— Знаешь, как Басаева идентифицировали? — Володя вытянул сигарету из Шалагинской пачки. — Я знал патана, который тогда (какой это год был: шестой?) во Владикавказе в морге работал, он рассказывал… — он затянулся, возвращая следователю зажигалку. — Басаев же взорвался: куски его в два мешка собрали. Полторса, что ли, со свисающими руками отдали судмедам на дактилоскопию, а во второй сгребли разлетевшиеся по округе мелочи, от языка до яиц, — его, вроде, фэйсы в спецлабораторию увезли… Ну так вот, мой знакомый с коллегами должны были взять ткани для ДНК-анализа и пальчики откатать. Но у них возникла проблема: мало того, что еле очистили пальцы от копоти, кожа на подушечках оказалась слишком мягкой. Просто слезала, когда ее краской пытались намазать. Знаешь, что это значит? Что в трупе идет процесс мацерации. Отслоения тканей. Ну, они обе кисти отделили, положили в раствор Ратневского, спиртовой, и сунули на ночь в морозильник. К утру кожа задубела и отпечатки сняли. Так вот, почему я это вспомнил…

— То же самое? — догадался Шалагин.

— Ага. У твоего «шашлыка» несколько пальцев вообще обуглились и все были сильно закопчены. Полдня ковырялись с кисточками, чтоб узор не повредить. Вот, а как только стали мазать — кожа с фаланг пошла сниматься как чулок. Я их тоже заморозил. Помогло, как видишь.

— Отчего такое может быть?

— Ну, вообще это с «поплавками» бывает. Размягчение тканей под действием жидкости: «перчатки смерти», «носки смерти»… — он изобразил, что снимает перчатки. — По степени выраженности определяется, сколько труп в воде пробыл. Но твой-то — если вы правильно написали — лежал в сухом относительно месте, причем совсем недолго.

— И что это значит?

Володя пожал плечами:

— Может, когда он горел, его тушить пытались. Огнетушителем, водой, или просто тканью накрыли, брезентом, скажем…

— Зачем — если они его специально палили?

Патанатом снова дернул плечом, стуча сигаретой в дно жестянки-пепельницы:

— Этот клиент вообще не без странностей, согласись. Один ремешок чего стоит. Платиновая, ты говоришь, пряжка?

— Платиновая. Даже гравировку разобрали: «Дюпон». Ремень такой с кожей ручной выделки больше чем на двадцать тысяч рэ потянет…

— Крутого вальнули… — кривовато оскалил Володя кривоватые зубы. — Поздравляю. Эта пряжечка, кстати, — единственное, что они проглядели: карманы-то ему явно вывернули, ничего в них не было…

— …Странности — да… — продолжал размышлять вслух важняк, выпуская изо рта клуб, глядящийся в зябковатом воздухе гулкой курилки морозным выхлопом. — Чего они именно туда полезли?..

— Кто?

— Ну эти, игроки. Которые его нашли.

Студеный, с бодрящим запахом дождя сквознячок смешал сизые узоры.

— Игроки?

— Ну, придурки взрослые, знаешь, в игры играют. Офисный планктон. «Тим Квест», как оно там… Одни устраивают тайники по всяким заброшенным стройкам и промзонам, другие их ищут. Ну так эти делали закладку и сунулись как раз в этот гараж. Там дом, лет десять как выселенный, а во дворе — несколько старых гаражей. Пустые взломанные коробки, а с этого даже крышу железную украли. Место ребятам понравилось, и они полезли в яму. А там уже до них кто-то закладочку оставил…

— А что странного?

— Странно, что бросили туда жмура ночью, а уже к полудню следующего дня, двадцатого, его нашли… Его как — сожгли в яме, сверху накидали побольше мусора. Ну кому бы пришло в голову там рыться? Представляешь вообще, где это? В полной заднице, район совершенно глухой, место безлюдное… Так-то яма сухая, дождей давно не было — но крышу с гаража, я говорю, сперли…

Володя вопросительно кивнул на окно, в которое с мелким песчаным шорохом врезались пригоршни воды.

— Осень, — кивнул Шалагин. — Дождь бы пошел — яму сразу бы залило. Зимой бы засыпало снегом. Весной он бы растаял — опять вода… Нет, спрятали его быстро, но довольно надежно. Еще пара дней: вот это вот, — махнул сигаретой в сторону окна, — зарядило бы — и точно никто его бы не нашел. До следующего лета как минимум…

— И надо ж было, чтоб эти… — покачал патан лобастой башкой. — Может, не случайно все-таки?

Теперь плечами пожал, не скрывая раздражения, Шалагин.

— Кто он, говоришь, — покойник?..

— По базе — какой-то Амаров Вардан, — неопределенно покривился следователь. — Армянин, что ли. Прописан в Москве, в коммуналке, проходил по средним телесным и мошенничеству…

В девяностых Толя д'Эстрэ прозывался Дыковым, варился на нефтянке и плотно, до почти полного слияния, водился с бандитвой. В нулевых, глядя на меняющийся мир, он занялся клубным и ресторанным бизнесом, а родительскую фамилию сменил на д'Эстрэ — сам он теперь утверждал, что ведет родословную от французского дворянина, плененного в 1812-м. Его заведения славились в Самаре как самые дорогие и пафосные — отдельным предметом гордости хозяина и завсегдатаев были цены «не ниже элитных московских». Для посетителей Толя (по элитно-московскому примеру) ввел предваряющий фейс- и дресс- «кар-контроль»: охрана имела право еще со стоянки завернуть недостаточно, на ее взгляд, престижную машину. Отделка кабаков и загородного Толиного дома на немалый процент была скопирована с Версаля; в его самарских, подсамарских, московских и подмосковных жилищах трудно было сыскать не позолоченную или по крайней мере не поблескивающую золотисто вещь. Все без исключения эти интерьеры в подробностях были отражены на глянцевых разворотах вип-издания «Класс Lux», принадлежащего Толе и редактируемого его нынешней женщиной. Собственно, спецом под нее, под Машу, издание и было затеяно.

Эта романтическая, в духе дамских журналов коллизия активно обсуждалась в свое время городским бомондом. Встретил свою судьбу Толя в убыточных «Самарских новостях», прикупленных им ради пропагандистской поддержки покровителя-губернатора, — Маша, бывшая школьная учительница русского и лит-ры, сидела там на должности замредактора и зарплате микроорганизма. Освоившись в Толиной койке, она, впрочем, в самую первую очередь озаботилась не журналистской карьерой, а потребовала джип «Мерседес ML 500» — точно такой же, на каком тогда ездил д'Эстрэ. Права она получила позже машины и несколько раз сильно ее побила.

Каждый номер «Класса Lux» открывался редакторской колонкой, сопровождаемой большим (той же площади, что и текст) Машиным фото, где ее прикид, драгоценности, прическа, маникюр, макияж и выражение лица воплощали самую дерзновенную и заоблачную мечту бановой бляди. В тексте же, минимум наполовину состоящем из написанных латиницей названий брендов, изобиловали элегические сентенции: например, про Марбелью, «которая всем нам давно родная» (целевой аудиторией журнала была областная элита). Регулярно выходили приложения: о моде, дорогих аксессуарах, гурманской кухне, авто, яхтах; когда в город наведался Игореша Коротышкин, сын министра правительства Москвы, миллионщик и заядлый гольфист, был издан спецвыпуск с портретом Игореши в килте (в отличие от галла д'Эстрэ, он косил под аристократа британского) и многополосным интервью, где гость рассуждал о гольфе как символе естественного отбора: мол, те, кто в него играет, суть победители в эволюционной борьбе, прочие же вымрут, как зауроподы.

Дарвинистская логика и образность были любимы и Толей: хотя, измученный гламуром, к сорока пяти он стал походить в своих богемных одеждах на пожилого истаскавшегося педераста (образ дополнялся томной вальяжностью галльских манер), на снимках все в том же «Lux’e» он представал по большей части в кимоно (подписи подтверждали, что черный цвет пояса неслучаен), лупящим спарринг-партнера ногой. Выше уровня живота нога поднималась с трудом, и немалых усилий стоило фотографу добиться ощущения звериной крутизны. В интервью же Толиных преобладали глаголы «бить», «кусать», «отгрызать», «давить», «порвать», «нагибать». Всему этому — кусать, рвать и нагибать — он учил своих многочисленных сыновей от нескольких браков. Д’Эстрэ-младшие тоже вовсю дрыгали ногами, надев кимоно, но Толя считал, что настоящий бойцовский характер воспитывается лишь в реальных условиях, и лично изобрел следующую педагогическую ходовку: он привозил чадо на «бентли» на какую-нибудь детскую плешку и велел затеять драку с пацанами, причем желательно с превосходящими количеством. Разумеется, действо происходило в присутствии двух телохранителей, но поскольку дети, народ неразумный, могли все же не впереть в ситуацию, потенциальный противник обычно выбирался заметно младший.