Эмми кивнула. Она уже не раз слышала это от Тайлера. Но разве Тайлер мог знать Ники так хорошо, как она? Еще недавно Эмми казалось, что она знает Ники лучше, чем кто-либо другой. А сейчас на этот счет у нее уже были большие сомнения.

— Я не буду говорить о том, что он не очень-то воспитанный парень, и о том, что единственная книга, которую он прочитал, это «Гарри Поттер и философский камень».

— Уже сказала, — хмыкнула Эмми. — Ну и что с того? Может быть, Ника бесит, когда ему что-то навязывают. А когда от него отстанут, он будет читать книги и ходить по всяким выставкам.

— Ты сама-то в это веришь? — насмешливо поинтересовалась Айрис.

— Да какая теперь разница?

— Мне, наверное, не стоит говорить, что кроме Ника есть еще много хороших парней.

— Не стоит, но ты все равно сказала, — улыбнулась матери Эмми. — Мам, я не трудный подросток, я не собираюсь умирать, и мне совсем не хочется наглотаться таблеток, если ты об этом.

— Да, ты сама рассудительность, — ласково улыбнулась Айрис. — Только почему, когда ты оказывалась рядом с Ником, становилась похожей на него?

— Не знаю, — пожала плечами Эмми. — Мне казалось, что, если будет по-другому, он просто бросит меня и все.

— И это плохо скажется на твоей популярности? — без тени иронии поинтересовалась Айрис.

Впрочем, если бы она позволила себе хоть что-нибудь, что заставило бы Эмми усомниться в том, что мать относится к ее проблеме с должной серьезностью, ей вряд ли удалось бы вообще поговорить с дочерью.

Эмми какое-то время раздумывала, прежде чем ответить, а потом кивнула.

— Я не думала об этом, но, мне кажется, чувствовала что-то похожее. Мне так хотелось, чтобы все забыли ту историю с простыней, в которой я когда-то выскочила из раздевалки. И вот, когда это наконец случилось и на меня стали смотреть как на человека… А тут еще и Ники обратил на меня внимание.

— Я понимаю, о чем ты.

— Нет, я, конечно, не из-за популярности с Ники встречалась. Просто мне показалось, что многие стали уважать меня именно после того, как у нас начались отношения. Знаешь, как это приятно, когда с тобой все здороваются, спрашивают, как дела, говорят, что у тебя клевое платье… Вот с Ники это все началось, — вздохнула Эмми. — Я глупая, ма?

— Нет, ты не глупая, — покачала головой Айрис и повернула к себе погрустневшее лицо дочери. — Просто так часто бывает в жизни: общество навязывает нам свои правила, убеждает нас в том, что хорошо, а что плохо. А мы, тяготясь своим одиночеством, готовы на что угодно, лишь бы получить желанное внимание, которого нам так недостает. И ищем мы это внимание там, где на самом деле его нет.

— Ты тоже была такой? — полюбопытствовала Эмми.

— Нет, я была другой. И ты другая. Особенная, ни на кого не похожая Просто у всех людей есть кое-что общее: они боятся одиночества. И здесь нет исключений. Ты, я, твой отец, дядя Монти и даже самоуверенная Мэган — все мы боимся остаться никем не замеченными, не понятыми, не любимыми на всю свою жизнь. Просто кому-то удается справиться с этим страхом и сделать правильный выбор, а кто-то живет с ним до самого конца, цепляясь за то, что, по его мнению, даст ему желанное чувство значимости. И мне бы хотелось, — Айрис заглянула в голубые глаза дочери так, словно боялась, что она не услышит самого главного, — чтобы ты не зависела ни от чьего мнения. Чтобы к выбору тебя подталкивали не твои страхи и тревоги, а твоя душа, которая обязательно должна почувствовать другую, родственную и чуткую душу, с которой тебе будет хорошо независимо от того, популярна ты или нет.

Голубые глаза Эмми стали почти прозрачными от слез. Мама впервые была с ней так откровенна. Может быть, она просто поняла, что Эмми наконец стала взрослой?

— Да, — кивнула Эмми. — Я постараюсь, мам.

— Ты сможешь, — уверенно произнесла Айрис и уже совсем другим голосом добавила: — Пожалуй, мне пора возвращаться, пока сестра не разругалась с Монти из-за того, что он съел уже половину ее печенья. Надеюсь, мы увидим тебя до того, как сядем за стол. Сегодня хоть и не Рождество, но все-таки сочельник.

Эмми покосилась на дневник, торчавший из-под рукава куртки, и подумала, что никогда не простит себе, если уйдет, не дочитав его до конца.

— Можно, я посижу здесь еще пару часов? — умоляюще посмотрела она на мать. — Мне сейчас не хочется спускаться.

Айрис понимающе кивнула, и Эмми подумала, что рождественские чудеса уже начали происходить…

Даже не знаю, с чего начать. Всего один день — и столько событий. Казалось бы, небольшая деревушка, маленький городок — обычно в таких местах любая мелочь становится событием. Но Бервик выдающееся во всех отношениях место.

За всю мою жизнь со мной не происходило столь странных вещей, с какими здесь я сталкиваюсь почти на каждом шагу. И если раньше я хотя бы могла предположить, что произойдет со мной завтра, то теперь здесь, в Бервике, каждый день подбрасывает мне новые ребусы, которые я тщетно пытаюсь разгадать. С приездом в этот городок все запуталось, как клубок шерсти в когтях у игривого котенка, имя которому — случай. Или все-таки — судьба?

Эх ты, дуреха Джо… Большинство людей живут спокойной и тихой жизнью в одном и том же городе. Обзаводятся семьями, растят детей, ухаживают за садом. А когда наступает Рождество, встречают его с тихой радостью в кругу своих близких. Тебе уже двадцать шесть, а у тебя нет ни мужа, ни детей, ни собственного дома, ни любимой работы. И тебя, как лист, подхваченный ветром, носит по разным городам.

Нет, я не жалуюсь. Или все-таки жалуюсь? Так или иначе, мой дневник единственный мой собеседник, которому я могу полностью довериться. Я знаю, когда меня не станет, кто-то, быть может, прочтет одну из исписанных мною тетрадок, но тогда мне уже не будет мучительно стыдно за то, что я, дуреха Джо, так и не смогла правильно распорядиться самым ценным даром, что был мне дан, — жизнью.

Впрочем, несмотря на всю мрачность, на странность этого города и его жителей, мне посчастливилось почувствовать ту атмосферу праздника, о которой так красиво рассказывал мне Стив. Надо отдать бервикцам должное: хоть они и страдали вампирской лихорадкой, как в шутку окрестил происходящее в Бервике Стю, им тем не менее удалось соблюсти все рождественские традиции, которых век от века придерживались их предки.

Как я и думала, миссис Мобивиш не забыла о моем обещании пойти с ней в церковь, где каждый год в одно и то же время местный пастор читал проповедь, посвященную Рождеству. Надо сказать, этот пастор, Донован Перквилл, заслуживает отдельного упоминания, но об этом чуть позже.

Сумерки в зимнем Бервике — красивое и одновременно жутковатое зрелище.

Бледно-розовое солнце озаряет закатными лучами крыши невысоких домов. Старенькая церковь, из-за которой видна гостиница, где мне так и не довелось побывать, похожа в этих лучах на столп света, вырвавшийся из хлопковых облаков, белых и кучных, как стадо овец.

А на противоположном холме, за сугробистой коренастой деревней — будто бы другой мир, зловещий и суровый, живущий по своим законам. Мрачноватое владение, окруженное высокой стеной, кажется некрополем, где спят те мертвые, кому не суждено обрести вечный покой. Рваные облака караулят владение, будто свирепые химеры, и даже лучик света не проникает в эту страшную обитель мертвых.

Возможно, кто-то увидел бы эту картину совершенно в другом свете, но я, уже испорченная слухами и толками, сквозящими в щели каждого бервикского домишки, не могу отделаться от восприятия Бервика, навязанного мне местными жителями.

И все же, стоя на пороге церкви, я испытывала какой-то подъем, словно что-то светлое придало мне сил для борьбы со всеми моими бедами и невзгодами.

Народу в церковь пришло так много, что я едва успевала внимать шепоту миссис Мобивиш, которая пыталась назвать мне имя каждого, с кем здоровалась, да еще и добавить что-нибудь о характере этого человека. Естественно, в голове у меня образовалась полная каша из Диков, которые отличаются редкостной скупостью, Мэри Джейн, которая в прошлом году выскочила замуж за какого-то прощелыгу, Диан, которым не мешало бы укоротить остренький язычок, Питеров, у которых в доме верховодит жена, и других, не менее уважаемых людей.