— Перестань дуться, Мэгги, — насмешливо сказал он.

— Я не дуюсь.

— Тогда почему ты избегаешь меня?

— Вот почему, — ответила Мэгги, показывая на лежащую перед ней гору булочек. — Я занята.

— Я тебе помогу. Что мне делать? — миролюбиво сказал он и начал закатывать рукава белой рубашки. У него были самые сильные руки из всех, которые она когда-либо видела — мощные, рельефные, твердые мышцы, покрытые черными волосками. И еще более загорелые, чем грудь. Мэгги с трудом проглотила комок в горле.

— Но ты же не можешь работать в таком виде! — запротестовала она. — Боже мой, на тебе же шелковая рубашка!

— Ну и что?

— Ты ее испортишь!

— Ерунда, — спокойно возразил он. — Кроме того, на тебе тоже лучшее твое платье…

— Это не лучшее мое платье…

— А зря. Оно идет тебе гораздо больше, чем тот кусочек ткани, который ты нацепила на себя позавчера, — безжалостно заметил он.

— Мне кажется, мы договорились забыть про это? — спросила она.

— Договорились. — В его глазах зажегся огонек. — Но ты так и не сказала мне, что надо делать.

Больше всего ей хотелось, чтобы Люк ушел из кухни и не дразнил ее воображение.

— Спасибо, но я не нуждаюсь в помощи, — ответила она голосом, холодным как лед. — Я вполне в состоянии справиться сама.

Он нахмурился.

— Тогда откуда этот ханжеский высокомерный тон?

Она грохнула об стол терку для сыра.

— Он вовсе не ханжеский.

— Ханжеский.

— А если даже и так, что из того? Спасибо тебе, но мне не нужна помощь. Я свое место знаю! — Мэгги бросила на него свирепый взгляд.

— Твое место? — переспросил он.

— Я на работе, Люк, — сказала она многозначительно. — Сегодня утром ты совершенно ясно указал, где мне следует быть, не так ли? На кухне. Вот я и нахожусь на кухне. И предпочитаю делать свою работу так, как это нравится мне.

Не обращая внимания на ее слова, он взял большую креветку и начал ловко чистить ее.

— Я вовсе не хотел тебя обидеть, — сказал он как будто невзначай. — Просто мне показалось, что неплохо было бы прервать нашу беседу. — Его взгляд был прям и ясен. — Начали возникать кое-какие… — он помолчал с минуту, — осложнения… если можно так сказать. А осложнения мне совсем ни к чему. — Ну ладно, — прервал он себя неожиданно деловым тоном. — Что мне делать с этими креветками?

— Не искушай меня! — резко ответила Мэгги.

Воцарилось гробовое молчание. Чувствовалось, что в Люке происходила какая-то внутренняя борьба.

— Но в этом и заключается одно из осложнений, правда ведь? — наконец произнес он как бы нехотя, но голос его прозвучал мягко и чувственно. — Именно ты искушаешь меня.

— Я? — Сердце Мэгги забилось как сумасшедшее. Она и сама понимала это, но когда Люк признал…

— Ты прекрасно знаешь, — едко сказал он и замолчал, глядя на раскрывающиеся ему навстречу губы девушки, на огромные, потемневшие глаза и бешено пульсирующую жилку на виске. — Может, ты и невинна, Мэгги, но тебя никак нельзя назвать глупой, — с расстановкой продолжил он. — Надо быть полным идиотом, чтобы не видеть, что между нами существует некое… влечение.

Ее сердце разочарованно упало. В его устах сказанное прозвучало почти как оскорбление.

— И ты видишь в этом проблему?

— Пока нет. — Он бросил на нее пристальный, оценивающий взгляд. — Хотя они вполне могут возникнуть. Не могу же я — допустить, чтобы дошло до этого, не так ли? — безжалостно прибавил он. — Ради нас обоих. Хватит. — Нетерпеливым жестом он указал на стол. — Так как же креветки, Мэгги?

— Креветки? — повторила она с замешательством, раздираемая болью мысли о том, что Люк, признавший, хотя и неохотно, что находит ее привлекательной, считает, что должен противиться своему чувству любой ценой.

— Что ты собираешься делать с креветками? — спросил он с нарочитым спокойствием, как человек, терпение которого подходит к концу.

Она стиснула зубы, хорошо зная, что ей хотелось бы сделать с этими креветками. Швырнуть их в эту ненавистную наглую рожу!

Вместо этого, махнув рукой, она указала на поднос, полный треугольничков, тщательно вырезанных из ломтиков поджаренного хлеба.

— Клади на них. Сперва намажешь мягким сыром, потом положишь по креветке на каждый и посыплешь сверху кориандром.

Они работали в полном молчании, прерываемом только вопросами Люка на кулинарные темы и сухими, краткими ответами Мэгги, поэтому, когда он наконец отложил нож в сторону, она вздохнула с облегчением.

— Ладно, с этим покончено, — сказал он. — Теперь, пока Лори еще не проснулась, пойду разберусь с выпивкой.

— Спасибо за помощь, — нехотя сказала Мэгги.

— Не стоит благодарности. — В серых глазах зажегся привычный огонек. — Как я вижу, моя компания доставила тебе массу удовольствия.

Сделав вид, что полностью увлечена процессом нарезания лука, Мэгги из-под полуопущенных ресниц наблюдала за уходящим Люком, и только когда его стройная фигура скрылась за дверью, со вздохом отложила нож.

О том, что он считает ее привлекательной, Люк говорил с таким видом, будто для него это было неприятностью, от которой необходимо избавиться! Он считал, что из-за этого могут возникнуть проблемы. Никогда в жизни она не слышала ничего более нелепого и обидного…

Помня о том, что он усомнился в ее способностях в приготовлении пищи, и желая поразить Люка своим кулинарным искусством, Мэгги потратила на изготовление бутербродов столько времени, что едва успела вымыть руки, причесаться и подкрасить губы, как раздался звонок, возвещающий о прибытии первого гостя.

Оказывается, миссис Ричмонд нисколько не преувеличивала, когда говорила о количестве принятых приглашений, невольно улыбнувшись, думала Мэгги, наблюдая, как в холл вплывали все новые и новые посетительницы. Было очевидно, что слух о возвращении Люка действительно распространился по поселку, потому что каждая появляющаяся в дверях женщина моложе тридцати лет была в туфлях на высоких каблуках, совершенно неподходящих для нынешней погоды.

— Неплохо бы предупредить хирургическую клинику, чтобы там были наготове, — шепнула Мэгги миссис Барбаре, помогая ей принимать от гостей верхнюю одежду.

— Не будь такой злюкой! — ответила миссис Ричмонд, но когда она повернулась, чтобы проводить очередную партию прибывших в гостиную, где им будет предложено шампанское, в глазах хозяйки горел озорной огонек.

Мэгги окинула взором гостиную. Люка можно было разглядеть с большим трудом — его окружал плотный заслон беспрестанно щебечущих женщин, встряхивающих гривами своих волос как взбесившиеся лошади, выпячивающих зады и смеющихся надо всем, что бы он ни сказал, неважно, было ли это на самом деле смешно или нет. Руководствуясь каким-то мазохистским чувством, Мэгги подошла поближе, туда, откуда она могла слышать звенящий хохоток и кокетливые замечания:

— О, Люк, какие ужасные вещи ты говоришь!

— Люк, неужели у тебя появились седые волосы?

— Люк, мы даем обед специально в твою честь, и я просто не приму от тебя отказа!

Как только его не стошнит от такого жеманства? Мэгги сделала огромный глоток шампанского, чуть не подавившись при этом.

— Вижу, он по-прежнему пользуется большой популярностью у женщин, — сухо заметила миссис Ричмонд, похлопав Мэгги по спине.

— Они похожи на обитателей зоопарка, — быстро проговорила та. — Или на стаю пираний, рвущих человеческое тело.

Барбара Ричмонд кинула на Мэгги проницательный взгляд и покачала головой.

— Насчет этих я бы на твоем месте, Мэгги, не беспокоилась, — с пониманием сказала она.

— Я вовсе…

Но миссис Ричмонд уже отвернулась, чтобы поприветствовать очередного гостя.

Мэгги посмотрела в свой пустой стакан. На что намекала миссис Барбара? На то, что она знает о чувствах Мэгги к ее сыну? И если она не должна беспокоиться из-за собравшегося в углу женского клуба, тогда кто же должен вызывать у нее тревогу. А может, она хотела сказать, что Люк до сих пор верен памяти покойной жены?