Мэгги взяла бокал и слегка помедлила, прежде чем выпить. Она смотрела, как он наливает себе, и улыбнулась, когда Хэнк предложил чокнуться.

— За тетю Китти!

Он сделал глоток, поставил бокал на стол и потянулся за тетрадью дневника, лежащей на столе.

— Ты не возражаешь, если я прочту?

— Не знаю, что сказала бы тетя Китти, ведь это первая тетрадь, а она начала писать его в семнадцать лет.

Он читал, делая небольшие глоточки вина, сначала все подряд, потом открывая наугад.

— Это и вправду интересно. — Он всегда считал дневники девиц глупыми, полными экзальтации, заемных мыслей, написанных, чтобы потом читать среди подруг.

— Я думаю, что середина еще интереснее. Детальное описание всего хозяйства публичного дома. Это уникальный исторический срез.

Он выбрал среднюю тетрадь и начал читать. Его глаза широко раскрылись, он криво усмехнулся.

— О, да это и в самом деле интересно! Твоя тетя владела словом.

— На какой ты странице?

— На сорок второй, она рассказывает об Евгении и молоденьком торговце, приехавшем в город. — Хэнк прочел: — Евгения каждый месяц ждала приезда торговца.

— Отдай тетрадь!

Хэнк поднял дневник высоко над головой, чтобы Мэгги не достала его.

— Евгения надевала легкое платье, свои лучшие красно-черные подвязки… — Мэгги попыталась вырвать дневник у него из рук, но Хэнк прижал ее к стене, его глаза блестели озорством:

— А у тебя есть подвязки?

— Отойди, ты раздавишь меня!

— Не смущайся, хотя мне твое смущение даже нравится.

— Я позову Элси.

— Трусиха.

— Еще бы.

Хэнк прочел:

— Евгения надушила самыми лучшими, самыми дорогими французскими духами каждую пульсирующую точку…

Хэнк наклонился и поцеловал пульс на шее Мэгги.

— На запястье…

Рот Хэнка медленно приблизился к ее запястью и поцеловал его.

— Вдоль жаркой ложбинки меж ее грудей.

У Мэгги перехватило дыхание, в груди горело, в голове стоял гул. Желание наполняло ее, поднимаясь из глубин естества, его голос волновал и возбуждал ее.

Она расстегнула верхние пуговицы на рубашке. Это был возмутительный поступок, но она ничего не могла с собой поделать. Ей хотелось, чтобы он целовал ее грудь, и она невольно вздрогнула, когда он коснулся губами ее грудей над кружевами бюстгалтера.

— Продолжать?

— Да, — едва выговорила она, почти не слыша себя из-за сердцебиения.

— Она подушила соски… — читал он, изображая безумие. Своей огромной ладонью он накрыл ее грудь; она была мягкой и нежной. Она была полна любви. И если до того он горел любовью, то теперь его охватила страсть. Он знал, что Евгении осталось подушить только одно место, и когда он положит туда руку — все будет кончено. Он подумал о суетящейся на кухне Элси, ломавшей голову над его глупой затеей.

Мэгги тоже помнила о последствиях.

— Перестань, — прошептала она, — прекрати сейчас же.

Он отстранился от нее.

— Ты когда-нибудь видела, как плачут взрослые мужчины?

— Это не так страшно.

— Легко сказать.

И она положила руки ему на грудь, сохраняя расстояние между ними.

— Я хочу быть с тобой откровенной. Ты очень нравишься мне, для меня не составит труда сделать глупость и влюбиться в тебя, или сделать еще большую глупость и переспать с тобой.

— Что же в этом глупого?

— Я не похожа на тебя, для меня любовь — это очень серьезно. Поэтому это будет очень болезненно и даже разрушительно для меня.

Он посерьезнел.

— Почему ты думаешь, что для меня это не так?

— Потому что твой взгляд на жизнь сильно отличается от моего.

Он слегка встряхнул ее за плечи.

— Ты ничего не знаешь о том, кто я на самом деле, знаешь только сплетни обо мне. Дай мне шанс, Мэгги!

— Нет, я не хочу этого делать. У нас еще шесть месяцев под одной крышей, и я не хочу усложнять себе жизнь. Скоджен — второй Риверсайд, и даже если ты тот единственный, кто мне нужен, я не пойду на это. В округе нет ни одного мужчины, ни одной женщины, ни одного ребенка, которые бы не обсуждали каждый мой поступок. Я вновь, как и раньше, — «Безумная Мэгги».

— Ты не безумная.

— Все равно, не хочу влюбляться в тебя.

— Прекрасно, и что ты предпримешь, чтобы помешать этому? И что делать со мной, который уже влюблен в тебя? Впрочем, что бы ты не делала, что бы не предпринимала, тебе не удастся победить свою любовь.

— Это твоя любовь и твоя проблема, — ответила она.

— Ошибаешься, моя любовь к тебе — это и твоя проблема, потому что я сделаю все, чтобы ты тоже влюбилась в меня.

— Прошлой ночью ты обещал оставить меня в покое.

— Я передумал.

— Позволь узнать, почему?

— Когда я увидел тебя плачущей, я решил оставить все попытки… соблазнить тебя, потому что мое обещание ночью было кокетством, обманом, только для того, чтобы соблазнить тебя. Но в тот миг я понял, что не смогу скрыть своих настоящих чувств.

Мэгги улыбнулась.

— У тебя есть особенность, твои настоящие чувства достаточно хорошо видны.

Он отстранился от нее.

— А насчет Скоджена ты не прав, тут очень милые люди, но нет многих благ цивилизации: кинотеатра, торгового центра, и поэтому сплетни — их почти единственное развлечение.

— Не знаю, хочу ли я с ними встречаться.

Мэгги, впрочем, не питала к ним неприязни, к тому же, положение жены обязывало.

— Я готова взять свои слова обратно, и буду встречаться с местными жителями. Надеюсь, это не будет обед, как в прошлый раз?

— Это будут танцы в ассоциации фермеров, в пятницу вечером.

«Неужели он сказал это? Ведь он ненавидел танцы».

— Танцы? — ее лицо осветлилось улыбкой, — я люблю танцы, и какие там танцы?

Будь он проклят, если знал. Он там никогда не был.

— Обычные танцы… я думаю, Элмо, Фили, Энди Спелл и небольшой оркестр.

— Настоящий оркестр? И настоящий деревянный пол?

— Возможно.

Мэгги лежала с открытыми глазами и не могла уснуть. Она влюбилась, это несомненно, но никогда не позволит себе сделать Хэнку и малейший намек. Это значит сдаться, капитулировать. К тому же это немыслимо, ужасно, слишком выходит из-под контроля. Если они будут любить друг друга, может случиться то, чего она всегда боялась, что исподволь точило ее еще дома, в Риверсайде. А боялась она, что Хэнк Мэллон разобьет ее сердце, и знала, что он способен на это. В коридоре раздались шаги, и Мэгги услышала, как дверь отворилась и, хотя света нигде не было, поняла, что это — Элси. Ведь только та носила тапки.

— Не двигайся, — прошептала Элси, — и не говори ничего. К твоему окну по приставной лестнице лезет какой-то человек.

— Что?

— Я сказала, тише. Сейчас я разделаюсь с ним, не долго ему осталось лазать.

И Мэгги увидела ствол пистолета, блеснувший в темноте. Элси держала его двумя руками, как полицейский.

В окне появился темный силуэт. Мэгги и Элси отступили вглубь комнаты. Но влезавший был немного освещен, и Мэгги заметила, что это мужчина с маской или, скорее, чулком на лице. Тем временем он начал вырезать оконное стекло специальным ножом, проводя по его периметру. Элси нажала на спуск. Раздался оглушительный выстрел, вырвалось пламя, запах гари защекотал ноздри Мэгги. Мужчина вскрикнул и исчез, послышался шум падающих тела и лестницы.

— Черт, я кажется поспешила. Он был в окне лишь наполовину, а надо было стрелять наверняка.

В комнату, застегивая на ходу джинсы, вбежал Хэнк.

— Что здесь, черт возьми, происходит?

— Элси выстрелила, — сказала Мэгги, — кто-то пытался влезть в окно.

Хэнк подошел и посмотрел на разбитое стекло.

— Неплохой выстрел. Он пробрался к дому через сад. Я не думаю, что ты его подстрелила, Элси, так как на стене отметина величиной с грейпфрут. Или ты стреляла не один раз?

— Только один, он не стал дожидаться второго.

— Кто-нибудь рассмотрел его?

— Огромный детина с чулком на голове, я хорошенько его не разглядела, — сказала Элси.