Его нескрываемая ненависть к Джилл отозвалась в душе Тори острой болью. Она хотела сказать хоть что-то в защиту матери, но не нашла подходящих слов.

— Возможно, у нее были причины не желать возвращаться домой... Вот почему она отослала то письмо назад,.. — проговорила Тори с грустью после долгой паузы. — В конце концов, все эти годы ты так плохо думал о ее дочери, то есть обо мне...

Винс пристально посмотрел ей в глаза, и Тори быстро отвела взгляд. Она знала, что у него сейчас на уме.

— Но если это Джилл послала тебя ко мне в комнату... Если ты пришла за ключами и вовсе не собиралась меня там застать, тогда почему так распалилась, когда я тебя поцеловал?

— Не знаю.

— А сейчас, когда я тебя целую, почему ты с такой готовностью мне отвечаешь?

— Не знаю!

— И, если судить по твоей версии тех событий, у тебя есть причины меня ненавидеть. — Винс, как и тогда, взял Тори за плечи и развернул ее лицом к себе. Теперь она при всем желании не могла избежать его испытующего, безжалостного взгляда. — Почему, Тори?

Она опустила глаза.

— Я скажу тебе почему, — решительно проговорил он, не дождавшись ответа. — Между нами есть что-то такое глубинное, что не подвластно ни времени, ни расстоянию, ни вражде. И ты это чувствуешь. Я вижу, я не слепой. Я... — Он тяжело вздохнул. Это был вздох глубоко прочувствованного раскаяния, выстраданного в полной мере. — Ты ведь тогда была совсем ребенком, но я до сих пор не знаю, каким чудом мне удалось удержать себя в руках и не заняться с тобой любовью в тот вечер. Игривая, соблазнительная, влекущая... и в то же время невинная...

Между ними как будто протянулась невидимая нить. Оба вдруг осознали не желание даже, а едва ли не жизненную необходимость раствориться во всепоглощающей страсти, неистовой и бесконтрольной. Это чувствовалось во всем. В хриплом голосе Винса, в том сладостном и одновременно мучительном напряжении, которое жгло Тори как огнем. И этот огонь — она знала — могла унять только ночь бесконечного наслаждения. Ночь с Винсом... Он снова вздохнул, и Тори замерла, ожидая, что он сейчас скажет... Но он повернул ключ зажигания, заводя двигатель.

— Поехали домой. — Вот и все, что она услышала.

В течение последующих недель отношения у Тори с Винсом начали восстанавливаться, как говорится, медленно, но верно. Они вместе разбирали вещи, обменивались мнениями и идеями по поводу обновления интерьеров: здесь надо будет повесить картину, здесь — переставить мебель, здесь — покрасить, здесь — поменять обои. Винс нанял рабочих, и переустройство дома пошло полным ходом.

— Что ты думаешь делать с Уотер-холлом, продать? — спросила Тори у Винса однажды утром, когда помогала ему снимать тяжелые шторы в столовой. Честно говоря, ей не хотелось, чтобы дом перешел в чужие руки.

— Яникогда его не продам! — заявил Винс с такой странной горячностью, что Тори невольно задумалась: что его так взволновало? Может быть то, что он все-таки не единоличный владелец дома? В последнее время он советовался с Тори во всем, что касалось Уотер-холла, таким образом признавая ее права. И в то же время, наверное, ему это было не очень приятно... Или нет? Тори терялась в догадках, но спросить напрямую боялась.

— А что, если я выкуплю твою долю? — предложила она в шутку.

По правде сказать, она не считала себя хозяйкой даже половины дома, а уж о том, чтобы претендовать на весь, у нее даже мысли не возникало.

— А у тебя хватит средств?

Винс спустился со стремянки и взял кружку с кофе, которую Тори уже давно принесла в столовую. Тори проигнорировала вопрос. А Винс и не ждал ответа. Он и так знал, что денег, которые Роджер оставил ей по завещанию, все равно недостаточно, чтобы выкупить его часть особняка, не говоря уж о прилегающих к дому угодьях.

— Может быть, ты согласишься на постепенные выплаты в течение лет этак двухсот? — не унималась Тори.

Она тайком наблюдала за Винсом, восхищаясь его крепкой и ладной фигурой. Белая футболка обтягивала каждый мускул его сильной груди. Потертые джинсы сидели на нем как влитые. Тори невольно залюбовалась им.

— Ну, уж нет... — проговорил он задумчиво. — Если бы я продавал дом тебе, чего я, кстати, делать не собираюсь, то не взял бы с тебя денег. Ты могла бы остаться здесь, расплатившись со мной натурой.

Тори покраснела.

— Ты имеешь в виду, готовить тебе еду и мыть посуду? — Она сделала вид, что не поняла скрытого подтекста его предложения.

— Нет, я имею в виду другое. И ты это знаешь.

Да, Тори знала, что он подразумевал. Чтобы она стала его покорной и исполнительной рабыней, чтобы не перечила ему ни в чем и исполняла малейшие его прихоти... А так бы, наверное, и было, потому что ей нравилось подчиняться Винсу, как бы яростно она этого не отрицала. Перед ним Тори была бессильна. Впрочем, надо отдать ему должное: даже зная о том, что она не сумеет перед ним устоять, Винс ни разу не попытался завлечь ее в постель. С того самого дня, когда нашел ее плачущей на могиле Роджера, он стал относиться к ней гораздо лучше, чем раньше. Словом, как и следует относиться к искренне раскаявшейся кузине. Не больше, не меньше. Хотя зачастую он все же не мог удержаться, чтобы не напомнить ей об их неистовой, едва ли не животной тяге друг другу, которая всякий раз, когда они оставались вдвоем, так или иначе проявляла себя: в каком-нибудь слове, жесте, взгляде...

— А зачем тебе я? Ты же можешь сюда привести кучу женщин, когда я уеду... — Тори изо всех сил старалась, чтобы ее голос звучал беспечно, хотя в последнее время сама мысль о том, что ей придется оставить Винса и вернуться в Канаду, отзывалась мучительной болью в ее сердце.

Роджера уже нет в живых. Письма она нашла. У нее больше нет причин оставаться здесь. Она приняла приглашение Винса пожить в Уотер-холле исключительно из уважения к памяти Роджера. К тому же Винс попросил помочь ему разобраться с вещами покойного дяди...

— Уверена, стоит тебе только пальцем поманить — и сюда сбежится толпа восторженных женщин, которые будут готовы на все, лишь бы остаться с тобой. — Фразочка получилась у Тори гораздо язвительнее, чем ей того хотелось бы.

— Это да, — самодовольно ухмыльнулся Винс.

Ну и самомнение! — в который раз поразилась Тори, бросая на него нарочито презрительный взгляд. Он, похоже, почувствовал ее настрой.

— Ну, а если мне нужна одна-единственная, и никто больше? — Его жгучий взгляд скользнул по точеной фигуре в обтягивающей маечке и обрезанных по колено джинсах. У Тори внутри все оборвалось, и она нервно захихикала, как смущенная девочка-школьница.

— Да, мисс Эшли будет тебе достойной парой, не сомневаюсь. — Тори не хотелось даже думать об отношениях Винса и Флоранс. Сама мысль об этом переполняла ее сердце отчаянием. Она тоскливым взглядов обвела комнату. Флоранс Эшли, наверное, будет неплохо смотреться в таком элегантном окружении.

— Ты права, — очень серьезно отозвался Винс. — Фло действительно будет хорошей женой, добропорядочной и респектабельной. Но только, боюсь, не для меня. Она очень привязчива, и, потом, у нее сильно развито чувство собственницы. Да и зачем мне другая женщина, когда у меня есть ты? Ты ведь будешь за мной ухаживать, холить меня и лелеять? Конечно, будешь, куда ты денешься...

— Ах ты...

Тори едва не задохнулась от ярости. Только она успокоилась, поняв, что Винс не имеет никаких серьезных намерений в отношении Флоранс... и вот, пожалуйста! Тори так разъярилась, что швырнула в Винса тяжелой бархатной портьерой, которую как раз собиралась сложить. Швырнула в тайной надежде сбить его с ног.

— Женщина, не психуй! — рассмеялся Винс, ловя портьеру на лету. — Что за характер! Огонь! Я, кстати, очень это ценю... и еще твою поразительную неспособность вставать с постели свеженькой и цветущей. Ты такая грымза по утрам, прямо жуть берет.

Он и это заметил!

— Я до восьми утра вообще не человек. Такая у меня особенность организма. Мне не под силу, едва продрав глаза, вести увлекательную светскую беседу, — огрызнулась Тори. В конце концов, если он сам вскакивает с кровати как огурчик, это не значит, что все должны повторять его подвиги. — Сие выше человеческих возможностей.