— Пожалуй, в последний раз я слышала такой безупречный английский в школе, — улыбнулась Лиз. — Всегда говорила, что в джентльменах из Старого Света есть что-то особенное.

— А такие бесстрашные особы, как вы, водятся только за океаном. Я видел, как вы дали в море отпор этому мерзавцу, который вас чуть не утопил.

— А почему вы тогда не проследили за ним, не сообщили охране пляжа? — возмутилась Лиз, но тут же решила не ссориться с этим симпатягой. — Ну ладно, Джон, на первый раз прощаю. Скажу откровенно, мне просто не захотелось идти ко дну из-за сопливого недоумка.

— Вот я и говорю, не растерялись. Да и сейчас у вас реакция не подкачала. Этот здоровенный цветочный горшок вполне мог бы проломить вам голову. Любят греки высаживать здесь разные цветы и деревья в огромных кадках… А вы молодчина! Настоящая леди, хоть и американка! Остаетесь собой в любых обстоятельствах. Честно говоря, мне еще тогда, на пляже, очень хотелось пожать вам руку. Дай, думаю, выскажу этой мужественной даме свое восхищение. Но вы тогда были заняты… И вдруг я вас здесь встречаю. Вот и рванул сюда напрямик через стройплощадку. И вовремя успел!

Лиз невольно улыбнулась. О, да этот «сенокосец» — настоящий джентльмен. Такие церемонии, наверное, в наши дни возможны лишь в старой доброй Англии. У них в Америке все проще…

На секунду ей показалось, что новый знакомый немного стушевался. Словно собирался спросить: «Что вы делаете сегодня вечером?», однако все никак не мог решиться. Наконец он вытер лоб большим носовым платком и, словно передумав, выпалил нечто иное:

— Пожалуйста, Лиз, разрешите мне проводить вас до отеля. Вы только что переволновались, перегрелись на солнце и вообще вам надо отдохнуть. Надеюсь, впредь вы будете осторожнее.

— Вот еще, — независимо усмехнулась Элизабет. — Не затем я летела сюда через океан, чтобы только и делать, что отдыхать в номере, пусть даже и с кондиционером. Вы что же, всех американок считаете такими беспросветными дурочками или только меня? — А про себя подумала: конечно, я вовсе не прочь отдохнуть. Но что скажет Тони, когда увидит меня с этим симпатичным Джоном? Пусть мы знакомы совсем недавно, Тони уже дал мне понять, что я ему нравлюсь. И вряд ли ему понравится, что я стала кокетничать с другим мужчиной, едва он отошел на минутку в сторону…

— Поверьте, Лиз, я о вас самого высокого мнения! Но не стану больше утомлять вас своим присутствием. Примите мое почтение. Надеюсь, милая леди, мы с вами еще увидимся, — церемонно попрощался с ней Джон, словно они разъезжались со светского раута, и пошел к отелю. Он сделал это как нельзя кстати: из-за угла показался запыхавшийся Тони.

— Да, этот грек явно сумасшедший! — доложил он Лиз. — Упорно делает вид, что мы с ним знакомы. Или просто местный попрошайка. Хотя странно, здешние островитяне — гордый народ… Убирайся! — закричал он обернувшемуся греку на ломаном греческом. — Я не подаю по вторникам!.. Жизнь заставит — заговоришь на всех языках, как попугай из вашего отеля, — пояснил он, улыбнувшись Лиз. — Мало ли кого птица за сезон наслушается… Кстати, вот и он, ваш пернатый хулиган. Похоже, мы с вами пришли.

Клетка с попугаем по-прежнему стояла возле рецепции. Птица дремала в тени дерева, распушив перья и спрятав голову под крыло.

— Ну спасибо, Тони, что проводили, — улыбнулась Лиз. — Кажется, я здорово устала. Ничего себе, классно отпуск начинается! Кстати, мне только что чуть цветочный горшок на голову не упал. Один прохожий меня толкнул, иначе не быть бы мне живой. Будем считать, что это тоже случайность… Три «случайности» в один день и неприкрытая угроза попугая… Пойду вздремну, если, конечно, смогу.

Тони было встревожился и стал ее расспрашивать о случае с цветком, но Лиз уверила его, что это-то точно не было нападением, и, сославшись на усталость, поспешила распрощаться. Он шутливо приложил руку к виску и двинул в сторону «Морского дворца».

Лиз неожиданно для самой себя притормозила возле клетки с птицей.

— Теперь мне плевать, голубь сизокрылый, на твою глупую болтовню, — объявила она попугаю. — У меня появился защитник.

— Элизабет должна умереть! — неожиданно проснувшись, вновь продекламировал попугай. Он приосанился, словно престарелый артист, вспомнивший слова одной-единственной роли.

Лиз поежилась. Интонации птицы показались ей знакомыми. Кто-то сегодня говорил почти так же. Только вот кто? Может, «мафиози» Максимопулос? Уж у него-то английский далеко не безупречный, с сильным греческим акцентом… Да-да, очень похожий акцент. Неужели все-таки он… Но почему?!

Хозяин отеля как раз внимательно осматривал свое хлопотное хозяйство. В очередной раз сменив рубашку, Максимопулос прогуливался по территории, обрывая по пути засохшие цветы и отдавая четкие, почти военные распоряжения персоналу.

Нет, все-таки он очень подозрительный тип… Конечно, у него-то самого нет никаких мотивов для ее убийства. Но ведь его могли нанять… Вообще-то это неплохая мысль: нанять для ее убийства хозяина отеля. У того наверняка здесь все схвачено, никаких неприятностей из-за исчезновения очередной туристки не будет. Ее босс при всех его международных связях в Европе мог запросто выйти на подобного типа…

Итак, сегодня, если она не бредит и у нее не паранойя, на Лиз покушались как минимум два раза. Если не считать цветочного горшка. Многовато для одного дня, чтобы быть простой случайностью. И, что удивительно, все происшествия — в районе отеля или неподалеку от него. Элизабет остановилась и, глядя хозяину прямо в глаза, четко сказала:

— Элизабет должна умереть!

— Я извиняюсь, кто такая Элизабет? — удивился Георгиу очень искренне и взглянул на нее добрыми шоколадными глазами, похожими на глаза ее пуделя Сэма.

Лиз даже показалось, что в этих его собачьих глазах промелькнула смешинка, словно она удачно пошутила и ему очень хочется рассмеяться.

А может, он притворяется, причем весьма искусно? Греки — великолепные артисты со времен Эллады. Недаром они придумали греческий театр. Да, похоже, этот тип — крепкий орешек. И еще у него хватает наглости ее так бесцеремонно разглядывать. Лиз устыдилась своего глупого эксперимента, накинула на плечи прозрачное парео, расписанное райскими цветами, и, пробормотав что-то дежурное про море и погоду, поспешила в номер.

Звякнул мобильник. Лиз надеялась прочитать очередное послание от Эми, но на этот раз ей писала не дочь.

Лиз, отнесись к этому серьезно. Если вернешься ко мне, все будет по-другому. Отвечай немедленно. Иначе крепко пожалеешь. Майк.

Поздно, Майк, подумала Лиз и стерла сообщение бывшего мужа. К счастью, в мобильнике оказалось еще одно послание, смягчившее неприятное впечатление.

Сэм скучает и грызет твои тапочки.

Это пришла очередная эсэмэска от дочки.

Лиз наконец улыбнулась: оказывается, она уже успела соскучиться по детям и по дому. По своему дому. Прилегла на минутку, чтобы помечтать о сыне и дочке, мысленно погладить верного Сэма, и не заметила, как уснула в обнимку с мобильником.

— Мама, мамочка, взгляни, какая красивая ракушка! — Дочка бежала по кромке прибоя и настойчиво звала ее звонким, слегка картавящим голосом.

Босиком, в коротком белом платьице в мелкий цветочек, с длинными каштановыми волосами, развевавшимися на ветру, Эми выглядела трогательно и беззащитно. У Лиз защемило сердце от нежности. Во сне она совершенно не удивилась тому, что дочка оказалась здесь, рядом с ней, на далеком греческом острове. Как здорово, что можно вместе с Эми видеть это сияющее море, эти цветущие рододендроны и розы, вдыхать терпкие и пряные островные запахи. А главное, не волноваться, как там она, ее девочка, на другом континенте.

О, да она здорово повзрослела за последнее время, вон и грудь налилась, внезапно подумала Элизабет, а выражение мордашки такое, как у курочки, которая снесла первое яичко.

За последний год Эми превратилась из хорошенького бэби в гадкого утенка. Лоб и подбородок расцвели красными прыщиками, светло-каштановые волосы, раньше такие пышные и кудрявые, стали быстро пачкаться и падать на лоб сальными прядями. Разве что зеленые, русалочьи, доставшиеся по наследству от мамы глаза оставались прежними: большими, сияющими и всегда немного удивленными.