Никита Родионович взял положенный горбуном на стол портсигар. Его удивила эластичность кожи.

— Я понимаю, к чему тут дело клонится, — горбун кивнул головой в сторону.

— Вы о чем?

— О Варваре Карповне.

— А при чем здесь я?

Этого горбун не знает. Это не его дело. Он просто хочет по-дружески предупредить: кто будет близок с ней и добьется ее взаимности, тот может иметь большие неприятности от следователя гестапо Родэ. Это точно. Он бы давно женился на Варваре, но Родэ — серьезное препятствие. Его не обойти никак...

Ожогин с досадой пожал плечами. Все, услышанное здесь, претило ему. К счастью, разговор на этом прервался. Возвратилась Варвара Карповна и, заметив в руках Никиты Родионовича портсигар, бросила своему жениху:

— Зачем вы вытащили эту гадость? Да еще суете всем в руки! Ведь это не всем нравится. Я лично терпеть этого не могу!

Горбун хихикнул.

Никита Родионович с удивлением посмотрел на Варвару Карповну.

— Только потому, что он сделан из человеческой кожи? — опросил горбун. — Какие предрассудки!

Ожогин, невольно вздрогнув, уронил портсигар на стол.

— Да! Да! Да! Именно потому! — резко сказала Варвара Карповна. — Это гадость!

— Хм! Не понимаю, — возразил горбун. — И вам тоже неприятно? — спросил он Ожогина.

— Да! Я брезглив.

Горбун поднял плечи, отчего стал еще меньше. Эта подарок начальника гестапо Гунке. Ему прислали их целую партию. Нужно отдать немцам справедливость, они — молодцы. Не только уничтожают евреев, но еще на все сто процентов используют их остатки. Зачем пропадать добру? Гунке показывал ему разнообразные изделия из кожи, из волос.

— Карп! — раздался зычный голос Матрены Силантьевны.

Опьяневший Трясучкин спал, положив голову на стол. От крика он вскочил, покачнувшись, схватился за скатерть, но не удержался и повалился на спину, потянув за собой скатерть и все, что было на ней. Матрена Силантьевна разразилась потоком бранных слов и бросилась к мужу.

Гости, не прощаясь, направились к двери. Лишь Варвара Карповна не смутилась: она успела сказать Ожогину, что скоро будет день её рождения и что Ожогин должен быть обязательно.

Попрощавшись в коридоре с Денисом Макаровичем, друзья вышли на улицу. Стало сразу легче, словно с сердца свалилась большая тяжесть.

Надо было решить: сообщить о горбуне Юргенсу или умолчать. Ожогин и Грязнов долго думали и пришли к выводу, что гестаповского доносчика следует основательно проучить.

За час до занятий Ожогин позвонил по телефону Юргенсу и доложил, что есть необходимость видеть его лично. Юргенс разрешил зайти.

— Опять чрезвычайное происшествие? — встретил он вопросом Никиту Родионовича.

— Продолжение чрезвычайного происшествия... — ответил Ожогин.

— Вторая серия? — уже не скрывая иронии в голосе, опросил Юргенс.

— Что-то вроде этого.

— Слушаю. Выкладывайте.

— Горбатый коммунист, оказавшийся в нашем доме и арестованный по вашему приказанию, как опасный преступник, сейчас на свободе...

— Что-о-о!? — заревел Юргенс, и кровь прилила к его лицу. — Где вы его могли видеть?

Ожогин рассказал, что встреча с горбуном произошла совершенно случайно в доме знакомого им столяра городской управы Трясучкина. Но дело не в этом. Выяснилось, что он не коммунист, а сотрудник какого-то Гунке, по заданию которого и действовал.

— Идиоты!.. — буркнул Юргенс.

Ожогин добавил, что о своей связи с гестапо горбун говорил в присутствии Трясучкина, его жены, дочери и подруги дочери. Ожогина и Грязнова горбун теперь считает своими и нет никакой гарантии, что не будет повсюду болтать о них. Ожогин и Грязнов не могут быть уверены в том, что сумеют при таких обстоятельствах сохранить в тайне свои отношения с Юргенсом.

— Ясно! Довольно! — прервал Юргенс Никиту Родионовича.

— Мы полагаем, что поступили правильно, решив тотчас доложить вам об этом, — вновь начал Ожогин.

— И впредь делайте точно так же, — одобрил Юргенс. — Кстати! Вы не знаете хотя бы фамилии этого мерзавца?

— К сожалению, не поинтересовались, — ответил Ожогин.

С утра неожиданно запорошил мелкий снежок. Он ложился ровным покрывалом на оголенные ветви деревьев, на грязные, усыпанные бурыми листьями улицы, на крыши домов. Город стал неузнаваем. Он будто помолодел, преобразился.

Поглядывая в окно, Грязнов радостно потирал руки. Вот она и зима. По-юношески взволнованно встречал всякое изменение в природе Андрей. Ему хотелось двигаться, смеяться. Когда он увидел в окно идущею Изволина, мальчишеский задор окончательно овладел им, и Андрей стремглав выскочил на крыльцо.

— К нам, Денис Макарович?

— А то куда же еще, — ответил улыбающийся Изволин, — конечно, к вам.

Андрей помог ему отряхнуть с шапки и пальто снег и раздеться.

— Да, вы живете по-барски, — заявил Изволин, войдя в комнату. — Ну, здравствуйте.

Ожогин был несколько удивлен появлением Дениса Макаровича. Изволин ни разу не бывал у них, — боялся, что это может вызвать подозрения. А тут вдруг пришел.

— Вздумалось посмотреть, как мой аккордеон тут поживает, — шутливо объяснил Изволин.

— У хороших хозяев ему не скучно, — ответил Ожогин и вынул аккордеон из футляра.

— Вижу, вижу, не жалуется, — продолжал Денис Макарович, любовно оглядывая инструмент. — Славная штучка. Слов нет, славная. Берегите ее, ребята. — Он оглянулся на дверь, ведущую в соседнюю комнату.

Ожогин успокоил Изволина: дома они уже который день одни, — хозяйка выехала по разрешению Юргенса в деревню и возвратится через неделю, не раньше, а поэтому можно говорить, ничего не опасаясь.

— Это хорошо, — заметил Денис Макарович, — тогда пройдем в вашу комнату.

По предложению Грязнова, расположились в столовой, за круглым столом. Облака табачного дыма потянулись к потолку и придали плохо освещенной и мрачной комнате уют.

— Не ожидали гостя? — спросил после долгого молчания Денис Макарович, и скрытая седыми усами улыбка едва-едва тронула его лицо.

— Не ожидали, — признался Ожогин.

Изволин отвел в сторону руку с сигаретой, сдул с нее пепел и после этого сказал, что есть дело, и дело безотлагательное.

Ожогин кивнул головой. Он, кажется, догадался о причине прихода Дениса Макаровича. Наверное, опять насчет ремонта передатчика.

Оказалось совсем другое. Подпольную организацию интересовал дом, в котором жил и работал мало заметный в городе Юргенс. Особняк этот начал беспокоить партизан не на шутку. Нужно было знать, кто посещает Юргенса. Правда, эту задачу подпольщики могли решить сами, установив постоянное наблюдение за особняком. Но этого было мало. Требовалось знать, о чем разговаривает Юргенс с посетителями, какие там готовятся планы. Задача не из легких, что и говорить, но выполнить ее надо обязательно.

— Превратиться бы в невидимку, — пошутил Грязнов, — стать за спиной Юргенса, смотреть и слушать.

Губы Дениса Макаровича сложились в грустную улыбку. Он внимательно посмотрел на Андрея и сказал, что надо постараться обойтись без невидимки. Затем посвятил друзей в план, который возник, якобы, у одного из участников подполья. Но по тому, как Денис Макарович излагал подробности плана, по тому, как он верил в успех всего сложного и рискованного предприятия, думалось, что автором плана был не кто иной, как он.

В дело вводились три товарища, из которых один лишь недавно, с месяц назад, был вовлечен в работу глубоко законспирированного подполья. За всех можно было ручаться головой. О том, что в деле примут участие Ожогин и Грязнов, будут знать два-три самых надежных товарища.

План был прост, но смел. Требовалось много риска и предприимчивости. Подпольная организация спешила осуществить его в самое ближайшее время.

— Вот бы послушал ваш Юргенс, о чем мы тут болтаем. А? — пошутил Денис Макарович, когда беседа окончилась.

— Да-а, — протянул Ожогин, — Юргенс, пожалуй, из тех, кто не особенно любит, когда суют нос в его дела.