Такие слова Уля слышала от отца впервые. Весь ее гнев мгновенно испарился, уступив место непонятному смятению. Она замерла, глядя в землю и чувствуя, что щеки ее зали­вает жгучий румянец.

— А ведь я так хочу, чтоб тебе было хорошо, — тихо ска­зал доктор.

Казалось, на этом разговор окончится. Но нет... он при­двинулся ближе и начал говорить отрывисто, еле слышно:

— Я так этого хотел... Но... Я. нанес тебе тяжкий удар. Для ребенка это всегда удар, когда один из родителей остав­ляет семью. Ты не можешь мне этого простить, я знаю... Ты не считаешь меня другом, не веришь, что я желаю тебе доб­ра... Но пойми... — он посмотрел на дочку робко, проситель­но, словно боясь, что она не примет его оправданий, — пойми, не всегда можно найти решение, которое было бы хорошо для всех... Если бы я тогда остался, мама все равно не была бы со мной счастлива. Она знала, что я люблю другую.

Теперь у Ули запылали не только щеки, но и уши и лоб. Острая, разгоравшаяся годами ревность снова поднялась в ней и поборола страх и смущение.

— А я? — с болью крикнула она. — Я тоже стала тебе не нужна?

— Ты? Не нужна? — переспросил доктор. — Как так — не нужна?

— А вот так! — продолжала она, чувствуя, что больно ра­кит отца, и радуясь этому. — Когда была жива эта женщина, ты ни разу не пригласил меня к себе! Ни разочка! Где был мой дом? У теток! А отца у меня как будто и вовсе не было! За все эти годы мы виделись всего пять раз!

Она ждала, что сейчас- отец резко оборвет ее, и приготовилась дать ему отпор. Но отец молчал. Отвернулся от нее и смотрел в окно. О чем он думал? О женщине, ради которой бросил маму? Всего несколько месяцев прошло со дня ее смерти, но в сердце Ули не было места сочувствию.

— «Эта женщина», как ты ее называешь, была моей же­ной, и ты об этом знаешь, — проговорил доктор, оторвавшись наконец от созерцания далеких деревьев. — И два года назад она ездила со мной в Варшаву, чтобы пригласить тебя к нам.

— Как так? — задохнулась от изумления Уля. — Пригла­сить меня?

— Твои тетки просили с этим подождать, — спокойно и пе­чально продолжал отец. — Ты была очень привязана к мате­ри, и они считали, что тебе будет слишком тяжело увидеть на ее месте чужую женщину. И что тебе будет легче при­мириться с этим, когда ты немного подрастешь.

«Они мне ничего не сказали,— лихорадочно думала Уля.— Не сказали!..»

— Вот ты говоришь, что мы виделись всего пять раз. А ведь я... — Он смущенно помедлил. — Ведь я видел тебя довольно часто. Я приезжал в город и прямо с поезда шел в маленькое кафе напротив твоей школы. Там я садился у окна и смотрел...

— На меня? — прошептала Уля, боясь поверить. — На меня?

— Иногда ты шла одна, иногда с Вишенкой. — Доктор го­ворил теперь свободнее, на его лице появилась застенчивая, мягкая улыбка. — А иногда с другими подружками. Я при­сматривался к тебе...

— Надо было меня позвать! — жалобно крикнула Уля. Она представила себе, как радостно бежала бы навстречу отцу, и с горечью почувствовала себя обойденной. — Ах, по­чему ты меня не позвал!

Только сейчас она заметила, что называет отца на «ты».

— Каждый раз, когда я к тебе приезжал, у меня было та­кое чувство, что тебе это неприятно.

Ах, эти его приезды! Она ждала их месяцами, а когда отец приходил, она изо всех сил старалась держаться с ним холодно, неприветливо. Как же теперь искупить свою вину, как заставить его забыть?

— Ах, папочка... папочка... — шептала она. И было ей стыдно, больно и радостно как никогда.

Под каштаном .около дома пани Убыш кто-то свистнул. Раз, потом другой.

Вишенка, обхватив руками голову, сидела на ступеньках, ведущих в сад. Со вчерашнего дня ее мучили мрачные мысли. Что с Зенеком? Удалось ли ему скрыться? Ходил ли на ост­ров доктор? Вероятно, ходил, раз спрашивал ее, как туда пройти. А вдруг он сам отвел туда милиционера?

Вишенка ничего не знала. Мать еще вчера строго-настрого запретила ей выходить из дому. Она сказала дочери, что док­тор Залевский обещал «как-нибудь уладить это дело», и де­вочке оставалось лишь ломать голову над тем, как разверну­лись дальнейшие события.

Услышав свист Юлека, Вишенка вскочила и бросилась в сени. На пороге стояла мать.

— Не ходи. Я сама с ними поговорю.

— Мама!

Но мать решительно остановила Вишенку и прошла мимо нее на крыльцо.

— Вишенка занята и выйти к вам сейчас не может, — услышала Вишенка из-за двери.

Что теперь подумают Мариан и Юлек? Сейчас они молча уйдут и по-прежнему будут считать, что во всем виновата Вишенка — нарушила слово и выдала их общую тайну!

Нет, этого она вынести не может! Вишенка одним прыж­ком перемахнула через ступеньки в сад и бросилась к запас­ной калитке, которая выходила на заросшую дорожку. Ка­литка заперта. Не беда! Вишенка ухватилась за столбики, одной ногой уперлась в дырку от выпавшего сучка и живо перелезла на ту сторону. Сейчас она все узнает и все объяснит!

Мальчики уже подходили к кооперативной лавке.

— Мариан! — крикнула она что было сил. — Юлек!

Мальчики удивленно обернулись. И тут Вишенка вдруг за­медлила шаг. Как же она станет им объяснять? Ведь объяс­нить все — это значит свалить вину на маму, потому что при­дется сказать, что мама обманула ее доверие. Что делать? Убежать, вернуться домой? Но это было невозможно, маль­чики уже шли навстречу.

«Совру, — решила девочка. — Скажу, что я тоже хотела идти к доктору, думала, он поможет...»

— Вишенка, что это за фокусы? — крикнул Юлек. — Ты что, с ума сошла?

Как это может быть? Он смеется!

— Твоя мама на нас сердится? — спросил Мариан.

— Откуда ты взял? — поспешно возразила девочка. — Но только...

— Ты почему вчера на остров не пришла? — прервал ее Юлек, но не стал дожидаться ответа. — Уля просит, чтоб ты пришла к ней, она там, кажется, уборку затеяла. В общем, велела тебе прийти.

Вишенка ничего не понимала, кроме одного: мальчишки на нее не сердятся. У нее камень свалился с сердца. Юлек меж тем продолжал трещать:

— Зенек вернется только к вечеру. Представляешь, он по­шел на работу в пять утра! Мы с ним уже договорились и тоже с ним пойдем, я и Мариан, будем ему помогать, но только завтра. А сегодня мы пойдем его встречать, а то вдруг Виктор...

— Стой! — изумленно прервала Вишенка. — Так, значит, Зенек все еще на острове?

— Вот тебе и на! — с состраданием воскликнул Юлек.— Она ничего не знает!

Через минуту Вишенка знала уже все. И что Улин отец,— кто бы мог подумать! — замечательный человек («Очень хо­рошо, что твоя мама пошла к нему», — удалось вставить Мариану), и что дядю Зенека уже разыскивают, но Зенеку об этом говорить пока нельзя («Ты ведь не скажешь?» — спросил Мариан), и что они здорово подрались с Виктором, и что милиционер тоже замечательный дядька, а Виктор чуть не лопнул от злости, и что Уля ночевала у пани Цыдзик, а теперь к Уле пришел Дунай и она его кормит, и...

— Успокойся, — остановил наконец Юлека Мариан.— Она сейчас пойдет к Уле, и Уля ей сама все расскажет. Идем домой.

— Ты что, думаешь, я сегодня буду писать диктант? Вот уж не надейся! — воинственно заявил Юлек.

— Почему это ты не будешь?

— Не буду, и все! Не тем голова занята!

У Мариана тоже голова была не тем занята, и настаивал он больше для порядка.

— Пошли лучше на остров за одеялом, — предложил Юлек. И, хотя раньше его ничуть не заботила судьба этого одеяла, он убежденно добавил: — Бабушка спросит, куда мы его дели, и что тогда?

— Ладно, — согласился Мариан.

— Ну, пока! — крикнул Юлек Вишенке.

— Пока, — рассеянно улыбнулась Вишенка.

— Ты что, не пойдешь к Уле? — изумленно крикнул Юлек, видя, что девочка повернула к саду. Со вчерашнего вечера дом доктора представлялся ему самым интересным местом на свете.

— Пойду... потом... попозже.

Обратно Вишенка плелась еле-еле. Она знала, что непо­слушание не сойдет ей безнаказанно, однако не из-за этого наливались свинцом ее быстрые ноги.