— Завтра мне на смену приедет Клаус, — неожиданно проговорил Первородный, с удовольствием замечая, как после его слов Хелен замерла от ужаса, — может быть с ним, ты будешь более послушной.

На миг в комнате воцарилась мертвая тишина, прежде чем ее нарушил полный отчаянья девичий голос.

— Нет, — взмолилась ведьма, — прошу тебя… Не отдавай меня ему!

— Я подумаю, — не пытаясь скрыть торжества, ответил ей Элайджа.

Сам же он знал, что просто блефует. Клаус и в самом предлагал ему такой вариант, но он тут же отказался, представив как гибрид в порыве неповиновения дерзкой ведьмочки начнет пытать ее, нанося увечья. А ему, по непонятным самому причинам, не хотелось, чтобы Хелен превратилась в кусок кровавой плоти после забав Клауса. Ему вообще не хотелось, чтобы кто-то мучил ее, причиняя боль. Кто-то кроме него самого.

— Я подумаю, — с угрозой повторил он, склоняясь к дрожащей от страха блондиночке, — но твое поведение… Постоянные попытки побега… Охранять тебя — сомнительное удовольствие. Клаус прав, пусть сестра получит кусочек тебя. Для встряски, так сказать.

Голос Элайджи был ледяным, решительным, и Хелен закрыла глаза, замирая в ожидании боли. Металлический клинок прикоснулся к ушку, усиливая дрожь девушки, которая изо всех сил сдерживалась, чтобы не попросить пощады. Но боли за угрозами вампира так и не последовало, вместо этого…

Легкий вскрик сорвался ее губ, когда холодный металл сменился горячим дыханием Первородного, а затем и его губами. Хелен начала задыхаться, а дрожь от страха перешла в дрожь возбуждения, когда Элайджа принялся грубо целовать ее шею, периодически аккуратно проходясь клыками по нежной коже.

— Сегодня тебе почти удалось сбежать, — прошептал он, на миг отрываясь от ласк, — и я должен наказать тебя. Но вместо этого мне хочется совсем другого. А тебе, ведьма?

С этими словами, Майклсон оказался перед ней, и его ладони с силой потянули в стороны безнадежно растянутый ворот девичьего свитера, обнажая Хелен до талии.

Не говоря ни слова, Элайджа окинул жадным взором часто вздымающуюся налитую грудь, увенчанную маленькими розовыми сосками, которые под его откровенным взглядом начали стремительно твердеть, наливаясь возбуждением.

— Ты так красива, ангелочек, — хрипло проговорил он, и потянулся вперед, накрывая поцелуем девичьи губки.

Хелен застонала, отчаянно крутя головой, пытаясь уклонится, и вампир дорожкой поцелуев спустился ниже, останавливаясь на набухших ягодках сосков, которые он обвел языком, наслаждаясь прекрасным видом.

— Скажи это ведьма, давай, скажи, что хочешь отдаться чудовищу, которого должна убить, — темные глаза вампира дьявольски блестели, губы растянулись в улыбке.

— Нет, не хочу! Ты мне противен, я тебя ненавижу! — из последних сил прошептала ведьма, качая головой.

— Сама виновата, — лицо Элайджи после ее слов стало каменным.

Он поднял с пола клинок и, не обращая внимания на вскрик ведьмы, резким движением отсек маленькую прядь белоснежных волос.

— В целях безопасности из своей комнаты ты выходить не будешь, а еще раз попробуешь сбежать, я доведу до конца, то, что начал только что, — зло проговорил Элайджа, грубо поднимая Хелен на ноги, и ведя в спальню.

А потом, остановившись на пороге, он добавил то, от чего Хелен еще сильнее залилось краской

— И смени трусики, эти, боюсь, насквозь промокли твоими соками, а у меня нет настроения на забавы с мелкими лгуньями вроде тебя.

И, толкнув девушку в спальню, Элайджа с силой хлопнул дверью, уходя прочь.

Слова Элайджи еще долго звучат у Хелен в ушах, и она сама не знает, какие эмоции в этот момент сильнее — облегчение от того, что вампир не пошел дальше в своих ласках или досада, что он вновь указал ей на то, что она ему не подходит.

Ведьма бредет к постели, забираясь на нее с ногами, и притягивает к себе колени, опуская на них белокурую голову. Ее эмоции слишком противоречивы, слишком сильны и девушка знает, что так не должно быть. Потому что это неправильно — желать врага, которого она должна ненавидеть.

А еще хуже то, на фоне всех этих чувств, уязвленное самолюбие терзает Хелен острее всего. До Майклсона обнаженной ее видел только один мужчина, которого она любила и который считал ее неподражаемой, а Элайджа подчинил ее себе и отверг. Отверг с насмешкой, в тот момент, когда она уже была готова на все. Демонстративно вымыл губы и руки, как будто он выпачкал их, прикасаясь к ней. Словно она была не достойна его.

Хелен тяжело вздыхает, кусая розовые губки. Ее сопротивление, грубые слова и ложь о том, что вампир ей противен лишь маска, игра, и, девушка в этом не сомневается, ее мучителю об этом прекрасно известно. И он мог бы пойти до конца. Если бы хотел.

Ведьма скользит мутным взглядом по комнате, и ей на глаза попадается открытая бутылка бурбона, которую вчера в спальню принес Майклсон. Решение приходит само собой, и уже через мгновение она пьет прямо с горлышка, надеясь, что алкоголь облегчит боль в ее душе.

Хелен не замечает, как за окном становится совсем темно, пока она продолжает культивировать свою обиду за полупустой бутылкой бурбона, прежде чем ключ поворачивается в дверном замке и в спальню входит Первородный, который обводит ее недовольным взглядом, задерживаясь на остатках золотистого напитка, который ведьмочка вновь подносит к губам, делая глубокий глоток.

— Решила напиться? — недовольно произносит Элайджа, щуря темные глаза, — надеешься, что если от тебя будет нести бурбоном, то я уйду спать в другую комнату?

— О, мне все равно, можешь ночевать со мной, — заплетающимся языком отвечает ему Хелен, кривя розовые губки, — вчера ты уже доказал, что ничего особенного сделать не можешь. Это возраст? Или особенность кровососов? Или ты боишься, что опозоришься и я буду смеяться над тобой?

Ведьма насмешливо улыбается, подходя к вампиру почти вплотную. Алкоголь и обида не позволяют ей заметить, как от ее слов чернеют глаза Элайджи, который сжимает кулаки, пытаясь сохранять спокойствие.

— Тебе лучше замолчать, — глухо цедит он, тяжело дыша.

— А то что? — с ухмылкой прерывает его девушка, — точно, ничего. Ты ни-че-го не можешь сделать…

Довольная произведенным эффектом, Хелен отворачивается от Майклсона, и тянет вверх платье, намереваясь переодеться в ночную сорочку.

Она не видит, как лицо Элайджи искажается от гнева, смешанного с вожделением, когда он видит точеные изгибы ее фигуры, которые ведьма бесстыдно обнажает перед ним, стоя спиной. Вампир глубоко вздыхает, стараясь взять себя в руки, но в этот миг Хелен — нарочно или нет, выгибает спинку, соблазнительно выставляя округлую попку, и от его контроля не остается камня на камне, а белокурая ведьмочка, летит на подушки, когда он толкает ее прямиком на кровать.

— Сейчас ты пожалеешь о своей провокации, ангелочек, — хрипло выдыхает Первородный, вихрем оказываясь позади лежащей на животе, ничего не понимающей Хелен, — ты и так долго безнаказанно меня злила. Пришла пора проучить тебя.

С этими словами, Элайджа тянет на себя обнаженную девушку, на которой из одежды лишь тонкие трусики, что он, не медля не секунды, срывает резким движением, отбрасывая безнадежно испорченный предмет туалета в сторону.

Он укладывает извивающуюся Хелен на колени, удерживая ее одно рукой за талию, и его вторая ладонь с силой опускается на маленькую попку. Ведьмочка вскрикивает, скорее от неожиданности, чем от боли, и поворачивает в его сторону ошеломленное лицо, отчего ее белокурые локоны рассыпаются по спине мягкими волнами.

— Что ты делаешь? — шипит она.

— Учу тебя хорошим манерам, — невозмутимо отвечает Элайджа, продолжая экзекуцию, пока девичьи ягодицы не становятся совсем алыми, а нежная кожа не начинает гореть.

Тогда мужская ладонь мягко скользит по ним, лаская, и Хелен прикрывает глаза, чтобы скрыть возбуждение, которое бурлит в ней от того, что она совсем нагая лежит в объятьях вампира, который только что отходил ее по попке, будто ребенка, но почему-то эмоции, что захлестывают ее, не имеют ничего общего с детскими обидами. И она не сопротивляется, когда Первородный переворачивает ее на спину, нависая сверху.