Хотя обитатели бассейна и любители пляжа редко общаются, слухи связывают их. Молодежь слышит об ужасах желчно-каменной болезни и ударах и благодарит Бога, что не знает о них из первых рук, а старики слышат об ужасах запутанных любовных связей и благодарят Бога, что эти напасти для них уже в прошлом. Хотя и у стариков случаются "романы". Например, миссис Эмма Чэнкин, известная под прозвищем "Акула".

В семьдесят два года вдова Эмма Чэнкин сохранила стройность, белокурые волосы и синие глаза, не поблекшие с возрастом. Она всегда была накрашена, включая розовую помаду и изумительно нарисованные светло-коричневые брови (ее собственные брови, которые она все равно бы выщипала, исчезли давным-давно).

Подвиги Эммы Чэнкин, как и смерть Марджори Эплбаум, занимали главное место среди слухов, что всегда бывает с любовными связями после шестидесяти и смертями до тридцати.

К одиннадцати часам отдыхающие, хлопая картами и стуча косточками маджонга (китайского домино), не говорили ни о чем другом, и под каждым зонтиком на пляже размышляли лишь о деталях смерти Марджори… ну, почти под каждым зонтиком. Я, например, погрузилась в детали ее жизни. То есть жизни Марджори Эплбаум глазами Слоан И. Даймонд, и, учитывая все, что я видела и слышала за свои сорок лет, эта версия была ничуть не хуже любой другой.

В приступе вдохновения я принесла компьютер из квартиры, когда Робин, наконец, перешла от моего зонтика к другому, и, сидя на пляже в пятницу утром, написала свою собственную историю Марджори Эплбаум. Возможно, более правдоподобную, чем реальность, если вообще кто-нибудь знает, что это такое.

И история Марджори Эплбаум, незаметной маленькой женщины, погибшей в ту ночь, ожила для меня на экране под названием файла "Синий", по цвету синего зонтика Марджори…

«Марджори Эплбаум, проводившая летние уик-энды в квартире своей бабушки в Башне, откровенно, но тем не менее неуклюже флиртовала с Дугом Смитом, загорелым белокурым верзилой в красных шортах и красной бейсболке, наблюдавшим за купающимися со своего белого трона на пляже. Стояло лето 1988 года, лето, когда Марджори получила работу в крупной финансовой компании в Филадельфии. С внушительным новым жалованьем и переездом в собственную квартиру в престижный район, заселенный молодыми состоятельными бизнесменами, Марджори чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы преодолеть обычную неловкость. Она решилась на флирт с человеком, которым многие восхищались издали, хотя сама была застенчива и провела большую часть своей жизни в тени. В отрочестве у нее было мало друзей, она редко ходила на свидания, хотя душа ее бурлила от романтических ожиданий, часто извергая потоки ужасных стихов, полных томления и страсти, задолго до того, как она поняла, что такое страсть.

Конечно, она испытала жаркое влажное биение подросткового вожделения и, естественно, приняла его за любовь. Это случилось, когда Корки Росс — соседский мальчик — облокотился о нее. Они сидели на полу гостиной в доме ее родителей, слушая пластинки "Роллинг Стоунз", прижавшись спинами к неудобному сервировочному столику. Ей было двенадцать лет.

Несмотря на прохладу гостиной, Марджори было жарко. Она не смела взглянуть на Корки, поэтому не знала, смотрит ли он на нее. Вдруг он поднял худую длинную руку и неуклюже уронил ее на плечи Марджори. Сердце Марджори остановилось… и затем забилось в три раза быстрее. Она не могла представить, что ее сейчас поцелуют. Ее опыт ограничивался сценами из кинофильмов, а в кинофильмах не было мальчиков-подростков. Как будто из ниоткуда появился огромный нос Корки, затем все почернело, когда его огромные губы встретились с ее губами, и она поплыла на волнах самого прекрасного чувства, которое когда-либо испытывала, чувства, которое, казалось, никогда не кончится… Ее левое плечо вросло в его подмышку, его рука приклеилась к ее правому плечу, и они сидели, глядя прямо перед собой на продолжающую крутиться стереопластинку, не осознавая ничего вокруг, кроме бури вожделения.

Это чувство она вызывала в памяти снова и снова после того, как Корки ушел. Расставание было неловким и окончательным, хотя она долго не осознавала этого, погруженная в воспоминания о его поцелуе. Через некоторое время, однако, она начала думать о нем в прошедшем времени и поняла, что она и Корки "расстались". Она не имела ни малейшего представления, почему. Она даже не совсем понимала, что случилось. Но память о поцелуе Корки отпечаталась в ее душе и теле, и она пообещала себе, что чувство, которое он возбудил в ней — которое она с полной уверенностью считала любовью, — будет ее стандартом, что человек, за которого она выйдет замуж, должен заставить ее чувствовать именно это.

И это чувство она пронесла с собой сквозь школьные годы, где все ее романы происходили на серебристом экране местного кинотеатра, а самый большой роман — с Кеном Лейбером — высоким белокурым капитаном болельщиков с веселой пустой улыбкой — был таким же воображаемым, как и все остальные. Тем не менее Марджори посещала все матчи, чтобы наблюдать за Кеном в узких белых брюках и белом свитере и его партнершей Сарой Бейнбридж. Кен закончил школу на год раньше Марджори, но она не перестала грезить о нем и о его поцелуе, который заставил бы ее почувствовать то же самое, что и поцелуй Корки. И ненависть Марджори к ее однокласснице Саре Бейнбридж не утихла. Марджори мелочно мстила, распространяя сплетни о Саре и остальных членах команды болельщиц.

В колледже объектом грез Марджори стал Митч Глоувер, который на первом курсе попросил помочь ему разобраться в статистике. Марджори была счастлива: ведь Митч, учившийся на футбольную стипендию, был заметной фигурой в кампусе. Марджори долго не могла поверить, что именно к ней он обратился за помощью. На самом деле Митч давно заметил восхищенные взгляды маленькой девушки с большими бледными глазами и пухлыми губами — самой умной девушки в группе.

Марджори помогала Митчу два семестра, занимаясь с ним раз или два в неделю в библиотеке, и всегда приносила ему угощение: домашние шоколадные пирожные с орехами или жаренную в микроволновой печи кукурузу. Он был благодарен, она горела желанием. После занятий он провожал ее в женское общежитие, и она отправлялась в свою комнату на втором этаже, где ласкала себя, притворяясь, что это Митч, а он шел на четвертый этаж, где занимался любовью со Стефани Гановер, звездой университетского театра.

Однажды вечером, понимая, как Марджори влюблена в него, и абсолютно уверенный в себе, Митч поцеловал ее. Прикосновение его губ — ее первый поцелуй после Корки Росса — сотрясло все ее тело. Но потом он просунул свой язык в ее рот. Язык был толстым и шершавым и отдавал кислым шоколадом. Марджори оцепенела. Пытаясь заставить себя чувствовать то, что она воображала, она вцепилась в Митча и позволила ему продолжать, пока ее не охватила паника наподобие той, что чувствуешь, когда поворачиваешь ключ зажигания, а мотор не заводится, — ее мотор не заводился. И, лаская себя в ту ночь, она вспоминала поцелуй Корки.

После этого разочарования, воспринятого ею как личное оскорбление, Марджори стала избегать своих обязанностей наставника и распространила по кампусу слухи, что Митч Глоувер не только тупица, но и импотент…

Однако летом 1988 года Марджори была уже достаточно уверена в себе и, бесстыдно флиртуя с Дутом Смитом, привлекла его внимание.

"Хорошие сиськи", — думал он, слушая вполуха болтовню Марджори о бабушкиной квартире в Башне и новой работе, но упоминание размеров оклада привлекло его полное внимание к бледной даме с девчоночьими хвостиками, выглядевшей гораздо моложе ее двадцати пяти лет.

Окончив два года назад школу, Дуг работал не только спасателем на пляже, но и официантом в ресторане "Серебряный парус", умудряясь еще и заниматься в местном колледже. Он мечтал о том, чтобы выбраться из надоевшего родительского дома и стать юристом, но где-то в глубине души понимал, что вряд ли ему это удастся. Из мудрых отцовских напутствий он усвоил главное: богатую девушку так же легко любить, как и бедную.