И полиция портовая тоже глазеет, пуза глянцевые почесывает. Черные любят развлечения никак не меньше белых. Глазеет она, значит: а что это там, кстати, за хреновина такая плавает? среди прочего мусора? Смотрит чернокожий сержант-полисмен в бинокль, и вроде эта хреновина что-то напоминает… Сплевывает он небрежно в воду окурок: лень, конечно… — а с другой стороны — скука, делать нечего.

Поколебавшись, дает он команду, и, оживясь от разнообразия в их скучной жизни, шлепаются полицейские в катер. И теперь уже весь порт начинает глазеть на них тоже. Катер ревет мотором, косо встает над водой и по красивой белопенной дуге — только помои в стороны разлетаются — летит к цели. Полицейские сидят небрежно, неподвижно: гордятся своей ролью и властью — исполнение важных служебных обязанностей. Эффектно сбрасывают скорость прямо у этой плавающей штуки: смотрят. Подцепляют бугром. И вытаскивают утопленника.

Утопленника укладывают на баке и мчат сей плод своей бдительной и бурной работы к берегу. Там его разматывают от тряпья, рассматривают обрывки веревки, и с головы снимают наволочку. И на наволочке этой стоит вот такой штамп:

А капитан «Веры Артюховой» валяется себе спокойно в каюте, ни о чем худом не помышляя, одним полушарием головного мозга воображая наслаждения с разными бабами в разных видах, а другим тоже радуясь, как он удачно разжился полгода назад в Канаде запчастями со свалки для своего «форда» и как на нем будет теперь дома ездить по твердой земле, четыре месяца подряд. И тут ему по телефону от трапа докладывают, что пожаловала на борт делегация местной полиции во главе с начальником и желает капитана видеть и иметь с ним беседу.

— Какого лешего им надо?

— Да наверно выпить на халяву хотят, чего ж еще, — вразумительно предполагает вахтенный.

— Я занят. Через десять минут ожидаю в капитанском салоне — проводишь.

Капитан с неудовольствием временно прерывает свои мечтания, облачается официально, к белой рубашке прицепляет черный галстук и перемещается в салон:

— Войдите!

Вваливается делегация туземной полиции — пожимает руки демократично; рассаживаются. Капитан предлагает наливать, закуривать: готовно наливают, отпивают, закуривают:

— Итак, вы капитан этого судна, сэр?

— Это предположение делает честь вашему уму.

— Ваше судно носит имя «Вера Артюхова»?

— Во всяком случае, сегодня с утра радиограммы о переименовании еще не поступало.

— И приписано к Балтийскому морскому пароходству?

— Вы пришли известить меня, что прописка просрочена?

— Будьте любезны посмотреть, — и начальник полиции подает знак сержанту. Сержант со скромностью фокусника показывает пакет, из пакета достает наволочку и эффектным жестом разворачивает ее перед капитаном. — Это наволочка с вашего судна?..

Капитан постигает смысл надписи на клейме, неопределенно пожимает плечами и с лаконичностью старого морского волка, которому ниже достоинства и чина совать нос в грязные тряпки, роняет:

— Возможно.

— Но название совпадает, — настаивает начальник полиции. — Вы опознаете этот предмет?

— Лично с этим предметом я не имею чести быть знакомым, — вежливо отвечает капитан, торопливо соображая, в чем дело. — А в чем дело?

— Но надпись совпадает?

— Надпись совпадает, — дипломатично соглашается капитан.

— Занесите в протокол, — приказывает начальник полиции, и другой сержант вооружается бумагой и ручкой и начинает писать.

— Эта наволочка, — торжественно провозглашает начальник полиции, — снята с головы нашего бизнесмена, который был обнаружен нашей полицией задушенным и утопленным в акватории нашего порта. Это — вещественное доказательство, — разъясняет он, видимо гордясь своей логикой и специальными познаниями.

Капитан превращается в памятник погибшим капитанам. И этот памятник страдает нервным тиком. Действуя на рефлексах, он растягивает улыбку, выгребает из бара еще кучу всяких хороших бутылок, распечатывает коробку сигар и стеклянно чокается с начальником полиции. И лихорадочно пытается соображать, и абсолютно ничего не соображает, кроме как какое счастье было бы тяпнуть фордовской почти новой рессорой начальника по башке и выкинуть их всех вон.

Полицейские со вкусом истребляют его представительские запасы, чавкают солеными орешками и шоколадом, а капитан придумывает, что надо сделать: позвонить старпому:

— Тут у меня полицейские. Утопленника вытащили. Нет, негра. А на голове у него была наволочка. Ты у меня пошути еще!.. А то, что наш штамп, идиот. Зайди.

Старпом заходит оскорбленно, смотрит на наволочку с негодованием. И заявляет претензию:

— Мы не можем нести ответственность за грузчиков вашего порта. А вот вы обязаны! Они крадут все подряд. Я уверен, что эта наволочка украдена с нашего судна. Вы должны допросить всех грузчиков.

— Тоже спасибо, — благодарит кэп. — Ты что хочешь, чтоб портовые власти держали нас здесь до окончания следствия?.. Идиот…

— Тогда отдувайся сам, — злобно говорит старпом.

Начальник полиции бурно протестует:

— У вас есть доказательства кражи?

— А наволочка — не доказательство?!

— Вы обвиняете наших граждан в преступлении? А почему вы не обратились к властям раньше, а вспомнили только сейчас?

— Мы не хотели портить дружественные отношения такой ерундой.

Но начальник к беседе-допросу подготовился. Это трамплин его карьеры. Тут возникает дело государственного масштаба! Он придает лицу торжественность — и отметает:

— Ваше объяснение не принимается.

— Это еще почему? — выпячивает подбородок кэп.

— Суки, — говорит по-русски старпом. — Коньяк наш принимается, а объяснение не принимается. Гурманы.

Начальник полиции показывает пальцами грамотному сержанту, тот отрывается от протокола и подает ему бумажку. Начальник разглаживает бумажку и вручает капитану:

— Ознакомьтесь с актом экспертизы, — сладко потчует он. — Смерть наступила минимум на двое суток раньше, чем ваше судно начало разгружаться. Следовательно, — сияя, выводит он логическое заключение, — грузчики не могли украсть ничего раньше, чем попали на судно! Так? А на судно они попали не раньше, чем началась разгрузка. А? — И смотрит победно и обличительно.

Полицейские аплодируют. И на поясах их звякают наручники.

Капитан говорит:

— Я приму валокордин.

А старпом предполагает:

— Возможно, они ночью на палубу влезли.

— Да, — вежливо соглашается полиция, — специально для того, чтобы выкрасть наволочку из-под головы спящего матроса. Потому что им очень захотелось обернуть ею голову покойника.

Старпом говорит:

— Ну, мы не очень разбираемся в местных похоронных обрядах.

А капитан гавкает по-русски:

— Я б не пожалел и шесть наволочек, чтоб обернуть головы всем этим идиотам и придушить их.

Старпом мечтательно вздыхает, скребет в задумчивости голову и говорит:

— Федор Николаевич, а не вызвать ли нам артельщика… такой жучара…

— Жучару сюда! — командует капитан.

Является артельщик, плавучий жулик новой формации, веретено непотопляемое. Прямо со сходки команды является, где горячо обсуждали полицейское собрание в салоне. Артельщик с порога видит наволочку и бросается к ней, как к родной:

— А-а! Ну вот, наконец-то! Где нашли?

Ему объясняют, где нашли…

Артельщик вольготно раскидывается в кресле и панибратски заверяет:

— Не волнуйтесь, Федор Николаевич, замучатся к нам приеживаться. Позволите? — под капитанским взглядом хозяйственно наливает себе полстакана «Джонни Уокер», закуривает со стола «Мальборо» и, чувственно наслаждаясь своей решающей ролью в напряжении момента, лениво вытягивает две квитанции:

— Попрошу ознакомиться. На второй день по прибытии мы сдали в портовую прачечную простынь (столько-то), наволочек (столько-то), полотенец… скатертей… и салфеток: итого штук белья… В результате же… — и закатывает звонкую, как колокол, паузу. — В результате! по получении не хватало: салфеток — три! Простынь — одна! Наволочек… э-э… три. Еще двух не хватает.