Нянина комнатка оказалась пуста. Значит, Геннадий отпустил ее домой. Няня жила в городке неподалеку.

«Все хорошо», — успокоилась Галина, собираясь отправиться в гостевую спальню, а точнее, в комнату, которую Натка отвела специально для нее.

— Я хочу, чтобы ты чувствовала себя здесь не как в гостях, — убеждала ее подруга, — поэтому никого сюда никогда не пускаю, и на кровати твоей никто не спит.

— Ну зачем ты так? — увещевала ее Галина. — Мне не принципиально.

— Я так хочу, — отрезала Натка, и теперь Галина почувствовала, что ей это приятно. Мягкие подушки, халат, даже ночнушка — все, как дома.

Раздевшись и приняв душ, который примыкал к ее спальне, женщина ощутила голод и подумала, что надо бы перекусить.

Кухня располагалась рядом с просторной гостиной на первом этаже дома.

«Хоть чая с дороги выпью», — решила она и тихонько, чтобы не беспокоить Геночку, который уже, наверное, уснул, она в мягких тапочках — подарок подруги — на цыпочках спустилась по лестнице вниз.

Не уставая восхищаться вкусом Натки, обвела взглядом женское царство. Прилавок с плитой, раковиной и вытяжкой размещался посредине огромной кухни. Крутящиеся, выдвигающиеся и прочие шкафчики модерно сверкали металлическим блеском. Желтая отделка веселила глаз. Кухня соединялась с гостиной широкими распашными дверями. Сейчас они были плотно закрыты.

В гостиной стоял массивный стол, стулья с высокими спинками, буфет с хрустальными стеклами, инкрустированный красным деревом бар. Искусно отделанный мрамором камин служил главным украшением парадной комнаты. Над камином висел большой портрет Натки. Геночка заказал его к двадцатилетию их совместной жизни. Портрет написал известный художник. Натка этим очень гордилась.

Удобство планировки первого этажа заключалось в том, что кухонный прилавок мог одновременно служить и закусочным столом, когда требовалось наскоро выпить чашку чая. Высокие табуреты, на один из которых присела Галина, вертелись, ноги отдыхали на перекладине внизу. А когда собиралась вся семья, двери распахивались, и в гостиной накрывался большой обеденный стол.

Приготовив себе чай с бутербродом, Галина решила посидеть за столом в гостиной, отдохнуть после волнений дня, полюбоваться портретом Натки. В вечернем декольтированном платье подруга на картине выглядела ослепительно.

Держа в одной руке синюю керамическую чашку с желтой полоской в тон кухни, а в другой бутерброд, женщина толкнула широкие двери и окаменела, пытаясь осмыслить увиденное.

В гостиной царил полумрак. Мерцающие на камине свечи да торшер в углу слабо освещали большое пространство. Две фигуры, копошившиеся в центре, повергли ее в шок.

На столе, поверх парадной скатерти, расставив ноги и запрокинув голову, сидела ее любимая племянница Лиза. Она была совершенно голая. Спиной к Галине на коленях перед девушкой стоял муж Натки, Геночка. Стан Лизы извивался, как у змеи, распущенные черные волосы колыхались, словно она плыла по волнам. Девушка, покусывая пухлые губы, тихо и протяжно постанывала.

Галина невольно взглянула на изображение Натки. Глаза на портрете зловеще поблескивали в отсветах свечи.

От ужаса Галина вскрикнула и выронила чашку с горячим чаем из рук. Кипяток больно обжег тело женщины. Только тогда она осознала, что все это ей не снится. Резко развернувшись, Галина бросилась прочь. Ноги несли ее назад в подвальное помещение, в гараж. Лихорадочно стиснув зубы, она вцепилась в руль так, что костяшки пальцев побелели. Автомобиль, словно ракета, с ревом вылетел на заснеженную дорогу. Свет дальних фар встречной машины пробудил ее сознание — она не включила освещение. Галина поспешила исправить ошибку — яркое зарево, скрежет металла и мелкие осколки стекла, потом все заволокло чернотой. Очнулась она оттого, что лежала на снегу, было холодно, одолевала страшная усталость — очень хотелось спать. Над ней склонился усатый Дед Мороз в майорских погонах. Он бил ее по щекам и все время спрашивал:

— Дамочка, что с тобой? Очнись, ну почему же ты раздетая совсем? Господи, что же там у вас приключилось, коль ты прямо в тапочках?..

В голове все перемешалось. Она силилась разложить мысли по полочкам и объяснить ему… тапочки — это потому, что спешила к детям… нет, не так: ей позвонила Натка… кажется, что-то плохое произошло с Наткой, но она не могла вспомнить что. Образ подруги в вечернем платье всплывал в воображении.

— Мне надо спешить, — шептали губы Галины.

— Ага, уже поспешила, — ворчал усатый Дед Мороз, заботливо заворачивая дамочку, навязавшуюся на его голову, в одеяло, чудом оказавшееся в машине. — Но это ничего, ты потерпи, до больницы два шага.

Дальше она не помнила ничего.

Вокруг было белым-бело: незнакомый белый потолок, чей-то белый халат и белая норковая горжетка Натки — первое, что увидела Галина, очнувшись после наркоза.

— Я же сказала, — услышала она голос подруги сквозь вату, — что выведу ее из комы.

«Конечно, — хотелось крикнуть Галине, — я сейчас, я встану». Но тело было сковано, словно у нее оставалась только голова, а все остальное, как у грудничков, замотано пеленкой. «А, — вспомнила она, — это же милиционер меня завернул в одеяло…» Дальше в памяти был провал. Она повела глазами: скромная комната, какие-то приборы, тумбочка, цветы. Цветы очень красивые, розовые лилии, ирисы, среди зимы.

— Напишите полный список лекарств и всего необходимого, — услышала она властный голос подруги. — Вы точно уверены, что ее нельзя перевезти в Москву?

Ответа не последовало.

— Ну хорошо, — почему-то согласилась Натка, — тогда круглосуточное дежурство у постели, договоритесь с медсестрой, вы поняли? Материальную сторону вопроса мы с вами обсудили. Теперь о питании. Ясно-ясно, что пока только капельница. Напишите список продуктов. Я хочу, чтобы ей готовили отдельно.

Закончив беседу, Натка развернулась и, сбросив белую норковую горжетку, наклонилась над больной.

— Галочка, ты меня видишь, я с тобой. Я буду с тобой до вечера, а потом придет Лиза.

У Галины при слове «Лиза» больно защемило сердце, и невольно две крупные слезинки выкатились из глаз.

— Видите? С ней нельзя сейчас разговаривать. Она начинает нервничать. Посмотрите на прибор. В таком состоянии до инфаркта недалеко, мы же ее с того света буквально… Если бы не Петр Васильевич, он, кстати, уже два раза звонил, спрашивал.

— Кто это Петр Васильевич?

— Милиционер наш местный, он ее спас.

— Телефон его дайте, — словно приказала Натка, но потом, опомнившись, добавила: — Пожалуйста.

— Да он вас сам собирался найти, поговорить хотел.

— Я не для этого, — отмахнулась Натка, — отблагодарить хочу.

— Ой, что вы, ему не надо, — испуганно замахала молоденькая докторша.

— Почему это не надо? Я слышала, он ее из машины вытащил, в одеяло завернул, до операционного стола буквально на руках донес.

— Все равно, он не такой, не возьмет он от вас ничего. Мы же с ним в одном городке живем, я его с детства знаю.

— Ладно, — пожала плечами Натка, — если спросит обо мне, дайте ему мой мобильный телефон.

Она чувствовала, здесь все относятся к ней как к инопланетянке. Ее вид, запах духов, горжетка из дорогого меха, авто, стоящее перед больницей, на которое дивились прилипшие носами к окнам санитарки, — все делало ее неземной в этой маленькой загородной больнице.

Трель мобильного телефона, раздавшаяся из сумочки, прервала ее разговор с врачом.

— Слава Богу, пришла в себя, — ответила она на звонок. — Ну что ты, Геночка, разве ей можно разговаривать? Ну конечно, в сознании, меня узнала. Все будет в порядке. Мы ей тут райский сад устроим, она живо поправится, потом к себе заберем. Как же мне не убиваться? — Тон Натки с делового сменился на горестный. — Гена, я простить себе не могу, к нам же спешила… к детям. Ведь не доехала до дома буквально пяти минут! Какой болван из нашего поселка ей навстречу попался? Нет, с милиционером не разговаривала. Я уверена, что встречный виноват, наверняка пьяный был. В такую поздноту разве трезвый кто-нибудь из нашего поселка в Москву направится? До вечера я буду тут, потом меня Лиза сменит. Она с мамой приедет.