Я осторожно поинтересовалась, не могла ли Агнесса со страху принять за страшного монстра одного из рабочих, который как раз собирался уйти со стоянки, но та категорически заявила, что нервы у нее крепкие и галлюцинаций не бывает, хотя конечно же после того случая она вздрагивает от любого шороха.

Миссис Мобивиш так понравилась я в роли помощницы, что она доверила мне сделать свою собственную свечку. Я украсила свечку ленточками, которые выбрала в тон английского флага: синей, красной и тонкой полоской белой ленточки. Старушкам настолько по душе пришлась моя затея, что они в один голос заявили: моя свеча должна участвовать в общем конкурсе.

Я посмеялась над их словами, а миссис Мобивиш сказала, что завтра я обязательно должна пойти в церковь, где перед заходом солнца собираются все жители. Мысль о том, что мне придется отдать дань еще и этой традиции, пришлась мне не очень-то по душе, и я хотела было отказаться, но обе старушки посмотрели на меня весьма выразительными взглядами, в которых читалось полное неприятие отказа.

Что ж, где свечка, там и церковь. К тому же я все равно хотела поговорить с кем-то кроме миссис Мобивиш и ее подруги. Может быть, хоть кто-то из жителей Бервика и Бервик-виллидж придерживается того же мнения, что и Стю: все это полнейшая чушь, бред, вызванный суеверными страхами, переходящими из поколения в поколение?

Вместе с этой мыслью мне в голову пришла еще одна ужасная, по меркам местных жителей, идея. А что, если мне заглянуть в замок и самой спросить его обитателей, что они думают по поводу многочисленных пересудов на их счет?

Хорошенько подумав, я приняла решение повременить с воплощением в жизнь столь безрассудного плана. С одной стороны, мне хочется услышать от самого Стива, что представляют собой его приемные родственники. С другой — я не так уж уверена, что обитатели владения, наверняка отдающие себе отчет в том, как относятся к ним местные жители, пустят меня на порог своего дома. Можно, конечно, сказать, что я приезжая журналистка, но далеко не всех журналистов принимают с распростертыми объятиями, как это в буквальном смысле сделала миссис Мобивиш.

Есть еще одна причина, в которой мне стыдно признаться. Я пытаюсь показать Стю, что не особенно доверяю суеверным жителям Бервика, но все-таки внутри меня сидит что-то, что допускает мысли о правдивости хотя бы части этой истории.

Если Крейны обыкновенные люди, на которых со всех сторон сыплются страшные обвинения, то почему они до сих пор не уехали из Бервика туда, где их никто не знает и не будет обвинять? Если они продадут свое владение, пусть даже и за бесценок, и уедут из Бервика, спокойнее станет не только местным жителям, но и им самим.

Что их останавливает? Почему они прячутся за высокими каменными стенами от тех, кто их так ненавидит? Что за всем этим стоит? У меня пока нет ответа на все эти вопросы. И страх, страх вполне понятный Стиву, но которого мне никогда не объяснить Стю, мешает мне набраться смелости, чтобы задать этот вопрос тем, кто должен знать на него ответ…».

Эмми почувствовала, как мурашки — не то от страха, не то от холода — побежали по коже. Неужели сейчас она держит в руках реальную историю чьей-то жизни? Неужели это правда? И кто-то действительно видел настоящих вампиров?! И они существуют?!

Словно в ответ на вопросы Эмми, громыхнула крышка люка. Девочка едва не вскрикнула от страха. Первой мыслью Эмми, которая перепугалась не меньше Агнессы Барнаби, было вскочить и броситься к окну, из которого можно выпрыгнуть, хоть и ценой переломанных ног и рук.

— Дорогая, а где наш Бобстер?

Эмми с облегчением вздохнула и повернулась к матери.

На вампира Айрис Даглборо походила лишь бледностью лба, которого она, судя по всему, касалась обсыпанными мукой руками. Впрочем, как Эмми успела понять из дневника, лица у вампиров вовсе не были бледными как мел, а скорее напоминали по цвету карри или шафран. Поэтому даже если у Эмми все еще оставались какие-то подозрения насчет того, кто поднялся на чердак и называет ее по имени, они тотчас же улетучились.

— Бобстер со мной, — ответила Эмми, радуясь тому, что мама не умеет читать ее мысли и никогда не узнает, за кого ее приняла родная дочь. — Заснул под моей курткой.

— Ну хорошо, — кивнула Айрис. — Меня все о нем спрашивают, а я даже не знаю, где он.

— Надо же, Бобстер пользуется большой популярностью, — вяло пошутила Эмми, заподозрив, что вовсе не поиски Бобстера привели сюда ее озабоченную мать. Чтобы избежать лишних расспросов, она сунула дневник под куртку, к сопящему Бобстеру.

— Эмми, можно я немного посижу с тобой? — поинтересовалась Айрис, стряхивая муку с ярко-синего фартука, на котором радостно цвели желтые звезды подсолнухов. — Я так устала. Все-таки Рождество очень утомительный праздник.

— Конечно, — кивнула Эмми. — Хочешь, садись на стул. Мэган уже вытерла с него всю пыль своей юбкой.

— Мэган тоже заглядывала? — не без удивления покосилась на нее Айрис.

— Угу. Вначале спросила у меня про Бобстера, потом про Тайлера, — поделилась Эмми. — Вообще-то она здорово изменилась.

— Да уж, вымахала с телеграфный столб.

— Нет, я имею в виду внутренне. Представь, теперь ей нравится Тайлер.

— Да ну? — с любопытством покосилась Айрис на дочь. — И что, ты дала ей благословение?

— А я тут при чем? — вспыхнула Эмми. — Вот жуть! Вы что, сговорились? Тайлер сам по себе, а я сама по себе. Он мой друг, а не мой раб. И сам решит, с кем ему встречаться.

— По-моему, ты не в восторге от того, что Мэган им заинтересовалась, — лукаво прищурилась Айрис.

— Нейтрально, — сухо выдавила Эмми, не сразу сообразив, что только что произнесла любимое словечко Тайлера.

Тай всегда говорил «нейтрально», когда ему задавали дурацкие вопросы. Он вообще не любил дурацких вопросов, а Эмми только сейчас подумала, что чаще всего дурацкие вопросы задавала ему именно она. Но ведь не из-за дурацких же вопросов он решил, что ей не нужна его поддержка? Что ее проблемы его вдруг перестали волновать?

А если Мэган уже успела его окрутить и только поэтому приперлась на чердак в своей мини-юбке, едва прикрывающей то, чем она думает? Чтобы задним числом поставить Эмми в известность, что Тайлер теперь куда больше интересуется ею, Мэган, а не Эмми, которая так старательно читала все те здоровенные книжки, что он ей притаскивал, и избавляла свою речь от словечек типа «клево», «мутить-тусить», «зажечь» и прочих? А сколько раз она ссорилась с Ником из-за того, что его бесили ее попытки говорить на человеческом, по мнению Тайлера, языке!

— Эмми, — напомнила о себе Айрис, — а тебе правда очень нравится этот Ник?

Вот это номер — мама спрашивает ее о Нике, а она думает о Тайлере. Жуть…

— Не нравится, — мрачно сообщила Эмми. — Мы с Ником уже не… дружим.

— Да ладно тебе, — улыбнулась Айрис дочке, — можно подумать, что вы встречаетесь уже несколько месяцев, для меня тайна, покрытая мраком.

— Да какая разница, — буркнула Эмми. Было как-то чудно называть своими словами то, что в разговоре с родителями обычно скрывают. — Все равно мы уже не вместе.

— Не хочешь рассказать?

Эмми покачала головой.

— Ну ладно, захочешь — расскажешь. Но знаешь что… — начала было Айрис, но потом замолчала, раздумывая, стоит ли еще больше расстраивать дочь.

— Что?

— Только дай слово, что не обидишься.

— Да чтоб мне с места не сойти!

— Если честно, — доверительным тоном начала Айрис, — мне твой Ники всегда казался каким-то… ненастоящим.

Эмми не без удивления покосилась на мать: раньше та никогда не была с ней так откровенна, а тема об отношениях Эмми и Ника деликатно обходилась стороной.

— Он действительно красивый парень, — продолжила Айрис, — целеустремленный и даже упорный, ведь не зря же с ним так носится тренер вашей бейсбольной команды. Но складывается ощущение, что за этим внешним блеском ничего не стоит. Ники какой-то пустой. Ты понимаешь, о чем я?