Но дымка быстро растаяла. Напротив, все вокруг стало очень ярким и праздничным, как на картинке в одной из книжек, которые Лиз несколько лет назад покупала детям. Словно природа в ее сне пользовалась чистыми, не смешанными красками. Тони внезапно протянул руку и коснулся большого пальца на ее ноге. Он нежно погладил этот палец, и по телу Лиз неожиданно для нее самой пробежала волна удовольствия. Она замерла, как девочка, которой подарили белого пушистого котенка. Хотелось так лежать бесконечно, не двигаясь и предвкушая новую волну радости. Тони осторожно тронул соседний пальчик, и она едва сдержала себя, чтобы не замурлыкать как кошка. Прежде Лиз ни за что не поверила бы, что одно лишь легкое прикосновение мужчины к пальцам ног может приносить такое счастье. Казалось, миг — и силовое поле между ними сейчас засветится. Это было очень странно. Пальцы на ногах Лиз всегда считала самой несексуальной частью тела. Хотя у нее-то они были необычайно длинными и изящными, с круглыми розовыми ногтями, напоминавшими красивые ракушки. Однажды в юности кто-то из подружек вдруг обратил внимание на ее пальцы, когда они разглядывали в музее копии скульптурных изображений греческих богинь. Элизабет тогда была на экскурсии в открытых босоножках, и одна из девочек, случайно коснувшись взглядом ее ног, с завистью и восторгом прошептала:

— Смотрите, ребята! У Афродиты такие же красивые пальцы на ногах, как у нашей Лиз!

Впрочем, ни до, ни после этого случая никто не обращал внимания на ее изящные пальчики, которыми, как и многими другими прелестными подробностями, одарила Элизабет щедрая природа. Не чудо ли, что на этой земле, где жили и ваяли свои прекрасные скульптуры древние греки, кто-то снова обратил внимание на пальцы ее ног?

Меньше всех эти «глупости» интересовали, как ни странно, Майка, ее бывшего мужа. Он никогда не рассматривал красивое тело супруги, не ласкал его ни руками, ни взглядом, никогда не восхищался им. Майк считал это никому не нужными сантиментами, без которых вполне можно обойтись.

Когда Лиз еще спала с Майком, у них все происходило стремительно и просто, без каких-то особенных изысков. Обычно он приходил под утро навеселе и грубо наваливался на нее в супружеской кровати, шепча на ухо пьяные нежности. За пару минут все заканчивалось к его удовольствию, и супруг начинал мирно похрапывать на своей части кровати. А то, что при этом чувствовала сама Лиз, Майка совершенно не волновало.

А Тони… Этот чужой, посторонний мужчина гладил, нежно массировал ее ступни, упиваясь красотой женщины, посланной ему судьбой ли, греческими богами ли — не важно, и совсем не торопился получать главное наслаждение. А Лиз уже не могла встать и уйти от него. Его нежные пальцы скользнули по ноге чуть выше, и Лиз поняла, что уже хочет его. Но Тони не торопился и теперь. Он явно хотел, чтобы она сама страстно пожелала слиться с ним и не испытала разочарования.

Этот незнакомец был первым мужчиной в жизни Лиз, который заботился о ее чувствах и тайных переживаниях. Он осторожно погладил вдоль позвоночника ее стройную, пока еще белую спину, полуприкрытую купальником, скользнул пальцами чуть ниже, затем, приспустив бретельку, стал целовать ее грудь, потом начал легкими касаниями ласкать бедра. Закрытый купальник мешал его пальцам попасть в потайное место. Лиз почувствовала, что лишь там у нее осталось несколько клеточек, которые считали себя недоласканными, обойденными нежностью Тони. Но… почему бы ей не снять купальник? Вроде бы рядом по-прежнему никого нет…

Восторг и нетерпение Лиз нарастали, она готовила себя к главному, к фейерверку, как она называла про себя вершину сексуальных ощущений. Ни за что на свете не смогла бы Лиз сейчас оторваться от Тони. В их телесном соединении в эту минуту ей виделся высший смысл ее существования, логическое завершение вспыхнувшей страсти.

Но что это? Внезапно резкий порыв ветра едва не перевернул пляжный зонтик, прикрывавший любовников от солнца и от любопытных глаз. Шелковое парео Лиз полетело в сторону моря, и Тони вскочил, чтобы догнать его. Небо потемнело, над горизонтом начали собираться черные тучи. Неожиданно Лиз с испугом и удивлением заметила на гальке длинную черную тень. Торопливо подняв глаза, она вздрогнула: над ней стоял, нехорошо усмехаясь, хозяин отеля мистер Максимопулос.

— Заниматься любовью на пляже запрещено! — строго объявил он. — Вы заплатите штраф за аморальное поведение, миссис Кэнди!

— Элизабет должна умереть! — проскрежетал противный зеленый попугай, сидевший на плече у своего хозяина.

Лиз вздрогнула, и ее тело вновь покрылось мурашками.

— Да как ты смеешь! — закричал на Максимопулоса вернувшийся с ее парео Тони и полез драться с греком.

Лиз вскрикнула и проснулась. На часах было два часа ночи. В номере мерно гудел кондиционер, тихонько тикали часы, уютно бурчал маленький встроенный холодильник.

Как хорошо, что это был всего лишь сон, подумала Лиз. И неожиданно для себя самой вздохнула с сожалением: нет, все-таки жаль, что это был только сон.

Лиз выключила кондиционер и открыла окно во внутренний дворик. Медовым светом горели фонарики, мирно стрекотали цикады и сильно благоухали розы. Было слышно, как морской прибой шумно перекатывает мелкую гальку.

Почему-то в такие теплые и тихие южные вечера чувствуешь себя особенно одинокой, с грустью продолжала размышлять про себя Лиз. Так хочется, чтобы рядом был родной человек, с которым можно бесконечно молчать и слушать все эти пленительные южные звуки, которые обычно записывают на диски для релаксации. Без родной души мой одинокий отдых может за неделю превратиться в пытку. Только прилетела на остров — и уже вижу во сне детей.

Вдоль стены скользнула чья-то тень. Потом раздался женский смех, звук поцелуя, нежный шепот на каком-то мелодичном, незнакомом Лиз языке.

Вот счастливица! — позавидовала невидимой женщине Лиз. А мне такое может только присниться… Что ж, значит, надо поскорее уснуть, печально вздохнула она, закрыла окно и отправилась спать.

Лиз проснулась на следующее утро так рано, словно ей надо было вставать на работу. И поняла, что наконец-то выспалась. Первый утренний луч солнца властно пробился сквозь щель в плотных шторах и заиграл на лице, слепя глаза сквозь приоткрытые веки. Словно красивый, полный энергии мужчина проснулся и наклонился над ней, требуя утренней любви.

Ой, сегодня замечательный день! Наконец-то я увижу знаменитый дворец царя Миноса! — радостно вспомнила Элизабет, окончательно проснувшись, и сладко потянулась на широкой кровати.

Жаль, что я не пригласила Тони на экскурсию, внезапно подумала она. С ним мне было бы еще веселее. Правда, этот мачо вряд ли поехал бы. Такие мужчины, как он, предпочитают другие развлечения.

Несколько лет назад Лиз поразила статья в журнале «National Geographi». Там были большие фотографии раскопок дворца царя Миноса и цветных фресок из царских покоев. Краски на фресках казались такими яркими, словно их писали не две тысячи лет назад, а буквально вчера. Гибкие, изящные гимнасты делали сальто через спины мощных винторогих быков, красивые юноши и девушки несли на головах сосуды с вином, а самых могучих и сильных животных приносили в жертву богам…

Лиз вдруг вспомнила: в той статье рассказывалось не только о ритуальных игрищах, но и о жертвоприношениях на Крите. Каждый год на центральной площади перед дворцом жрецы приносили в жертву самую красивую девушку. А жители молились, чтобы боги смилостивились и защитили их от землетрясений и ураганов, частенько бушевавших в районе Эгейского моря.

Теперь, похоже, кому-то очень хочется принести здесь в жертву меня, вдруг подумала Лиз, вспомнив все вчерашние происшествия, и светлое утреннее настроение внезапно испарилось, словно его и не было.

В любом случае сидеть затворницей в отеле глупо, решила она. Стоило ради этого лететь за тысячи километров через океан… И отважная Элизабет, одевшись по-походному и стараясь смотреть на мир веселее, вышла из номера навстречу новому дню…