Рик между тем весело насвистывал мелодию из модного бродвейского мюзикла, откинувшись на спинку своего кресла и закрыв глаза.

— Я немножко вздремну, — проговорил он, прерывая мелодию. — Я хорошо поел, теперь приятно соснуть.

Перед глазами Рамоны возникла похожая картина: Гай, выбираясь из-за стола в выходной и довольно улыбаясь, что-то мурлычет себе под нос, потом говорит:

— Я так хорошо расслабился. Пойду прилягу.

Уже не думая, Рамона круто повернула руль вправо и нажала на тормоз. Потом наклонилась и сунула руку под сиденье. Пальцы безошибочно накрыли нагревшийся металл. Рамона выдернула револьвер и направила дуло в лицо Рика.

Она проделала все это мгновенно, но Рик открыл глаза от толчка. Ему в глаза уставилось дуло «барракуды».

— Т-ты что? — заикаясь, пролепетал он, импульсивно отшатываясь и хватаясь за ручку дверцы.

— Она заперта, малыш, — процедила сквозь зубы Рамона. — А это — бельгийский револьвер с милым названием «барракуда». Подарок настоящего мачо, если тебе интересно.

— Мне интересно. — Он кивнул, приходя в себя от неожиданности и соображая, как ему поступить.

— Если дернешься, выстрелю.

— Ты что, Рам?

— Рассказывай, малыш. Кто меня нанял на самом деле. Кто послал тебя со мной. С чем и зачем.

— Но ты ведь не пустишь в меня пулю… Ты не сможешь…

Она прицелилась в приоткрытое окно и нажала на спусковой крючок.

От звука выстрела лицо Рика посерело, а Рамона почувствовала, как в животе что-то задергалось, и забытая сладость, которая возникала в совсем другой обстановке и которую она давно не могла испытать, охватила ее. А она-то решила, что жизнь никогда больше не отпустит ей даже самую малую толику такого невероятного ощущения.

Возбужденная Рамона громко расхохоталась, глядя на Рика.

— Малыш, начинай. Я знаю, у тебя тоже есть оружие, но ты не достанешь его. Ты ведь понял, что я метко стреляю. Понял, правда?

— Но тебя… посадят.

— Мне все равно. Считай, я отправилась в свой последний рейс. Только не на «кадиллаке», как положено людям моего круга, а на этом грузовике.

Он не мигая смотрел на нее.

— Сумасшедшая баба. А с чего ты взяла, что тебя покатят на «кадиллаке»? — Рик не удержался от любопытства. Он уже приходил в себя и пытался заговорить ее, отвлечь, овладеть ситуацией.

— Я тебе потом объясню. Откровенность за откровенность. Но ты первый. Начинай, я после тебя…

Рик поднял руки, обратив к Рамоне раскрытые ладони, что означало полную капитуляцию.

— Ладно, я тебе все расскажу… Ты ведь отличный водитель и прекрасная девчонка. Только… немного скромная для шоферни.

— Ты так считаешь даже сейчас? — Она легонько покачала револьвером.

— А что? Мне даже нравится. Возбуждает! — Рик засмеялся, дергая плечами. — А то я думал, мы с тобой и дальше будем ехать тихо и скучно.

— Вот как?

Рамона оценила, насколько он хорошо держится, это еще больше взбодрило ее. Достойный противник всегда делает тебя сильнее, говорил Фрэнк. И изобретательнее. Интересно, Рик тоже видит в ней достойного противника?

Словно отвечая на ее безмолвный вопрос, Рик сказал:

— Мне даже нравится.

— Отлично. Начинай. Пока не расскажешь, с места не сдвинемся.

Гай смотрел на газетную полосу и ничего не мог понять. Какая еще текила?

«Отрава, которая выльется из горлышка бутылки»— набрано крупным шрифтом и чуть помельче, строчкой ниже, добавлено: «Если вы купите текилу под маркой Гарнье». «Червивая гадость: выпивка вместе с закуской». «Гая Гарнье, кажется, потянуло на соленое».

Газета «Вестник гурмана» брызгала слюной. Гай сначала не поверил, что все это в его адрес. Но почему? С какой стати уважаемое издание ополчилось на него? Он никогда не работал с текилой! Французские вина — вот его бизнес!

Гай расхаживал по своему парижскому кабинету, засунув руки в карманы. Он вернулся сюда из Калифорнии, собираясь сосредоточиться на новом урожае в ожидании, когда наконец закончится срок его изгнания из Сакраменто. Может быть, он сорок раз наплевал бы на их с Рамоной договор и явился снова выяснять отношения, но друг Уильям, дока в сердечных делах, посоветовал:

— Терпение, мой друг, иногда бывает самым победоносным оружием.

Он остановился перед окном, выходившим на узкую парижскую улочку. Мамаши вели детей из школы. Самые маленькие в мире ученики, улыбнулся Гай. Патрик тоже был таким, совсем недавно. Рамона возила его в школу и обратно, потом, когда он увлекся бейсболом, на тренировки. Тогда она была занята по горло и у них не возникало проблем. Ни днем, ни ночью.

— Папа!

Сын кидался к нему, Гай подхватывал его, сажал к себе на плечи, и они отправлялись в сад. Как все они были счастливы тогда! Так счастливы, что сами не замечали. У Гая сжалось сердце.

Рамона в ту пору увлекалась цветами, они росли везде — высокие и низкие, красные, белые, желтые. Перед глазами Гая возникла лужайка из прошлого. А потом кто-то словно стер эту картину, и он снова увидел пейзаж печали — желтые осколки столовой посуды, которые вылетели из окна. Во время ссоры.

Нет, сказал себе Гай, надо стереть в памяти эту картину, она не должна стать символом их нынешней жизни.

Он заставил себя представить Патрика, точную копию Рамоны и его самого. Да-да, так бывает у любящих друг друга родителей, мальчик похож и на отца, и на мать — на кого больше зависит от его настроения. Все знают, что супруги, долго прожившие вместе, становятся похожими, они копируют мимику, жесты друг друга. Потому-то и дети похожи сразу на обоих. Патрик недавно звонил с Сейшельских островов, спрашивал, как мать. А что мог сказать Гай? Поэтому он просто отшутился:

— Патрик, там пока не ждут возвращения корабля из дальнего плавания.

Гаю представилась круглая мордашка пятилетнего сына в очках.

— Я профессор, как Элен. — Патрик надувал щеки, пытаясь походить на круглолицую сестру отца. Тогда еще Элен не была врагом. Она обожала племянника.

Потом детская близорукость прошла, и теперь Патрик надевает очки, но специальные, когда ныряет или гоняет на мотоцикле. То есть очки уже знак не болезни, а крепкого здоровья.

Рамона на фоне нынешнего Патрика кажется такой же маленькой, как на фоне своего МЭКа. Она много раз порывалась прокатиться на грузовике, но Гай боялся за жену, и свой страх скрывал за насмешками.

Обижалась ли она? Он не задумывался. Главным для него было удержать ее.

— Ты хочешь изобразить, что тебе сто лет?

— Но он вечный, мой «Эй-Си», — спорила она.

— Столетняя старушка тоже чтит себя вечной. Его время ушло, Рамона. Он годится только под пресс.

Так он однажды сказал ей. До сих пор он помнит ее взгляд и слышит напряженное, даже звенящее молчание. Рамона редко спорила с ним, но иногда смотрела вот так, после чего ему совсем не хотелось вовсе открывать рот.

— Ну хорошо, хорошо. Он стоит в Вакавилле и пускай себе стоит. И гниет.

— Он не сгниет, Гай. — Ее голос был низким и глуховатым. — Я научу Патрика водить его. Вот увидишь.

Надо отдать должное, научила. Но Патрик оказался «малышом с жабрами», он готов был не вылезать из воды часами. Потом сын пристрастился к подводной охоте.

Рамона. Мексика. Текила…

Рамона? Мексика? Текила?

Гай попятился от окна, не в силах переварить пришедшую в голову мысль. Да как он не подумал об этом раньше?!

Он почувствовал, как от прилива крови в ушах зашумело.

Она когда-то говорила о… текиле. Давно, когда был еще жив ее любимый Фрэнк. Она даже упрекнула его, Гая, в недальновидности. И Фрэнк дудел в ту же дуду.

А что, если Рамона решила сама заняться текилой? Не сказав ему ничего?

Но она ничего не смыслит в напитках, как всякая женщина! — раздраженно подумал Гай. Ну и что, если она и работала в отделе вин журнала для домохозяек? Это он ее заставил пойти туда работать, чтобы тонко рекламировать напитки, которыми занимается он.