- Отца больше нет... Ничего больше нет.

Она рассказала о своей жизни в Джорджии; о жизни, о которой Кейб мог только мечтать.

Привилегии.

Прекрасные школы.

Благородное воспитание.

Всё это значительно отличалось от Юга, который знал Кейб. Жёсткого и беспощадного Юга.

Она была леди. Янки разрушили все владения её семьи, и всё же она вышла замуж за одного из них. Женская душа - загадка. Женская душа - потёмки. Но Кейб знал, что после войны такие пары стали встречаться всё чаще.

- Вы были на войне, мистер Кейб?

- Да, мадам.

- Но вы не любите об этом говорить?

- Не люблю, мадам.

Казалось, она понимала.

- Мой муж тоже был на войне. И тоже не любит о ней вспоминать.

- Это было ужасное время, мадам. Для всех противоборствующих сторон.

Она заговорщически улыбнулась.

- Но для нас, южан, всё же хуже, согласны?

Кейб кивнул.

- Согласен. Для тех янки, кто остался дома... Возможно, у них всё было неплохо. Но у тех, кто отправился на войну? Нет, не скажу, что они отлично проводили время. Ни у одного человека, прошедшего через тот ад, не могут остаться приятные воспоминания о войне. Да, без сомнений, янки были вооружены лучше, чем мы. И тем не менее, они умирали и истекали кровью, как и остальные.

Дженис призналась, что ее муж был янки.

- Я встретила его через пару лет после войны. Такой высокий, такой уверенный в себе... А как красиво он выглядел верхом на коне! Джексон ухаживал за мной и завоевал меня. И я этого не стыжусь.

- Вы и не должны стыдиться. Север, Юг... после войны это уже не имеет значения. Важно то, что вы - женщина, а он - мужчина.

- Я благодарна вам за понимание, - кивнула Дженис. - Многие южане по-другому относятся к нашей паре.

И тем не менее, многие девушки выходили замуж за солдат-янки. Дженис не могла точно сказать, что же их привлекало... Может, то, что они были победителями?

Наверно, всё дело во власти и силе.

Облечённые властью всегда привлекательны.

А может, всё дело в желании поскорее убраться с Юга; выбраться из той разрухи, в которую он превратился после войны. Сбежать от своих демонов, от меланхолии, от воспоминаний о старом, довоенном Юге, который уже никогда не станет прежним.

- Я знала многих лихих мужчин, которые ушли на войну, мистер Кейб. Но вернулись они сломленными и разбитыми людьми. Глаза их были пусты, лишь горечь и гнев ещё плескались на дне. Злость на янки, на себя, на своих командиров, на политиков, которые поставили их в такое положение и не оставили выбора. Многие из них по возвращении только и делали, что пили и затевали драки. Некоторые сошли с ума, не веря, что война закончилась. Тяжело наблюдать за этим день за днём. Я должна была сбежать от этого, мистер Кейб.

Кейб понимал.

Он ничего не знал о её прежней жизни. Привилегии и деньги были ему чужды. Когда он ушёл на войну, у него за душой ничего не было. И когда вернулся - по-прежнему ничего не было.

Он уехал из Арканзаса как можно скорее, отчаянно желая быть кем угодно, только не тем, кем был его отец - собственностью богача.

Он не смог бы стать фермером.

Поэтому он отправился на запад вместе со всеми в поисках того, что до сего момента так и не нашёл.

Кейб кашлянул.

- Ваш муж... Он хороший человек?

- Да. Думаю, да, - ответила Дженис. - Он всегда старается изо всех сил; всегда пытается поступать правильно. Иногда он терпит неудачу, как и все мы, но никогда не опускает руки. С его работой... Скажем так: когда всё идёт гладко, его не ценят; а когда всё выходит из-под контроля, считают, что в этом виноват лишь он один.

Кейб слушал, но не был уверен, что осознавал услышанное.

Он не мог мыслить здраво после последних событий. Чёрт, он даже не был уверен, какой сегодня день!

Он продолжал видеть выпотрошенную проститутку, Вирджила Клея, старого индейца в тюрьме, Генри Фримена, Джексона Диркера - череда лиц и событий, которые путались в голове и сливались в одно.

Кейб отхлебнул кофе но не почувствовал его вкус.

"Похоже, все, кроме меня, считают Диркера хорошим человеком. Может, я ошибаюсь? Может, я его совершенно не знаю? Может, он изменился? Значит, и мне следует..."

- Вы знаете моего мужа? - спросила Дженис.

- Шерифа? Да, мы встречались? - кивнул Кейб.

- И вы хорошо его знаете?

Кейб сглотнул.

- Нет, мадам. Полагаю, я его совершенно не знаю.

-18-

На следующее утро Генри Уилкокс выпустил из камеры Чарльза Седобрового.

- Держись подальше от выпивки, старик, и избежишь неприятностей.

- Мне слишком нравится эта огненная вода белых, - вздохнул индеец. - Я не могу избегать её, как облако не может избежать неба.

Уилкокс лишь покачал головой.

- Ступай, Чарли.

На пороге Седобровый остановился.

- А что я вообще сделал?

Уилкокс вздохнул.

- Ты не помнишь? Правда, не помнишь? Или решил надо мной подшутить? Да, похоже, ты не врёшь... Ну, скажем так, Чарли: если следующий раз ты захочешь в туалет, не стоит делать это на чьём-то крыльце. Людям это не нравится.

Индеец почесал голову.

- Я - лишь невежественный дикарь. Что я могу знать о ваших правилах?

- Всё, убирайся отсюда!

Несмотря на хмурое выражение лица, в душе Седобровый хохотал, как ребёнок, написавший на заборе дурные слова. Может, белые и не считали его весёлым, но сам он здорово веселился за их счёт.

Индеец вышел на улицу. Воздух был холодным, хотя и светило солнце.

Второй помощник шерифа, Пит Слейд, привязал коня к изгороди и кивнул Седобровому:

- Холодный денёк, да, Чарли?

Седобровый пожал плечами.

- Я индеец... Я не ощущаю холода.

Слейд только покачал головой и вошёл в здание.

Седобровый плотнее запахнул пальто и поёжился.

Он уже собирался двинуться вдоль по улице, как дверь за его спиной отворилась, и наружу вышел ещё один человек. Он споткнулся о дощатый тротуар и чуть не упал, но удержал равновесие. Худой, долговязый мужчина, чьё лицо было одним сплошным синяком, а овчинный тулуп пах так, словно его только что сняли с овцы.

Он почесал спутанную, неопрятную бороду.

- Забрали моё оружие, - пробормотал он. Казалось, он разговаривает с кем-то третьим, а не с Седобровым. - Кольт калибра .44, да... Скольких сучёнышей я поубивал с его помощью на войне, знаешь? А теперь они говорят, что я не смогу его забрать, пока... Пока... Чёрт, что они там говорили? Не помнишь?

Седобровый ответил, что забыл.

Он знал этого мужчину. Орвилл дю Чен.

Сбрендивший белый, который считал, что он всё ещё на войне. Он говорил, как сумасшедший, и люди переходили на другую сторону улицы, когда видели его впереди. Он был не только встревожен, но и опасен, если его задеть.

Однажды парочка шахтёров решила повеселиться и поиздеваться над дю Ченом, так он изрезал их ножом для разделки шкур вдоль и поперёк.

От него стоило держаться подальше, как от бешеной собаки.

Седобровый никогда раньше не находился так близко к этому безумцу и всегда видел его только с дальнего расстояния.

И сейчас... сейчас его что-то начало беспокоить. Он не мог скачать, что именно. Не запах, идущий от мужчины, и не тревога, которую будило его присутствие. Нечто более глубокое. Нечто особенное.

Орв затрясся, и его глаза, казалось, расфокусировались.

- Да, папочка, я всё помню, папочка. Дедушка сказал мне спуститься в долину сегодня ночью, да, сегодня ночью. Эти корешки... Они появляются только в полночь, как он сказал. Да, папочка. Я выкопал их и принёс дедушке; а дедушка их сварил, и бородавки исчезли. Как в тот раз, помнишь, папа? У старика Вилли была опухоль? Дедушка... Он призывал их по именам... Тех, кого преподобный Эрвин называл плохими, плохими, плохими! Тех, кто заставляет небеса содрогаться, а мёртвых переворачиваться в могилах. Тех самых, папа? Да... А потом... Потом дедушка произносит слова и погружает руки во внутренности выпотрошенной свиньи. Он выкладывает их на опухоль Вилли, и она... эта старая опухоль... она исчезает, папочка. Да... Дедушка говорил, что у меня тоже есть дар... Но мне он не нравится, папочка. Он пугает меня...

Седобровый слушал, но отказывался это слышать.

Он попятился от свихнувшегося мужчины, на которого снизошло видение.

- Да, ничего хорошего из этого города не выйдет, - продолжал Орв. -Ни из этого... Ни из любого другого, которого коснулась его рука...

- Чья рука?

Орв захохотал.

- Древняя рука... Древняя рука из гор...

Индеец прикоснулся к плечу мужчины и попытался его успокоить:

- Всё хорошо, всё хорошо...

Но он прекрасно понимал, что произнесённые Орвиллом дю Ченом слова - не простой бред сумасшедшего. Это его дар. И он глубоко внутри.

Орв закашлялся и пришёл в себя.

- Я... Я говорил о том, чего нет, да? Я снова продолжаю это делать?

Грязная рука легла на плечо Седобрового и сжала его.

- Я говорю с ними; никто больше не видит и не слышит их голоса. Они рассказывают мне, что случится и с кем. Рассказывают тайны других людей, их потаённые секреты. То, что я не должен знать.

- И долго тебя это мучает? - спросил индеец.

- Сколько себя помню. Я говорил Джесси и Рою, что они погибнут, погибнут, погибнут! Они мне не поверили; но янки убили их, как я и говорил! Как и говорил...

Седобровый понимал, что это значит.

Естественно, дю Чен сошёл с ума. Сошёл с ума от того, что сидит внутри него.

Белые просто покачали бы головой и сказали, что он тронулся на войне. Но всё было гораздо серьёзнее. Гораздо глубиннее.

У Орвилла дю Чена был дар. Он был "видящим".

Особая способность. Та, о которой говорил его дедушка. Иногда она передавалась по наследству. У шамана племени тоже была такая способность... Способность предвидеть грядущие события и видеть духов.

Да, этот белый был пророком. Необученным, спонтанным - но пророком.

Орв поднял руку, показывая на что-то, чего Седобровый не мог видеть, начал что-то бормотать и трясти головой.

- Скажи своему папочке, что не нужно брать ремень. Ты же не виноват, что тот пони сбежал... Ты не виноват...

Индеец вздрогнул.