На стеклянном журнальном столике перед ней дымился черный кофе и аппетитно возлежали на блюде горячие булочки со сливочным маслом и персиковым джемом. Девушка машинально взяла одну и снова положила обратно на изящное фарфоровое блюдце: есть ей совсем не хотелось.

Через несколько часов праздного безделья она отпустила горничную, потом рассеянно просмотрела газеты, прочитав главу из начатого неделю назад романа, включила стереопроигрыватель и, наверное, уже десятый раз, словно следуя магическому ритуалу, подошла к своему резному старинному трюмо красного дерева с овальными зеркалами. Она вынимала из бархатной черной сумочки глянцевую визитку Грегори Адамса и, тяжело вздохнув, прятала ее обратно. Выдавленные золотым шрифтом служебный и домашний телефоны запомнились сами собой, помимо ее желания, а в памяти то и дело всплывали обидные слова: «...Я буду вынужден терпеть ваше общество только одни сутки».

— Будь ты проклят! — сквозь зубы процедила она, адресуя весь свой накопившийся гнев белой аккуратной карточке, которая в этот момент ассоциировалась у нее с личностью самого Грегори Адамса. Как бы ей хотелось в клочья разорвать эту красивую прямоугольную бумажонку и забыть их неприятную встречу, запрятать ее в самый дальний тайный чулан памяти, который, наверное, есть у каждого человека. Там, где за семью печатями хранится все самое неприятное: ссоры, обиды, воспоминания о несчастной любви, чье-то предательство или собственное малодушие.

Но, к сожалению, обстоятельства складывались таким образом, что последовать этому шальному порыву и выбросить визитку Патриция не могла. Во-первых, потому что в этом не было никакого смысла (все телефоны она уже знала наизусть), во-вторых, была и вторая не менее весомая причина...

Еще вечером, как только Патриция перешагнула порог своего дома, вернувшись с аукциона, позвонила ее чересчур экзальтированная мать и восторженно затараторила:

— Привет, дорогая, ты только послушай, как я гениально все придумала. Нашу вечеринку будет обслуживать ресторан «Эксельсьор», тот самый, что проводил банкет на юбилее Мэрил и Сомса. Потом мне удалось пригласить знаменитый квартет, который, если ты помнишь, впервые выступал на. свадьбе Маргарет и буквально покорил всех виртуозностью игры. Стало быть, точно — устраиваем танцы! А чтобы было попросторней, решено оставить открытыми двери между столовой и гостиной. Ну и, конечно, в саду устроим маленький буфет с напитками, фруктами и всевозможными сладостями. Кстати, кондитеры «Эксельсьора» выше всяких похвал. Какие они делают торты со взбитыми сливками и ежевикой, а всякие пирожные!..— Голос матери на другом конце провода чуть не захлебнулся от нахлынувших эмоций, и в результате образовалась небольшая пауза.

Улучив этот момент, Патриция поспешила вставить хоть что-нибудь:

— Да, мама, ты все очень хорошо организовала.

Это прозвучало вяло и без энтузиазма, но Элизабет Орбисон совсем не требовалось чье-либо одобрение или энтузиазм. Главное, что идея предстоящей вечеринки нравилась ей самой и пробуждала в этой увядающей светской львице страстное желание развлекаться и наслаждаться неумолимо уходящей жизнью.

— Сначала я все не могла придумать,— снова зажурчал ее бодрый голос, — кто будет произносить первый тост. А Маргарет мне посоветовала обратиться к Чарльзу Драммонду, и, знаешь, он так обрадовался...

— А кто такой этот Драммонд?— недоумевая, спросила девушка.

— Но как же, милая! Это же новый главный менеджер магазина «Пати». Он и его жена обязательно должны побывать у нас.

— Мне кажется, было бы лучше поручить это кому-то из близких или, в конце концов, из друзей,— мягко возразила Патриция, заранее зная, что мать все равно сделает по-своему.

— Нет, это не совсем хорошая идея, дорогая. Я бы бесконечно ломала голову, кого предпочесть. Кто-нибудь из родственников мог обидеться, а нам это ни к чему. Эта дата слишком важное событие для всего нашего семейства... И для твоего отца, конечно,— поспешила уточнить она.

Но Патриция прекрасно понимала, что для отца его собственный день рождения уже не имел значения как таковой. Это был всего лишь один из праздников, которые регулярно с возрастающей год от года помпезностью отмечал их благородный клан. А для матери это был очередной повод разослать приглашения по всей Англии, выписать к себе в Оксфордшир лучших косметологов и парикмахеров, заказать новое ультрамодное платье и удивить гостей роскошью и обилием праздничного стола.

В системе приоритетов отца принадлежность династии Орбисонов значительно перевешивала все остальное. Он жил в своем придуманном мире, который, по большому счету, ограничивался только его профессиональными интересами. На неоправданную расточительность своей супруги он смотрел сквозь пальцы, считая, что всерьез воспринимать и даже пытаться понять поступки женщины — дело неблагодарное. Роль отца или главы семьи вдохновляла его только теоретически. Он лишь поддерживал вокруг себя атмосферу благополучия и стабильности. Несмотря на преклонный возраст, Ричард Орбисон виртуозно контролировал все дела фирмы и считал, что огромное состояние, за долгие годы накопленное его предками, как бы заочно застраховало его детей от жизненных трудностей и неурядиц. Заниматься их воспитанием он не считал нужным, полагая, что все устроится само собой. Но, будучи человеком набожным, он не забывал благодарить Господа за ту тихую счастливую нишу, в которой пребывал с рождения, и не без оснований надеялся, что впредь так оно и будет.

— Да, мама, ты как всегда права! — равнодушно заключила Патриция.

Элизабет Орбисон наконец уловила в голосе дочери нотки апатии и равнодушия.

— Я надеюсь, милая, ты почтишь нас своим присутствием! Не так ли?— подчеркнуто нервно спросила она, как случалось всегда, когда Элизабет начинала подозревать, что чье-либо упрямство, независимость или чувство противоречия могут нарушить ее стройные планы.

— Конечно приду.— Патриция уже давно решила для себя пойти на компромисс и не обострять и без того слишком уж светские взаимоотношения с родной матерью.— Как же я могу пропустить такое событие!

— Надеюсь, ты придешь не одна?

Миссис Орбисон явно успокоилась, и теперь ею владело исключительное любопытство.

Учитывая, в каком трудном положении она оказалась, произнести членораздельное «да» или «нет» Патриция не могла. Вопрос о том, будет ли Грегори Адамc сопровождать ее, оставался открытым. Поэтому она пробурчала в трубку нечто невнятное, но мать, по своему счастливому обыкновению во всем находить положительные стороны, расценила это как утвердительный ответ.

— Я его не знаю? Это кто-то особенный? — не унималась Элизабет Орбисон.

— Увидишь,— без тени кокетства односложно ответила Патриция.

— Ты, похоже, не в настроении, не хочешь посплетничать со своей родной мамочкой. Ладно, я потерплю. Вечеринка ведь не за горами, на следующей неделе. Тогда и посмотрю на твоего неизвестного. Еще созвонимся, дорогая, пока.

— Пока, — машинально пробормотала девушка и услышала в трубке короткие гудки.

Не было никаких сомнений, что для отца с матерью, которые всю жизнь коллекционировали известных, влиятельных и богатых знакомых, Грегори Адамc представлял определенный интерес, был, по их понятиям, особенным.Но согласится ли он пойти с ней на вечеринку после всего, что случилось,— вот что не давало ей покоя.

Мне казалось, я все так здорово спланировала, думала девушка. Если же отбросить кандидатуру Грегори Адамса, где мне найти столь же эффектного, умного и знаменитого мужчину, с которым не стыдно было бы показаться на дне рождения отца. Только если он придет со мной, они наконец поймут, что я самостоятельная, независимая личность и имею право по-своему строить свою жизнь, что со мной, несмотря на разницу в возрасте, общаются солидные, умные люди, а не только безмозглые и инфантильные маменькины сынки из богатых семей. Ну зачем, спрашивается, я вспылила сегодня на аукционе. Вела себя, как глупая избалованная злючка. Надо собраться с духом и позвонить ему, иначе потом буду жалеть, что струсила. Но только завтра, а то я сейчас совсем без сил.