— Какого черта этот оборотень распускает свои грязные руки? — процедил он, не сводя взора с танцующей пары, — и чему это Крис там смеется?

— Это называется шутка, брат, — пожал плечами Элайджа, довольный что тема с его ссоры с Хелен, переключилась на Кристину и Джексона, — ухаживание, если хочешь. Флирт…

— Думаю, стоит сообщить этому недоумку, что флирт с беременными женщинами может не лучшим образом отразится на целостности его… шкуры, — выплюнул гибрил, одним махом допивая свой бурбон.

— Удачи, — кивнул ему Элайджа, но Клауса уже и след простыл.

Старшему Майклсону вовсе не хотелось наблюдать за тем, как Клаус устроит сцену ревности своей ведьме, вместо этого он вернулся на свое прежнее место, чтобы продолжить наблюдение за Хелен, но сделав это вампир понял, что рано смеялся над поведением брата.

Вокруг Хелен собралась компания из трех ведьмаков, которые осыпали ее комплиментами, о чего нежные девичьи щечки так знакомо и соблазнительно краснели, что Элайджа и сам не заметил, как оказался внизу, направляясь к привлекшей его внимание компании.

Хелен заметила его сразу же, и голубые глаза на долю секунду сверкнули злорадством, но ведьма, напрасно надеясь, что это ускользнуло от внимания Первородного, сделала вид, что не замечает его, продолжая улыбаться своим новым поклонникам.

«Ах, ты маленькая упрямица» — подумал Элайджа почти с нежностью, но его лицо сохраняло все то же ледяное выражением, когда он подойдя в возлюбленной совсем рядом, оттеснил от нее ничего не понимающих ведьмаков, которые, впрочем, поняв, с кем имеют дело, поспешно ретировались, оставляя Хелен наедине с Первородным, не сводящим с нее тяжелого взгляда.

— Так сильно мучает вынужденное воздержание? — прошептал Элайджа прямо в маленькое ушко, слегка касаясь его губами, отчего ведьма невольно вздрогнула.

— Вот еще! — поспешив взять себя в руки, через мгновение отозвалась она, задирая вверх упрямый подбородок, — ты как всегда себя переоцениваешь, Майклсон.

— Да неужели, — хрипло продолжил вампир, делая еще шаг вперед, отчего Хелен была вынуждена отступить к стене, не замечая, что они оба оказываются в тени ниши, и ее теперь совсем не было видно из-за широкой спины Первородного.

— Я ведь видел как ты смотрела на меня сегодня утром, ангелочек, — низким голосом проговорил Элайджа, подходя к дрожащей ведьмочке еще ближе, — ты явно не возражала бы, если бы я… попросил у тебя прощения. Так, как ты любишь.

Лицо Хелен залилось румянцем, и губы вампира, от которого эти из не ускользнули, растянулись в дьявольской улыбке.

— О, я бы сделал это, ангелочек, — прошептал он в покрасневшее ушко, и ведьма шумно выдохнула, не в силах сдержать эмоций от его соблазнительного тона, — раздвинул бы твои ножки и ласкал бы тебя, так, как тебе нравится. Пальцами. Губами. Языком. А потом…

Хелен распахнула глаза, жадно глотая воздух и Элайджа, довольный ее реакций, отступил назад.

— И я сделаю это, — проговорил он, отчего голубые глаза вспыхнули желанием, — сделаю, ангелочек. Когда ты извинишься.

Лицо Хелен застыло, а потом пошло некрасивыми алыми пятнами, когда она бросилась на смеющегося вампира с кулаками.

— Ты… — шипела она, — да я…никогда!

— И все же, если ты передумаешь, ты знаешь, где меня найти, — добавил Элайджа, и отвесив разгоряченной ведьме шутливый поклон, направился к бару.

Когда Элайджа после ссоры уходит, хлопая дверью, Хелен несколько минут сидит на постели, сохраняя упрямое выражение лица. Ведьма не сомневается в том, что права, и в том, что выставила Первородного из их общей спальни совершенно заслуженно. А еще блондинка абсолютно уверена в том, что уже завтра Майкслон будет вымаливать у нее прощение.

Сомнения приходят позже, когда девушка, проведя бессонную ночь в непривычном одиночестве, вяло культивируя свою обиду, утром видит его, выходящего из ванной комнаты.

Мужественность Первородного, слишком очевидная в его абсолютной наготе, как удар под дых и Хелен, как не старается, не может оторвать глаз от тела любимого, пока они не встречаются взглядами.

— Не беспокойся за свою добродетель, ангелочек, — холодно тянет он, и ведьма невольно замирает от этого ледяного тона, — я лишь пришел за своей одеждой.

И прежде, чем Хелен что-то успевает сказать в ответ, он вихрем облачается в темный костюм и исчезает из спальни, оставляя ее одну — раздосадованную и уже не столь уверенную в том, что Майклсон первым пойдет на примирение.

Настроение ведьмы портится и от того, что она видит в зеркале. Бессонная ночь не проходит бесследно, и в отличии от Первородного, на лице которого не отражается ни единой эмоции, Хелен выглядит не лучшим образом. Ледяной душ немного поправляет положение, но все же спускаясь на завтрак, ведьма никак не может растянуть губы в улыбке.

Крис и Тори встречают ее на кухне, и неожиданно ведьма немного отвлекается от своих переживаний, когда сестры начинают обсуждать предстоящую вечеринку. Хелен кивает, принимает посильное участие в разговоре, а сама думает лишь о словах Элайджи, который указал на то, что произвести фурор она сможет лишь красивым платьем, но никак не магией.

Голубые глаза вновь вспыхивают упрямством. Что же, если Первородному так неймется увидеть ее во всей красе, она просто не в праве его разочаровывать!

Нужный наряд Хелен находит у Тори, которая, помимо прочего протягивает ей и новый комплект черного кружевного белья со странной улыбкой, которой белокурая ведьма, погруженная в свои мысли, не предает значения.

Наступает вечер, и Хелен, облачившись в новое белье и черное платье с оголенными плечами, что отлично подчеркивает изгибы ее точеной фигуры, смотрит на себя в зеркало, закалывая вверх белоснежные локоны. Она выглядит отлично, и знает это, но отчего-то, ни красивый наряд, ни легкий макияж, делающий голубые глаза еще выразительнее, ни шикарные туфельки на тонкой шпильке, не улучшают ее настроение.

На помощь приходит шампанское, и ведьма пьет один за другим бокалы, наполненные игристым напитком, игнорируя замечания сестры. Хелен рассеянно осматривает толпу гостей, стараясь сохранить безразличный взгляд, но врать самой себе становится с каждой минутой все сложнее. Она знает, кого ищет среди вампиров, ведьм и оборотней.

Ищет. И не находит.

Досада смешивается со злостью, и Хелен отвечает улыбками на комплименты подходящих к ней мужчин, рассеянно участвуя в беседе, когда наконец в поле ее зрения появляется тот единственный в чьем внимании ведьма нуждается.

Хелен кусает губы, чтобы сдержать довольную улыбку, когда Элайджа идет прямо к ней, через толпу гостей, и стоящие в ней рядом ведьмаки поспешно ретируются стоит ему оказаться рядом.

И Хелен понимает, что вполне созрела для того, чтобы его простить. Эти мысли посещают девушку еще до того, когда Майклсона прижимает ее к стене в тени ниши и шепчет ей на ухо разные непристойности, от которых ее трусики очень быстро становятся влажными. Решимость ведьмы растет, и она уже сама льнет к Первородному, когда тот произносит, насмешливо растягивая слова:

— Когда ты извинишься.

Хелен замирает, не веря своим ушам, но довольная улыбка Элайджи быстро ставит все на свои места.

— Ты… — шипит ведьма, — да я… никогда!

— И все же, если ты передумаешь, ты знаешь, где меня найти.

Вампир отвешивает ей шутливый поклон и уходит, а Хелен еще долго стоит в тени, чувствуя, как ее лицо заливается краской. Потому что она понимает, что хочет этого.

Хочет, попросить у него прощения.

Она все еще обижена и злится, но все же неохотно принимает тот факт, что Элайджа действовал в ее интересах и причина его поступков лишь одна. Первородный любит ее и бережет. И ему совсем не важно, что она не Регент, как Крис и не искусная ведьма вроде Тори. Он просто любит ее за то, что она такая, какая есть.

Розовые губки невольно растягиваются в улыбке. Кажется, она знает, что делать.