— Я действительно плохо выглядела, когда…

— Будь честной! Она сватает тебя, Алисон, сводит! И ты позвонила Айре, потому что хотела снова увидеть его.

— Но у меня действительно головокружения…

— Конечно. Только не дай Айре расколоть тебя.

— Забавно.

— Итак, на горизонте появилась Акула Чэнкин. Ты знаешь, я думаю, она первая встанет в очередь за секс-роботом, о котором я тебе рассказывала… если доживет, конечно. А пока, как я слышала, она положила глаз на мужа миссис Гроссман.

— Я не знала, что миссис Гроссман умерла.

— Она не умерла… пока. Но она уже несколько месяцев находится в интернате для престарелых. Вот увидишь, Эмма устроит свою личную жизнь раньше тебя.

— Ты знаешь, она в курсе всех событий, — вдруг сказала я, вспомнив наш разговор в лифте. — Она знает о прошлогоднем побеге Тиффани Кауфман с мужем Марджори и видела Джефри с Марджори зимой. Она сказала, что они "махнулись". Ты можешь в это поверить?

— Конечно! Я говорила тебе, что они как-то связаны.

— Но она употребила слово "махнуться", Робин!

— Она попала в самую точку.

— Не знаю, меня она шокировала.

— Как я уже не раз говорила, ты наивна до боли, Алисон.

Я притворно надулась.

— Но я не хочу быть наивной.

— Именно в этом твое очарование.

— Может, напряжение?

— Ты напряжена?

— Я не о себе. Я подумала о Джефри. Он был немного напряжен в субботу вечером, но никак не печален.

— Ты очаровала его, Алисон. Думаю, ты ему нравишься.

Мы помолчали.

— Ты собираешься напомнить Айре Пресмэну о вашей предыдущей встрече?

— Ты думаешь, он вспомнит меня?

— А как ты думаешь, почему он до сих пор не женат?

— Я сильно изменилась за последние два года?

— А я знала тебя тогда? Шучу.

— Хочешь мороженого?

— Конечно.

Красная

Вернувшись домой около половины шестого, я обнаружила поджидающего меня Шела. Он сидел на балконе в шезлонге, закинув ноги в кроссовках на перила. Решив, что он не слышал, как я вошла, подкралась к нему сзади и поцеловала в лоб, но, к моему удивлению, Шел дернул меня за волосы.

— Привет, мам! Ловила ультрафиолет? Ты так быстро покроешься морщинами, и я буду называть тебя черносливкой.

— Привет, сын. Как всегда, очень приятно тебя видеть, — ответила я, тщательно отмерив необходимую долю сарказма.

— Давай проверим. Уже появились глубокие морщины или только сеточка вокруг глаз?

Он повернулся и внимательно осмотрел мое лицо.

— Я пользуюсь защитным кремом и сижу под зонтиком, — выступила я в свою защиту.

Восемнадцать лет материнства не научили меня тому, что я не должна оправдываться перед своим ребенком, и я не стала достаточно гибкой, чтобы не воспринимать все его слова всерьез.

— Я съел тунца, булочку и виноград. Ничего?

— Конечно. Это все, или ты поужинаешь со мной?

— Не получится. У меня планы на вечер. Просто заглянул опустошить твой холодильник.

— Ну спасибо, что дождался меня, — сказала я, садясь рядом с ним и тоже упираясь ногами в перила.

— Как работа? — спросила я.

— Прекрасно.

— А твои приятели?

— Прекрасно.

— Что происходит?

— Ничего.

— Что ты собираешься делать вечером?

— Пока не знаю.

— Мне показалось, ты говорил, что у тебя планы на вечер.

— С ребятами, но мы еще не решили, чем займемся. Возможно, сходим в кино… или в казино.

— Вас не пустят в казино. Вы несовершеннолетние.

— Не волнуйся, мам. У меня есть удостоверение личности.

— Что?

— У нас у всех есть удостоверения. Без этого на побережье невозможно жить.

— Ну если попадешься, не звони мне! — сказала я, представляя как он ждет в тюремной камере, пока вытащу его оттуда, приведу ему адвоката, заплачу штраф. Я не буду этого делать, убеждала я себя, пока мое воображение не нарисовало камеру, полную убийц, воров и наркоманов.

— Старайся не попадаться, — бессильно сказала я.

— Мы просто развлекаемся, ничего серьезного. Хочешь посмотреть мое удостоверение? — спросил он, протягивая руку к заднему карману джинсов.

— Нет, спасибо. Не делай меня своей сообщницей.

— О, между прочим, я нашел это в лифте сегодня, — сказал Шел, протягивая мне маленькую красную кожаную книжку.

— Что это?

— Не знаю, — сказал он, уставившись на море.

Я взяла книжку и пролистала ее. Страницы с золотым обрезом были озаглавлены "Желтая", "'Зеленая" и так далее. Под ними колонки дат и денежных сумм, выведенных переливчатыми синими чернилами.

— Господи, я не видела таких чернил с тех пор, как закончила школу, — заметила я, доходя до форзаца. Там на строчке, начинающейся отпечатанными словами "Эта книжка принадлежит", стояло имя Марджори Эплбаум.

— Где ты нашел это?

— В лифте, — сказал Шел, не отрывая взгляд от моря.

— Это книжка Марджори Эплбаум.

— Неужели?

— Интересно, как она попала в лифт, — встревожилась я.

— Понятия не имею.

— Ты что-то недоговариваешь, Шел?

— Да, мам. У меня была пылкая связь с Марджори Эплбаум. Я столкнул ее с балкона, когда она пригрозила рассказать об этом моей щепетильной мамочке, и, покидая ее квартиру, захватил на память эту книжку.

Реакция Шела поразила меня, и я не нашлась, что ответить.

— Да, мне действительно пора идти, — сказал он, вскакивая. — Пока. Может, тебе следует отнести эту книжку в полицию.

— Счастливо, Шел, я люблю тебя, — сказала я.

И, взъерошив мои волосы, он ушел.

Я сидела несколько минут, уставившись на книжку. Конечно, он прав. Я должна отдать ее полиции. Шел сам предложил это, и я решительно прогнала мелькнувшую глупую мысль о его связи с Марджори Эплбаум и возможной причастности к ее убийству. Однако почему он так резко отреагировал? И тут я вспомнила о мамтрахалках. Но прогнала и эти мысли.

Я снова просмотрела записную книжку. Самым удивительным было то, что, как и моя рукопись, книжка была разделена на цвета. Цвета пляжных зонтиков?!

Взяв компьютер, я вызвала на экран файл под названием "Розовый". В конце, где Марджори ехала в лифте из кабинета Элиота, я добавила несколько строк…

«В лифте Марджори достала из сумочки маленькую красную кожаную книжку с авторучкой. На верхней строчке новой страницы она написала заглавными буквами РОЗОВАЯ, а на следующей строчке — 15 июля — $100. Затем она убрала книжку и ручку в сумочку, откинулась на перила и уставилась на тикающие над дверью лифта цифры: 3… 2… 1…»

— Есть! — сказала я вслух.

В первый раз с тех пор, как начала писать, я почувствовала знакомый прилив уверенности.

— Именно это я и искала — сюжет.

Я поставила компьютер на столик рядом, закинула ноги на перила и улыбнулась.

Однако через мгновение, когда я попыталась ответить на вопрос, как книжечка попала в лифт через четыре дня после смерти Марджори, моя улыбка испарилась. Я снова подумала о мамтрахалках, но отбросила эту мысль. Не Шел. Не Шел и Марджори. Это абсурд! Не мой Шел! Он еще ребенок.

И тут я вспомнила, как сама сказала Робин о Шеле, что он, кажется, знает больше меня о том, что происходит вокруг, что это меня смущает и даже шокирует. Что он говорил о Бренде Форестер… о Бренде Форестер, соблазняющей юношей. Я вспомнила слова Робин: "Алисон, возьми себя в руки: возможно, он говорил о себе самом".

— Никогда! — сказала я вслух, выпрямляясь. На моем лбу выступили капли пота, к горлу подкатила тошнота.

Я попыталась вспомнить вторую половину пятницы, когда друзья Шела искали его. Где он был? Что он делал?

"Секс. С кем угодно, где угодно, Как угодно", — выпрыгнули из тайников памяти слова Робин.

Я забыла о Марджори Эплбаум, когда писательская фантазия поглотила мое чувство реальности. Я потянулась за компьютером и начала новый файл: "Красный"…