Я с сожалением посмотрела на останки помады — розовое жирное пятно на полу, стоимостью в полсотни евро, — покачала головой, снова сверилась со всеми часами, невесело хмыкнула и оглядела собственное творение: кривоватые розовые буквы на порыжелой от старости коже: «ЭЛЕI»…

Сойдет, подумала я, он знает, что я Элен, догадается, если уж не совсем тупой. Впрочем… Перед глазами предостерегающе выплыли туповато-самодовольные физиономии американцев, кайфующих в Жолимоне. Тоже ведь клиенты этой ушлой мадам Марамбель — доктора психологии! И зачем я только пошла на поводу у брата, связавшись с «дипломированной» свахой? Я бы сейчас заехала домой, переоделась и к семнадцати часам спокойненько направила стопы на деловую встречу, а не торчала бы в аэропорту, как последняя идиотка, поджидая неведомого жениха из-за Атлантики. Вон какой ухмылкой одарила меня дамочка в юбке из крокодиловой кожи, а как призывно подмигивает щуплый господинчик в помятой «тройке» и в рыжих кроссовках…

И все из-за моей нелепой внешности! Живи я, скажем, в XVIII веке, мои формы и буйные блонды украсили бы, пожалуй, даже спальню короля, но я-то живу сейчас и работаю вовсе не танцовщицей в стрипклубе, а с титаническими усилиями строю карьеру юриста, что весьма не легко — если ты «будуарная» блондинка, никто не принимает тебя всерьез. Даже брат родной: «Юриспруденция — занятие для лысых умников и старых дев, а ты красивая женщина, Элен, и должна радовать мужа красотой!»

Да не хочу я никого радовать! Никакого мужа — тем более. Я с трудом выношу общество родного брата, а уж чужих-то мужчин — и вообще только до утра после «романтического ужина». Я просто не понимаю, как Софи готова не расставаться с моим безумным братишкой двадцать четыре часа в сутки! Софи — это его жена. Очень талантливый архитектор, кстати. Двадцать четыре часа! Стоп. А сейчас сколько?

«15.41» на моей «Серене» — подарок брата, он страшно гордился, когда на двадцатипятилетие подарил мне этот элегантный крошечный хронограф от Бертолуччи, — и «15.39» на электронных часах над табло. А вот «жениха» от мадам Марамбель все нет. Ну и очень хорошо!

Я подхватила чемодан и поволокла его к телефонным автоматам. Просто жуткая тяжесть! Кто бы мог подумать, что картина способна весить столько? Или это из-за стекла и рамы? Ну не из-за фанерки же, которая дополнительно прикрывает картину сзади? Надо было прямо в замке вытащить ее из рамы. Хотя, может, вся ценность именно в этом дубовом золоченом саркофаге?

И тут с надсадным хрипом оборвалась ручка. Я едва успела удержать чемодан — стекло, рама! — чтобы он не рухнул точно под табло с расписанием. А до автоматов еще шагать и шагать.

Я попыталась ухватить чемодан за угол, взять его под мышку. Куда там! Теперь даже до стоянки такси мне не доставить его без тележки носильщика. Я в который раз оглянулась по сторонам. Никого похожего ни на «жениха», ни на носильщика. Ну и ладно! Сейчас позвоню брату, а потом поищу подмогу.

Я прислонила свой груз к стене и боком, не сводя с чемодана взгляда — древнее чудище с помадной надписью «ЭЛЕI», сомнительно, чтобы на него кто-либо позарился, — поскакала к автоматам. Продолжая косить на чудище, сунула карточку в автомат и набрала номер нашей квартиры.

Один сигнал на том конце провода, второй, третий… Софи! Софи! — мысленно умоляла я, пожалуйста, возьми трубку, я знаю, ты дома! Я понимаю, что в твоем положении ты не можешь летать по квартире, разыскивая трубку, — брат вечно швыряет ее где попало, — но я подожду. Восьмой сигнал, девятый…

— Ну и? — недовольный голос Виктора, мужа Софи и моего брата.

— Это я, Вики! Я тебя прошу…

— Где тебя носит? Почему ты не ночевала дома? Мы с Софи…

— Потом, потом, Вики, я из автомата. Пожалуйста, позвони Марамбель и скажи, что я выбываю из игры!

— Что?!

— Сейчас четыре без четверти! В «Павильон де ля Рен» я должна быть в пять! Это очень важная деловая встреча!

— Ну и?

— Что «ну и»? Ты ей позвони, понял? Скажи, что я прождала ее протеже сорок минут, его нету!

— Кого нету?

— Вики, ты меня слышишь? Сейчас без четверти четыре, жених от Марамбель должен был встретить меня в три. Его нет. Я ухожу. Позвони Марамбель и скажи ей об этом.

— Почему я должен звонить?

— О Боже! Вики! Это была твоя идея насчет брачного агентства, ты ей и звони! Я не могу больше торчать в аэропорту! У меня жутко тяжелый чемодан, а еще нужно брать такси, в городе сплошные пробки…

— Не тарахти! Почему такси? Где твой «пежо»?

— В кафе на трассе, сорок километров от Парижа!

— Почему?

— Вики, я из автомата!

— Ну и?

— Долго рассказывать. Сел аккумулятор.

— Чего долгого? Ну аккумулятор, так и скажи. В чемодане-то что?

— Как это что? Картина! Картина для уоллеровской наследницы. Я же специально ездила в Жолимон за ней!

— А… ну забыл, извини. А вообще как?

— Ты издеваешься?

— А почему ты не ночевала дома? Ты кого-то нашла? Можно поздравить?

— Ты в своем уме?!

— Ну а что? Может, ты американского жениха потому и не хочешь ждать?

— Да из-за твоей дурацкой затеи со свахой я могу потерять работу!

— А может, у человека проблемы какие с таможней или…

— Вики! Мне не нужен никакой жених! Американский тем более! Ты ей так и скажи! Ой, все, пока, Вики, к моему чемодану подошел какой-то мужчина!

— Где ты его оставила?

— У табло. Все, все, Вики! Ты, главное, Марамбель позвони! — Я торопливо выскочила из будки. — Эй! Мсье! Это мой чемодан! Мсье! — И почти побежала к расписанию.

Мужчина обернулся. Увидел меня.

— Эле? — Его лицо начало расцветать улыбкой. — Эле! — Он распахнул объятия и направился ко мне.

Я застыла на месте.

— Она безнадежна, — со вздохом констатировал он.

— Твоя сестра звонила из аэропорта? — Софи полулежала на диване, придерживая огромный живот. — Что-то произошло?

— Ну да, американец задерживается на сорок минут против назначенного времени. Ну и что? Это же аэропорт! Может, с багажом проблемы, может, еще что! — Яростно жестикулируя, Виктор заметался по гостиной. — Человек перелетел Атлантику ради нее, а наша принцесса на горошине, видите ли, ждать дольше не может! Она потеряет работу!

— Ты меня просто удивляешь, Виктор. Можно подумать, этот клиент мадам Марамбель — твой лучший друг, раз уж ты так рвешься выдать за него родную, причем единственную, сестру. Ты же его в глаза не видел, даже не знаешь его имени.

— Ну и что?

— Как это «ну и что»? У Элен серьезная работа. Ведение наследства — это очень ответственно, ее по головке не погладят, если она опоздает на деловую встречу.

— Ответственная? Это ты называешь «ответственная»? Одна восьмидесятилетняя американка завещала французский замок другой — причем девяностолетней! — соотечественнице? Французский, подчеркиваю, замок — американке!

— Вот теперь я скажу: ну и что? Это ее замок, она вправе завещать его кому угодно.

— Но ведь не еще более древней маразматичке, которая сыграла в ящик через неделю!

— Если бы речь шла о твоей бабушке, тебе вряд ли бы понравилось, если кто-то стал бы отзываться о ней в таком тоне!

— Моя бабушка, будь у нее недвижимость, никогда бы не выдумала такой дичи: родной внук получит замок, если найдет какую-то особу и отдаст ей всего одну картину, а не разыщет — так через год замок — с молотка!

Софи пожала плечами.

— Или эта особа получит замок в придачу к картине в случае смерти внука до ее обнаружения. А? Каково? Бред! Полный бред! Уж на что у меня широкие взгляды, но…

— Ты со своими широкими взглядами смотри не брякни при моем отце, что Элен делится с нами профессиональными тайнами. Я и так едва уговорила его побеседовать с Элен. Она единственная женщина в его конторе!

— Зато какая! Вылитая прабабушка! — Виктор показал на картину над диваном, на котором полулежала Софи.