— Влюбленной?

— Да, в человека, который занимал огромное место в моей жизни.

Кэтлин принялась протирать пыль с камушков, передвигая их, чтобы как можно лучше выявить их красоту.

— Ты не говорила мне об этом, — заметила она после минутного раздумья.

Черил отбросила это замечание одним немного усталым движением руки.

— Нет… Я полагала, что изгнала его из своих воспоминаний, но в данный момент я думаю об этом все больше и больше… И… потом, это был период жизни совершенно исключительный для меня, так что временами я задаю себе вопрос: не прошла ли я в жизни мимо чего-то для меня очень важного?

— Мимо чего? — серьезно спросила Кэтлин.

Ее подруга опустила голову, как если бы она не решилась произнести слова истины, и в конце концов проговорила очень тихим голосом:

— Подлинной жизни.

Потрясенная шотландка поспешила подойти к своей подруге.

— Ну как ты можешь говорить такие вещи? — возмутилась она. — А твои дети, а Брюс? Ты его, значит, больше не любишь?

— Люблю, но…

Далее все произошло столь же бурно, сколь и неожиданно: Черил вдруг настигли рыдания, и она побежала в подсобку, чтобы побыть одной.

Тут зашла еще одна клиентка. Кэтлин поспешила закрыть дверь и спокойно обслужила ее, прежде чем присоединиться к подруге, которая еще продолжала всхлипывать.

— Я такая глупая… — говорила она. — Иногда мне стыдно, а иногда я больше не выдерживаю всего этого…

— Послушай, прежде всего предлагаю тебе закрыть магазин на час. На улице хорошо, и лучше всего тебе будет на воздухе. Давай пройдемся по Вашингтон-сквер, ты все мне расскажешь. Мы обязательно найдем какой-нибудь выход.

Черил горячо пожала ей руку и более или менее успешно уничтожила следы слез. Лучезарное майское солнце сверкало всеми своими огнями на листве деревьев на улице, по которой они медленно двигались, поначалу сохраняя молчание. В любом случае в это время дня уличное движение было слишком сильным, чтобы можно было поддерживать разговор. Добравшись до Вашингтон-сквер, подруги обрадовались, что парк был таким тихим: несколько студентов прохаживались вокруг водоема, куда ребятишки еще не успели залезть, а первые игроки в шахматы устроились, чтобы вести партии, которые могли растянуться на весь день.

— Видишь ли, — начала Черил, — все это мне напоминает студенческий городок. Именно здесь я обучалась искусствам.

— В нью-йоркском университете?

— Да, как раз рядом. Здесь я у себя…

— Забавно, я поклялась бы, что ты приехала из Филадельфии.

— Я там действительно провела свое детство, а Брюс родился там; впрочем, это был один из первых моментов, сблизивших нас друг с другом. Затем мои родители переехали сюда, где я уже основательно обосновалась. Видишь памятник Гарибальди, именно там мы и встречались…

— Брюс и ты?

— Нет, до того… Стефен и я…

— А!

Больше Кэтлин к этому не возвращалась: в течение двух лет дружбы, которая, как она считала, была глубокой и искренней, Черил ни разу не упомянула имя этого таинственного Стефена. Она ясно представила себе, что не знала многого о Черил за исключением того, что касалось обыденной жизни, и в самом деле столь простой, что об этом невозможно было сказать что-либо значительное. Она была в восторге от той новой личности, которую открывала теперь для себя в женщине, которую знала, как ей представлялось, так хорошо; кроме того, у нее было ощущение, что она может помочь ей тем, что будет слушать ее, так что в дальнейшем уже без колебания задавала свои вопросы:

— А чем он занимался?

— Стефен? Он изучал право.

— Тоже здесь?

— Да. Мы всегда встречались после занятий. Он из очень обеспеченной семьи, и меня покоряли его автомобили.

— Я подозреваю, что это был маменькин сынок.

— Нет, ты зря так говоришь. Он много работал. Это был человек с большими амбициями. Интересно, кем он стал.

— У тебя больше нет каких-либо сведений о нем?

— Никаких.

Ответ был столь кратким, что шотландка поняла: не следовало больше расспрашивать об этом. Они подходили к восхитительным маленьким кирпичным домикам в новогреческом стиле, который так нравился Черил.

— Когда мне было восемнадцать, — сказала она, — я мечтала когда-нибудь пожить в таком домике.

— Ты смотрела широко.

— Да, у нас были амбиции…

— А кем он хотел стать, этот… Стефен?

— Адвокатом, но я вспоминаю, что он интересовался также и политикой.

— Новый Кеннеди?

Черил улыбнулась.

— Может быть, но, откровенно говоря, не думаю, чтобы он был идеалистом в такой степени.

— Вы подумывали пожениться?

— По-настоящему нет. Знаешь, в двадцать лет я не старалась окончательно осесть. Понадобилось, чтобы Брюс принял решение за меня.

— Стефен не подталкивал тебя в этом направлении? Сколько ему было лет?

— На восемь лет старше меня, он заканчивал учебу.

— То есть он был старше Брюса?

— Немного старше…

Кэтлин не решилась сделать вывод, который сам собой напрашивался: то, что Брюс был моложе Стефена, означало, что дело было не в возрасте. Она начала думать, будто эта связь плохо кончилась, но не решалась уж слишком много выспрашивать у своей подруги.

— Видишь ли, — продолжала Черил, — мы больше задумывались о том, как каждому преуспеть в своей профессии, чем о проблеме воспитания детей. Но я вспоминаю, что мы пообещали друг другу когда-нибудь поселиться в одном из этих домов.

— Твой собственный дом похож на них…

— Ты права, я не так уж далеко ушла от осуществления моей мечты в этом плане. Брюс мне всегда предоставлял полную свободу в его обустройстве по моему вкусу.

— И он не так уж плохо преуспел в жизни!

— Да. Лишь я одна пошла другой дорогой. Мне надо было бы стать художником или скульптором и жить с блестящим адвокатом.

— Ты стала матерью семейства, живешь с блестящим специалистом по рекламе… Теперь тебе осталось взяться за скульптуру. Я убеждена, что Брюс будет первым, кто подтолкнет тебя на этот путь…

— Главное — ничего не говори ему!

— Почему?

— Потому что… я не хочу огорчать его…

— Не понимаю. Чем бы ты его огорчила? Он восхищается твоими художественными способностями, и ты это хорошо знаешь!

— Будничные способности. Одно дело — обставлять свой дом или даже держать магазинчик, и другое — отдаваться душой и телом своему искусству. Он рассчитывает на меня в отношении семейных дел, и он прав. Это немного похоже на то, как если бы мы подписали контракт: мне следовало рассказать ему правду с самого начала, вместо того чтобы ломать эту комедию в течение десяти лет. Ну и как же он, по-твоему, должен понимать мой резкий поворот на сто восемьдесят градусов?

— Любой вправе совершать в жизни ошибки.

— Но не в течение десяти лет! Нет, я в данный момент действительно не вижу выхода. Может быть, позже, когда дети вырастут…

— А ты думаешь выдержать вот так еще десяток лет?

Черил в растерянности посмотрела на носки своих Туфель.

— Не знаю… возможно… — Она взяла подругу за руку. — Теперь пойдем. Мы и так уже сильно запаздываем. Надо открывать магазин.

Не торопясь они вернулись, и уже перед входной дверью Черил добавила:

— Спасибо.

— Послушай, это естественно! Больше не стесняйся рассказывать мне, если у тебя есть какие-нибудь сомнения.

— Нет, я постараюсь избавиться от них. Оставим это. Я считаю, что лучше всего больше не думать об этом.

Шотландка, не будучи в том уверена, решила поразмышлять над поиском возможного решения.

Едва они вновь приступили к своей работе, как раздался телефонный звонок. Черил сняла трубку.

— Алло? Это Брюс. Все нормально?

— Да, а что?

— Я звоню уже третий раз.

— А! Знаешь, мы на час раньше устроили обед. Хотелось воспользоваться этим восхитительным солнцем.

— Ну, это же серьезно, котик мой.

— Знаю, знаю. Как прошла твоя встреча?

— Вполне хорошо. Я именно по этому поводу хотел с тобой поговорить: ты согласилась бы встретиться с нашим кандидатом сегодня вечером? Мы решили поужинать вместе. Я полагаю, теперь все пойдет очень быстро.