что юноше не дает покоя нечто, что не так-то просто поведать, и это нечто скорее всего из прошлого, а не из настоящего. Ей даже страшно стало от мысли, что еще она может услышать об этом хрупком забитом мальчике, а перед глазами на минуту возникла жуткая картина - обнаженный юноша, распластанный под бездушно и безжалостно вколачивающимся в него самцом, покорно отдающий себя на поругание под страхом мучительной кары… Ей самой стало трудно дышать.
Женщина тряхнула головой, из-за чего концы чепца взмахнулись двумя крыльями.
- Ладно, ложись-ка ты и правда! А то совсем я тебя загоняла, а завтра метр Филипп собирался взять тебя с собой на склады, - самым естественным на свете жестом, Мадлена поднимаясь поцеловала юношу в лоб. - Не переживай, все образуется!
Айсену показалось, что в него попала молния! Мгновение назад он был уверен, что госпожа обо всем догадалась, и вдруг…
- Спокойной ночи, - женщина обернулась на пороге, и увидела, что щеки юноши мокры от внезапных слез.
У него в глазах был край пропасти, к которому очень не хотелось подходить! Однако она пересилила себя и вернулась на прежнее место, промедлив самую малость, и прижав парнишку к себе еще крепче, чем прежде, гладя и укачивая, как маленького.
- Бедный, бедный мой мальчик…
После этого нежного шепота Айсена словно прорвало! Он рыдал, вцепившись пальцами в пышные рукава так, что плотная ткань едва не трескалась. А потом заговорил, - глухо, прерываясь на новые приступы плача, путаясь, перескакивая с одного обрывка кошмара на другой, - обо всем… Даже о том, о чем не спрашивал метр Кер.
Уж лучше так, самому, чем постоянно ожидать огласки и позора, или как с Фейраном - прикипеть всем сердцем, чтобы потом это сердце оказалось разбито!
Надо же, и у рабов есть сердце! Наверное, нужно, что бы оно болело, чтобы помнить об этом…
Когда уже ни слов, ни слез не осталось, юноша еще некоторое время тихо вздрагивал в так и не разжавшемся кольце теплых рук. Обессиленный своей внезапной вспышкой, Айсен не сразу осознал, что его все еще гладят, шепча на ухо, что-то успокоительно ласковое, что он понимал только наполовину.
- Ничего, ничего… все уже позади! Успокойся, не надо так… Все позади, ни одна скотина не посмеет больше тебя тронуть!! Это главное… Ты не один больше, и мы со всем справимся…
Обессиленный юноша позволил уложить себя на постель. Мадам Мадлена куда-то исчезла, - Айсен не понял куда. Его начало трясти в ознобе, а голова была невероятно тяжелой… И пустой: он чувствовал, как будто внутри не осталось ничего, кроме вязкого бултыхающегося тумана…
Мадам вернулась, заставила его сесть.
- Пей, а то голова болеть будет.
Дождавшись, пока юноша выцедит все подогретое вино с какими-то горьковатыми травами, женщина обтерла ему все еще мокрое от слез лицо смоченным в холодной воде платком.
- Вот так! Успокоился? - карие глаза смотрели на него довольно сурово, но без гнева и презрения. Мадлена тоже была бледна, и улыбалась несколько принужденно, - Ничего… ты сильный, раз ты все это пережил, и еще способен кого-то любить, радоваться новому дню! Прошлое уже не изменишь, а будущее - можно. Думай лучше, что у тебя еще все впереди!
Мягкая ладонь скользнула по волосам и щеке.
- Вы знали, - севшим от плача голосом произнес Айсен, впервые глядя кому-то в глаза прямо и пристально. Он не спрашивал.
- Конечно, - подтвердила госпожа Мадлена. - Как же иначе! Я же должна знать, что за человек входит в мой дом.
- Почему? - Айсен спрашивал уже о другом, но его поняли.
Женщина бережно взяла его лицо в свои ладони.
- Господи, да кем бы я была, если бы отказала в помощи после всего того, что с тобой сотворили!!
Юноша немного растерялся от подобного бурного негодования, но на сердце отчего-то потеплело еще больше.
- И еще, - Мадлена вновь вернулась к своему решительному тону, - У тебя на лице написано, о чем ты сейчас думаешь, но я скажу, что никому кроме нас с метром Филиппом о твоем прошлом знать не следует! Никого ты этим не обманываешь! Это твоя тайна и ты имеешь полное право ее не выдавать. Никому до этого дела быть не должно - нечего языками попусту чесать! И потом, попробуй хотя бы единственный первый раз в жизни подумать о себе. Скоро ли вернется Фейран и вернется ли - мы не знаем…