Она не помнила, когда в последний раз привлекала к себе столь пристальное мужское внимание, и не могла понять, чем оно вызвано. В Оливере было что-то неестественное; эта мысль не давала ей покоя. Ей-Богу, он был слегка с приветом…

Он с удовольствием ел, делал это не торопясь, но в перерывах между блюдами читал книгу в бумажной обложке, судя по рисунку, какой-то шпионский триллер. Это было возмутительно! Она чувствовала себя оскорбленной, сама не зная почему. Как-никак, поговорить ему было не с кем, а времени между блюдами предостаточно.

Когда Долорес наконец пришла к себе во флигель и легла в постель, она не могла успокоиться, нервы разыгрались, как после нескольких чашек крепчайшего кофе. Она не могла не думать об Эдвине Оливере, не могла не вспоминать его темные глаза, сопровождавшие каждое ее движение и заставлявшие цепенеть.

Не в силах уснуть, Долорес зажгла свет, взяла свой любимый журнал, рекламирующий туристические поездки в дальние страны, и стала листать его.

В один прекрасный день она отправится путешествовать, остановится в каком-нибудь экзотическом месте и начнет другую жизнь, более интересную, насыщенную приключениями. Ее мечты были окрашены воспоминаниями о счастливом детстве, проведенном за океаном…

Внезапно Долорес ощутила чувство вины. А чем плоха ее нынешняя жизнь? Она любила свою гостиницу, любила придумывать замысловатые блюда и готовить их, была сама себе хозяйкой и крепко стояла на ногах.

— Чего тебе не хватает? — тихонько пробормотала она.

Трепета, нежности, любви, приключений, прошептал внутренний голос. Она застонала и уткнулась лицом в подушку.

На следующее утро она проснулась поздно и, выйдя в сад, заметила покачивающегося в гамаке Эдвина Оливера. Все остальные постояльцы уже съехали, так что это мог быть только он. Долорес миновала засыпанную листьями лужайку и подошла к двум старым деревьям, к которым крепился гамак. Октябрь выдался необычно теплый, и она подумала, что следовало бы надеть не свитер, а блузку.

Глаза Оливера были закрыты. Воспользовавшись этим, Долорес задержала взгляд на его лице. Сердце ее колотилось как бешеное, готовое выскочить из груди. Лицо у него было удивительно симпатичное и мужественное; сейчас, когда Эдвин был спокоен, она не видела в нем ничего угрожающего.

— Привет… — вяло промолвил Эдвин.

Долорес подняла глаза и встретила его сонный взгляд. На Оливере были хлопчатобумажные брюки и ярко-красная тенниска. Красная… Цвет страсти, цвет опасности. С какой стати ей в голову пришла эта идиотская мысль?..

— Выписка в полдень, — сказала она, стараясь говорить дружелюбно, но решительно.

— А сейчас сколько?

— Без десяти двенадцать.

— Ох, здесь так уютно… Оставьте за мной номер еще на одну ночь.

Долорес стиснула зубы, борясь с искушением заявить, что ждет гостей и все комнаты будут заняты, но вовремя опомнилась. Она что, окончательно свихнулась? Разве ей не нужны деньги на ведение хозяйства и обучение дочери в колледже? Нет, этого нельзя было себе позволить!

— Если вы будете обещать с нами, то предупредите об этом до двух часов, — сказала она сухо.

— Я буду обедать с вами, — поспешно заявил он. — Какие у вас планы на вечер?

Этот вопрос застал ее врасплох.

— А что?

— Если планов нет, я хотел бы пригласить вас пообедать со мной. Это убежище для влюбленных, поэтому сидеть за столом одному дьявольски неуютно. Во всяком случае, вчера я весь вечер чувствовал себя не в своей тарелке.

Не похоже, что вчера ему было не по себе. Скорее наоборот. Казалось, Оливер не обращал на окружающих никакого внимания, следил за ней, с удовольствием ел, а в перерывах между блюдами читал книгу.

— Сегодня вечером я работаю, — ответила она.

— А вы не сможете сказаться больной и посидеть со мной?

— Не смогу. Потому что я хозяйка этой гостиницы и повар одновременно. — Точнее говоря, Долорес была хозяйкой лишь наполовину. Вторая половина принадлежала Агате. Когда их родители четыре года назад погибли в автокатастрофе, выяснилось, что «Долина грез» завещана им обеим.

— Прошу прощения, что не разобрался в ситуации. Впрочем, мне следовало бы догадаться.

— По каким признакам?

— Вы образцовая леди и прекрасно вписались в окружающую обстановку.

Вот так. Образцовая леди со старомодным, романтическим именем…

Он обвел рукой лужайки, палисадник в английском стиле, пруд и деревья.

— Сколько здесь акров?

— Двенадцать.

Оливер задумчиво кивнул и слегка нахмурился, словно вспомнил что-то неприятное. Долорес протянула ему журнал.

— Это ваш?

— Да. Он упал, а мне было лень за ним вставать. Вместо этого я предпочел подремать.

Странно… Этот человек не был похож на лентяя, имевшего привычку спать в гамаке посреди бела дня. Хотя Долорес и не видела его за тяжелой работой, от которой напрягаются мускулы, она была готова поклясться, что Оливер стремителен, бодр и полон энергии. В том числе и сексуальной. В этом можно было не сомневаться.

Господи, что ей пришло в голову? Она начинала побаиваться саму себя.

Долорес резко отвернулась и, пряча досаду, бросила:

— Значит, увидимся за обедом.

— А как насчет ланча? — спросил Эдвин.

Долорес посмотрела на него через плечо.

— Вы не оставляли заказа на ланч. В городе существует пара мест, где можно перекусить. Точнее говоря, кафе, торгующее гамбургерами, и гриль-бар. — Город… Поселок, стоявший на перекрестке дорог, не заслуживал столь громкого названия.

— Это невозможно, — мрачно сказал он и покачал головой.

— Почему?

— Потому что я не хочу уезжать отсюда. Это все разрушит.

— Разрушит, мистер Оливер? Что вы имеете в виду?

Эдвин вздохнул и с подчеркнутой напыщенностью заявил:

— Чары этого места. И мою безмятежность.

Боже, как романтично! Да он настоящий поэт!

Разве этому можно было сопротивляться? Долорес не могла не улыбнуться в ответ на его слова.

— Да, это было бы преступлением… Ладно, постараюсь что-нибудь вам приготовить на скорую руку.

Женщина шла к дому, чувствуя, что Оливер не сводит с нее глаз. Этот взгляд обжигал, как солнце. О Господи, неужели она и впрямь сходит с ума?

До конца дня ей удавалось успешно избегать Эдвина, но во время обеда скрыться было невозможно: она всегда сама подавала постояльцам приготовленные блюда.

Оливер спросил, давно ли она содержит гостиницу, и Долорес ответила, что начала помогать родителям восемь лет назад, когда они, вернувшись из-за океана и выйдя на пенсию, купили «Долину грез», чтобы было чем заняться на старости лет. После их смерти ей пришлось вести дело самостоятельно.

— А чем вы зарабатываете себе на жизнь? — непринужденно спросила она, наливая Оливеру еще вина.

— Я старьевщик, — ответил он и положил в рот кусочек копченой форели.

— Старьевщик? — удивилась Долорес, сама не зная почему.

Оливер, жевавший форель, только кивнул в ответ. Его глаза смеялись.

Ошеломленная, Долорес словно застыла на месте, хотя понимала, что пора позаботиться и о других гостях.

— Да. Знаете, у людей скапливается множество всякого барахла. Я покупаю его, чиню, если требуется, и продаю другим, которые непрочь им воспользоваться.

Так вот почему он обратил внимание на ее безделушки…

— Вы имеете в виду антиквариат? Мебель и тому подобное?

— Нет, не антиквариат. И не мебель… Прекрасная форель. Можно попросить еще одну порцию?

— Я… да, конечно. Подождите минутку. Я только закончу разливать вино.

Не антиквариат, не мебель… Тогда что же? Но второго случая удовлетворить любопытство ей не представилось: Оливер предпочитал расспрашивать ее, а о себе помалкивал.

Только после окончания обеда, поднявшись к себе в комнату, Долорес спохватилась, что Эдвин куда больше узнал о ней, чем она о нем. Странный старьевщик…

На следующее утро грязный фургончик Оливера отправился в путь, и Долорес облегченно вздохнула.